Продолжая поднимать с пола пиджаки, собирается сложить их под гладильным столом и обнаруживает там Леона.) Леон!
Леон (будто его разбудили ото сна). А? Что?
Макс. Вы теперь прячетесь под столами?
Леон. Я — прячусь?
Макс. Почему я не получил…
Леон (пропуская последний вопрос мимо ушей). Кто, я — прячусь? С какой стати я буду прятаться в своем собственном доме… Я и так в жизни много прятался, спасибо, с меня хватит… Нет, как вам это нравится: я уже не имею права залезть под собственный гладильный стол.
Макс (стараясь сдержаться). Эх, Леон, Леон! Зачем же вы сегодня утром сказали мне по телефону, что погрузили оставшуюся часть товара на такси и с минуты на минуту товар будет у меня?
Леон (вопит). Я — такое сказал? Я? По телефону? У меня что, есть время на телефонные разговоры?
Макс. Ну, не вы — ваша жена.
Леон (изображая огорчение и досаду). Элен, ну зачем ты говоришь такие вещи?
Элен смотрит на Леона, ничего не отвечая.
Ладно, забудем…
Макс. У меня заказчики, понимаете? Они ждут заказанный товар. Я же должен знать, когда смогу его им доставить, я и так уже больше месяца кормлю их обещаниями! Один из них сегодня утром пришел ко мне в лавку со складным стулом, уселся на него и заявил, что не двинется с места, пока не получит всего, что заказывал.
Элен. Если мы все станем так сидеть друг у друга в ожидании, то кто же будет работать?
Макс. Поймите, мадам, у него, в его магазине, тоже ждут своих заказов клиенты: кто к свадьбе, кто к похоронам… И невозможно заставлять их ждать бесконечно. Если обещал сделать к определенной дате, надо обещание выполнять, а иначе… Леон, придумай что-нибудь, мы же всегда работали рука об руку. Разве не так?
Леон. Да, но почему-то всегда достается именно моей руке…
Макс. Помяни мое слово: если к вечеру мне не будет доставлено все, что причитается, — слышишь, все! — между нами все кончено.
Леон. Хорошо, кончено, так кончено. Что я по такому случаю должен делать: рыдать, повеситься?
Макс (хватаясь за солнечное сплетение). Леон, если у меня откроется язва…
Леон (перебивая его) Язва? Одна язва!? Ну и что? У меня их уже две. Две! Плюс один гастрит!
Макс. Ладно, все кончено. Я могу простить что угодно, только не обман!
Леон (обращаясь к Элен). Где он нашел обман? Может быть, у меня здоровье крепче, чем у него?
Макс. Пора вам бросить ваши еврейские штучки и начать работать как положено, организованно.
Леон. А, я все понял! Он хочет приставить к нам организатора-управляющего из числа арийцев! Ну что ж, пусть приходит, будем рады. На этот раз я ему оставлю свои ключи и прямым ходом в свободную зону на Лазурный Берег…
Макс. Почему всё сорок четвертого размера?
Леон (отрезает). Потому что я такой: все или ничего!
Макс (продолжая свою мысль). Одни сорок четвертые — это мне не годится. Должны быть все размеры — понемногу каждого. Иначе у меня никто ничего не возьмет…
Леон. Вы считаете, я получаю патологическое удовольствие оттого, что мариную у себя ваш товар?.. «Не доставили, не доставили…» Можно подумать, что я не расшибаюсь, чтобы доставить! Какая у меня другая цель в жизни?
Элен. Леон, умоляю… (Максу.) Не волнуйтесь, мы сделаем все, что в наших силах…
Леон. «Что в наших силах»! Да вы только поглядите на них! (Указывает на работниц.) Сплошь депрессантки, неврастенички, психопатки, а то и вовсе революционерки. Расселись по моим стульям и делают вид, что работают. У каждой имеются брат, отец, мать, сестра, дети, муж, и вся эта родня по очереди рождается, умирает, болеет! Что я могу тут поделать? Ну что?
Макс. А у меня, по-вашему, никто не умирает и не рождается? От меня ушли два кладовщика, мой бухгалтер собирается стать певцом и репетирует в моем кабинете. Мне хочется от этого на стенку лезть, а я должен клиентам доставлять товар, за которым приходится гоняться, выуживать его по каплям из разных ателье, должен заполнять ведомости, выписывать счета, отправлять груз в другие города.
Леон. Согласен, но вы, по крайней мере, ночью спите.
Макс (обиженно). Я сплю ночью? Я сплю ночью?
Леон. А вот я… Только закрою глаза, а она… (показывает на Элен)… толкает меня в бок: «Ты спишь?» Нет, отвечаю, конечно, не сплю… И начинается: «А ты помнишь такого-то, а такую-то?» И как нарочно — никого из них нет в живых, все умерли. И обо всех она так говорит, так говорит, вы не можете себе представить! А потом начинает плакать. Поплачет и потом заснет. А я уже не могу уснуть, сон пропал. Встаю, иду на кухню и… вою… Не хочу больше иметь никаких дел с мертвыми. Раз умерли, значит, умерли, правильно? А тем более те. Те в тысячу раз мертвее всех мертвых, потому что их даже не… в общем… Надо думать о живых, правильно? И, как нарочно, у нее из близких никого, кроме меня, в живых не осталось. Так нет: по ночам она меня убивает. А днем убивают другие…
Короткая пауза.
Макс. Какое все это имеет отношение к моему товару?
Леон. А кто здесь говорит о вашем товаре? Скажите мне, кто?
Элен. Леон, умоляю…
Макс снова судорожно берется за солнечное сплетение и вдруг корчится от боли.
Леон. Нет, поглядите на него, он, кажется, хочет напугать меня своей язвой! Да если б я страдал одними только язвами, я бы каждый вечер свинг в клубе танцевал…
Макс. Послушай, Леон, давай поговорим серьезно, как мужчина с мужчиной…
Леон. Вот именно, поговорим серьезно. Что это на самом деле за ткань, которую вы мне подсовываете? Особая синтетика, стопроцентная химия — так ведь вы ее называете, чтоб звучало красиво? Верно? Думаете, я не знаю, откуда она поступает?
Макс. Мы получаем ее из Швейцарии!
Леон. Как же, как же, из Швейцарии! Через Швейцарию, которую она пересекает…
Макс (обращаясь к Элен). Что он хочет этим сказать?
Леон. Я-то сначала радовался: с этими швейцарцами, по крайней мере, все будет доставлено минута в минуту; у них же ни один поезд, ни один состав еще ни разу не пришел с опозданием, лучшие в мире конвоиры! Но только замечаю, что наш с вами груз, месье Макс, наша ткань задерживается! Ну, ладно, я смолчал, не раздражаюсь: с этими людьми главное — не раздражаться… Наконец прибывает их волшебная ткань из стопроцентной химии. Мы ее кроим, сметываем. И тут она начинает жить своей жизнью: что хочет, то и делает, можете у них спросить. (Показывает на мастериц, те робко поругивают никчемный материал.) Гладишь всухую — садится в ширину и делается как дубленая; смочишь ее — садится в длину и делается такой же мягкой и приятной, как губка. Вешаешь ее, она вытягивается, пузырится, лоснится… Да вы сами ему скажите, вот ты, скажи…
Теребит гладильщика, тот согласно кивает, поддакивает.
И вы хотите, чтобы я все это видел и при этом «работал организованно»!
Макс (вопит как безумный). Пятьдесят процентов фибраны, пятьдесят процентов полиамида, последний крик науки, самый последний крик!
Леон (тихо). Вот именно: последний крик. Что там у них хранится в огромных запасах, тоннами? Пепел и волосы! Да, да, дорогой мой, нечего пожимать плечами: волосы, горы человеческих волос…
Макс. О чем он? Что он несет?
Леон вдруг выхватывает из рук мастериц изделия, над которыми они трудятся, и швыряет их под ноги Максу, затем принимается сдергивать и разбрасывать готовую продукцию, висящую вдоль стен. Элен и гладильщик пытаются его остановить и усмирить. Макс, совершенно потерянный, подбирает и складывает раскиданные вещи, что-то бормоча себе под нос. В это время на пороге появляется мальчик в очках лет десяти-двенадцати. С легким изумлением он оглядывает мастерскую, где царит полный хаос.
Мими (заметив мальчика). Входи, входи же, не бойся…
Мальчик (подходит к Леону, застывает перед ним и на одном дыхании выкладывает) Мама просила вам передать, что она очень сожалеет, но не сможет сегодня выйти на работу…
Леон (истошно орет). И ты являешься в пять часов вечера, чтоб сообщить об этом?
Мальчик (нисколько не испугавшись). Раньше прийти я никак не мог, я был в больнице.
Леон. А твой брат?
Мальчик. Он тоже был в больнице.
Леон. Значит, теперь вы болеете вместе, поздравляю!
Мальчик. Это не мы, это мама.
Мими. Она попала в больницу?
Мальчик. Да.
Элен. Что с ней?
Мальчик. Она не держится на ногах. Сегодня утром она встала и собралась идти на работу. Но она не держалась на ногах. Мой брат сходил за доктором, доктор сказал, что ее надо отправить в больницу. В больнице сказали, что она должна пройти обследование.
Леон (Максу). Обследование. Видали, вам все ясно? Что я могу тут поделать? Что я могу поделать?
Макс. Прекрасно. Я так и скажу своим клиентам, чтоб те передали своим клиентам: нарядов, в которых они рассчитывали жениться или гулять на балу, им не видать, потому что одна из мастериц ателье находится в больнице на обследовании.
Леон (кричит на Элен). Что ты стоишь? Звони, давай объявление: требуется квалифицированная швея-отделочница, одинокая, без детей, не вдова, не замужняя, не разведенная, не интересующаяся политикой, пышущая здоровьем… Кто знает, может, хоть так мне выпадет наконец счастливый жребий… А вы что как мухи облепили мальчишку? Вы для чего здесь собрались — чтоб работать? Вот и работайте, черт побери. Нет, ну как вам это нравится — ей-богу, можно подумать, что их уже перевели на почасовую оплату…