Мишель. Вот, вот, я и говорю: спятил…
Мириам. Послушай, Мишель! Если бы, к примеру, у тебя была семья и дом и твоему дому грозила бы опасность, стал бы ты его защищать?
Мишель. Нет, если бы мне хватило мужества, я бы уехал…
Мириам. Но нельзя же постоянно находиться в бегах…
Мишель. Почему нет? Как говорил мой отец: носи зубную щетку в кармане и далеко от детей не уходи — мало ли что может случиться…
Мириам. Отец твой пятьдесят лет здесь живет и чувствует себя как дома.
Мишель. Но…
Мириам. Даже если другие не хотят этого признавать, он у себя дома, верно?.. Имеет право чувствовать себя как дома в своем доме, в своем городе, в своей стране, разве не так?..
Мишель. Мой отец — случай особый. Да, он здесь живет пятьдесят лет, но в постоянном ожидании!
Мириам. Пусть так, а Дрейфус чувствовал себя как дома — во Франции!
Мишель. Ну так он ошибался!..
Мириам. Вовсе нет: ошибались другие, и тому есть доказательство!
Мишель. Какое же?
Мириам. То, что не только евреи его защищали, но и Золя, например…
Мишель. Золя, Золя! Ты уверена, что он не еврей?
Мириам. Бог мой, везде тебе мерещится только плохое!..
Мишель. Ты знаешь, о чем я часто думаю: поразительное все же везение нас преследует… А представляешь, если бы настоящий виновник, этот Эстергази, тоже оказался бы евреем!.. Но тут-то проще, он был иностранцем, честь страны не была затронута!..
Отдавая честь.
Да здравствует Франция! Да здравствует армия!
Мириам. Каким дурачком ты иногда выглядишь… Поверь, во Франции совсем не так плохо жить; у меня есть двоюродный брат, который живет там, пишет мне, так он очень доволен…
Мишель. Он в армии?
Мириам. Нет, что за бред! Он даже не знаю кто, работает…
Мишель. Ты все-таки напиши ему, чтобы он не слишком им доверял, там разжаловать могут в один миг. В одно прекрасное утро у тебя вырывают пуговицы с мясом, спускают с тебя штанишки, и ты оказываешься с голым задом перед армией антисемитов, стоящих по стойке «смирно», которые плюют тебе в морду, восклицая при этом: «Смерть евреям!»… Нет, все-таки я никогда, конечно, не буду способен должным образом сыграть ни этого персонажа, ни какого другого, но зато я постиг одну важную вещь: худшее, что может случиться с евреем, — это если он где-нибудь почувствует себя так же, как дома… Даже во Франции…
Мириам. То есть, если я правильно поняла, во Францию мы жить не поедем?
Мишель. Кто говорит об отъезде?
Мириам. Я буду только там, где будешь ты, любовь моя.
Мишель. В каком качестве, скажите, пожалуйста?
Мириам. Разве жена не должна повсюду следовать за своим мужем?
Мишель. А кто говорит здесь о замужестве?
Мириам. Вы и я, как мне показалось, дяденька… и публично.
Мишель. Что-то не припомню, чтобы я произносил это фатальное слово при свидетелях, тетенька…
Мириам. Ах, негодяй! Ты отказываешься?
Пытается дать ему пощечину, но хохочет и падает ему в объятия. Долгий поцелуй.
Входят Зина и Арнольд.
Зина (на пороге). Смотри, смотри, какие они милые…
Арнольд (покашляв). Мишель, ты что, работаешь? Все ищешь своего персонажа, а? Никогда не видел такого сознательного артиста… Он работает над своей ролью, он горит на работе, о да… Эй, остановитесь на минутку, отдохните, расслабьтесь немного. Зина, я не хотел бы, чтобы ты составила себе неверное представление: то, что ты теперь видишь, не имеет никакого значения, и совершенно незачем бегать повсюду и трепать языком, который у тебя, как известно, двух метров длины… Это экзерсис, идея Мориса… То есть, когда я говорю «идея», я имею в виду такую штуку, которая бы заставила другого что-то почувствовать… то есть это чтобы ему помочь, ты ведь понимаешь — дебютант!.. В нашей семье любят театр, у нас это в крови, вот Мириам ему и помогает… Ладно, уже получается, теперь можно работать над другой сценой. Мишель, миленький, попробуй поимпровизировать на какую-нибудь другую тему, спой немножко, это, знаешь ли, тоже помогает, снимает зажатость…
3ина (целует Мишеля и Мириам, которые с видимым сожалением отрываются друг от друга). Ну, ангелочки, когда свадьба?
Арнольд. Зина, прошу тебя, не шути со мной!
3ина. Да кто с тобой шутит? Ты все равно смеешься только над собственными глупостями…
Арнольд (скорее с гордостью). Это правда, это правда!
Входит Залман и с ним еще один очень достойный господин, одетый по-воскресному.
Залман. Здрасьте, это вы? Что вы тут делаете?
Арнольд. Что мы здесь делаем? Но, как каждый вечер, старик, мы здесь, чтобы в нашем храме поклоняться вечному нашему божеству, и молиться, и стенать, и жизнь — это сплошное рыдание для нас, несчастных, из рода избранных, и переизбранных, и переизбранных, и переизбранных…
Бьет себя кулаком в грудь, раскачиваясь вперед-назад.
Залман. Ты можешь пойти покудахтать у себя во дворе, сегодня вечером репетиции не будет…
Арнольд. По какому случаю?
Входят Морис и Мотл.
Мотл. Детьми своими клянусь, Морис, ты их получишь, верь мне, и все — ручная работа, ни строчки на машинке…
Арнольд (Морису). Ты слыхал, Морис, слыхал?
Морис. Слыхал — что? Я только что пришел…
Залман. Этот старый псих заявляет, что репетиции якобы не будет!
Залман (Морису). Неделю назад я тебе говорил: «Морис, через неделю будет лекция», — и ты мне ответил: «Ну, хорошо!» Помнишь?
Морис. Очень может быть… И что?
Залман. Вот и что…
Жестом представляет хорошо одетого человека, который держался все время в сторонке. Обнаружив его, Морис приветствует его легким кивком. Человек отвечает на приветствие Мориса таким же легким кивком, он как будто стесняется.
Мужчина. Доктор Вассельбаум… мне очень неловко перед вами… получается, что я у вас похитил зал в некотором роде…
Морис (Залману). Значит, репетировать нельзя? Бог мой, мне постоянно срывают репетиции! Я не о вас говорю, господин…
Вассельбаум (с готовностью). Доктор Вассельбаум…
Морис (продолжает). Я говорю не о вас, просто каждый вечер что-нибудь происходит… находится… это становится…
Вассельбаум. Искренне сожалею…
Морис. Ваша лекция в котором часу?
Залман (вмешиваясь). Только и времени, чтобы расставить скамейки, поставить стол, графин, стакан…
Вассельбаум. Фактически я попросил, чтобы мне дали зал пораньше, чтобы несколько привыкнуть к обстановке…
Зина (с наигранным восхищением). Обалдеть!
Вассельбаум. Это первая моя лекция, и… как бы это сказать? Я несколько волнуюсь, боюсь, наконец… Вы должны знать это состояние лучше, чем я…
Арнольд. Так вы что, публики боитесь?
Вассельбаум. В значительной степени — да!
Арнольд (остальным). Он боится публики. (Вассельбауму.) И хотели бы порепетировать?
Вассельбаум. В некотором роде — да!
Арнольд (остальным). Он хочет порепетировать!..
Морис. Отлично, отлично! Репетируйте… а мы, мы попытаемся найти для этого другое время, может быть, завтра, как знать! Правда, шансы наши незначительны… Всего доброго, сударь… Мы уступаем вам площадку…
Все собираются уйти.
Вассельбаум. Но вы мне вовсе не мешаете, вы здесь… и я бы осмелился вас попросить… Вы сильны вашим артистическим опытом и, может быть, могли бы мне подсказать, направить меня, последить за стилем, манерой…
Арнольд. То есть вы хотели бы, чтобы мы немножко помогли вам с мизансценами, так?
Вассельбаум. Да, в некотором роде, только я, конечно, не хотел бы злоупотреблять вашим временем…
Все смотрят на Мориса, который в раздражении пожимает плечами и идет к двери; он остается там, в стороне, в то время как вся труппа собирается вокруг Вассельбаума.
Мотл. И о чем, собственно, ваша беседа?
Вассельбаум. О Земле обетованной!
Общий вздох восхищения.
Мотл. Прекрасный сюжет…
Арнольд. Интересно, интересно…
3ина. А что же такое для вас Земля обетованная — Биробиджан, Пичепой, Нью-Йорк или Палестина?
Вассельбаум. Место — не важно, важно только, чтобы это было еврейское государство, согласно определению Теодора Герцля… Вот что такое Земля обетованная: независимое и суверенное еврейское государство!
Мотл (подходит к Морису и шепчет ему на ухо). Ой, ой, ой, несчастье на наши головы, если это сионист, настоящий, не видать нам больше нашего зала!..
Зина. Еврейское государство, еврейское государство, это легко сказать, а в настоящий момент где оно, ваше государство?
Вассельбаум. В сердце каждого из нас…
Зина. Ах вот как! Очень хорошо, так, по крайней мере, там нельзя простудиться…
Вассельбаум. Вот, собственно, тема моей лекции — каким образом это государство, которого мы так желаем и которое носим в сердце своем, сможет завтра, благодаря нашей любви, нашим общим усилиям, стать реальностью! Я опишу также в нескольких словах те потрясающие усилия, ту удивительную преданность делу, которую продемонстрировала группа инициаторов, наших братьев, уже подготавливающих там наше великое возвращение!