3ина. Но где это — там?..
Арнольд. Да в Палестине же… А ты где хотела?
Зина. А почему же он тогда не говорит прямо? Стыдится, что ли?
Морис (со своего места). «Великое возвращение»? Лично я никуда не хочу возвращаться и думаю, что важнее попытаться добиться равных прав со всеми здесь, в стране, куда случай забросил наших предков. Разве это слишком завышенные требования?
Мишель. Добиться, как Дрейфус добился во Франции?
Морис. Почему бы и нет? Он ведь кончил генералом! И потом, дело не только в нас, ненависть никому не идет на пользу, и, если в один прекрасный день мы излечим антисемитов от их постыдной болезни, весь мир почувствует себя лучше; сами они в этот день вздохнут с радостью, дети их станут красивее, а жены — счастливее…
Арнольд. Пока что эта болезнь опаснее для нас, чем для них.
3ина. Да, прежде чем излечивать их, нам всем следовало бы сделать прививки…
Вассельбаум (Мишелю, не обращая внимания на Мориса). Вы только что упомянули, уважаемый господин, мученичество капитана Дрейфуса, так вот именно в результате этого ужасного дела Теодор Герцль, который случайно находился в то время в Париже, ощутил насущную необходимость в независимом еврейском государстве, свободном и суверенном.
Мишель. Простите, а как, по вашему мнению, в вашем суверенном, и свободном, и таком, и этаком государстве армия будет?
Вассельбаум. Простите?
Мишель. Ну, вы сами понимаете: солдаты, офицеры, ружья, несколько пушек, ну, армия?
Вассельбаум. Думаю, что да, не знаю… как в других странах, конечно… это будет страна такая же, как другие страны…
3ина. То есть как это, как другие страны? Для нас, для евреев, такая же страна, как для других? Тогда зачем же быть евреем? И стоило ради этого читать Теодора Герцля?
Мишель. А в этой армии, сударь, будут евреи?
Залман. Может быть, вы освободите мне место для скамеек, прежде чем я начну их таскать…
Арнольд. Минуточку-минуточку, мы же еще не прорепетировали. Ну-ка быстренько проговорите нам разок эту вашу штуковину целиком, а мы потом вам скажем, что следует сделать, чтобы это было современно и все прочее…
Вассельбаум. Буду бесконечно вам признателен…
Арнольд. Делаем прогон целиком…
Вассельбаум. Простите?
Арнольд. Расскажите нам свой стишок, сударь, снимайте штанишки; как будто перед вами настоящая публика… Прерывать вас не будем, только запишем замечания, а потом поспорим о деталях пункт за пунктом…
Вассельбаум. Вы в самом деле чрезвычайно любезны… Не знаю, как…
Мотл. Мы хотим вам помочь…
Вассельбаум (доставая из кармана несколько листочков). Я уже читал лекции, но это было в Швейцарии и на английском языке, а здесь, на идише — впервые…
Зина (прерывая его и почти направившись к нему). Ну что, он уже начал или мы здесь всю ночь просидим?
Арнольд усаживает ее на место.
Вассельбаум (сосредоточивается, прочищает горло, потом говорит). Глубокоуважаемые братья!
Переводит дыхание.
Арнольд (пользуясь этой паузой, устремляется к нему). Позвольте, позвольте… Я должен сказать вам одну очень важную вещь… Видите ли, в этом зале, здесь всегда разговаривают, такая привычка, будь это спектакль, лекция ли или заупокойные бдения — все разговаривают, и довольно громко. Поэтому, если вы раза два или три громко не скажете: «Тише, тише, ша, пожалуйста», прежде чем вы не начнете прочищать горло вот таким образом…
Громко и яростно издает трубные звуки горлом.
…вас никто не станет слушать!.. «Глубокоуважаемые братья», — это надо сказать очень громко, зычным голосом, а не вполголоса, как вы, и не себе в бороду. Стесняться нечего, пусть они почувствуют, что поезд тронулся, что дан сигнал к отправлению.
Вопит.
«Глубокоуважаемые братья». Чувствуете?
Морис (со своего места). Нет… Нет, так вы похожи на пьяного извозчика, понукающего свою лошадь, орать вовсе не следует, вы произнесли «глубокоуважаемые братья» и так достаточно громко, чего вам не хватало, так это убежденности, у-беж-денности! Совершенно не чувствуется, что вы обращаетесь именно к своим братьям!
Зина. А почему именно «глубокоуважаемые братья»? Что это значит «глубокоуважаемые братья»? Почему просто не сказать: «Добрый вечер, ребята» или: «Привет честной компании»?
Мотл. «Приветствую вас, товарищи» — вот что хорошо звучит. Я слышал, как один тип произносил речь, года два или три назад, не помню… не помню где и не помню о чем… Но до сих пор вспоминаю, как он это сказал: «Приветствую вас, товарищи», — до сих пор у меня в ушах звучит. «Приветствую вас, товарищи!»
Арнольд. Идиот несчастный: «Приветствую вас, товарищи»… Это, наверное, был бундовец, твой тип, а не сионист; а этот парень — сионист, а не бундовец и не большевик…
Мотл. Ну и что, что, бундовцы и большевики купили слово «товарищ»? Каждый может им пользоваться, даже и сионисты, слова — свободны!
Зина. Нет, нет… «Приветствую вас, товарищи» похоже на Биробиджан, куда папочка Сталин хочет всех нас заткнуть, чтобы мы тесали камни…
Арнольд. Как это — тесали камин?
Зина. Вот он скажет: «Приветствую вас, товарищи», — и все дружно встанут, пойдут домой и там забаррикадируются…
Мотл. Пожалуй, «глубокоуважаемые братья» несколько попахивает сбором пожертвований и потому опасно, поскольку сразу приводит зал в скверное расположение духа. «Смотри-ка, — говорят в зале, — еще один попрошайка», — и уже слушают его не очень внимательно, думают о своем — о непростроченных лацканах, о нераскроенной подкладке, о невшитых рукавах…
Зина. Вы будете просить денег?
Вассельбаум, несколько растерянный, отвечает Зине, пытаясь уловить ход мыслей собеседников, ему это трудно, он не поспевает.
(Почти кричит, чтобы привлечь его внимание.) Денег будете просить?
Вассельбаум (подпрыгивает, потом в растерянности разводит руками). Все зависит от местного комитета, я не занимаюсь деталями, я приглашен местным комитетом, который организует лекцию, как считает нужным, я же прихожу, говорю и ухожу, моя роль состоит скорее…
Арнольд (прерывает его). Местный комитет? Ой, так и есть, я понял, собрание? Ну да, так это что, сегодня вечером? Мне ведь прислали приглашение… вот оно как, а я совершенно забыл, так, значит, это сегодня состоится, а вы, стало быть, тот самый знаменитый…
Зина (прерывает Арнольда). Так ты что, сионист?
Арнольд. Почему бы и нет?
Зина. Так ты, значит, собираешься туда уезжать?
Арнольд. Я? Ты что, с ума сошла? В моем возрасте? В пустыню, к дикарям?
Вассельбаум. Вы преувеличиваете. Это не совсем пустыня, что касается «дикарей», как вы их называете, то мы поддерживаем с большинством из них прекрасные отношения…
Мириам (она от души потешается). Извините, что я вас прерываю, уважаемый господин, но я считаю нужным вам всем сообщить, что вы слегка уклонились от существа проблемы…
Арнольд. Ах да? А каково же существо проблемы, ненаглядное ты мое существо, свет моих очей, жемчужина моей короны? (Вассельбауму.) Это моя дочь…
Вассельбаум. Поздравляю…
Мириам. Может быть, закончим уже эти светские игры?..
Арнольд. Давай, давай, объясни нам. У нее такая голова! Такая голова!..
Мириам. Мы так и не знаем, что должен сказать господин в начале своей лекции.
Арнольд. Правда, правда, я совсем об этом забыл… Подумаем, подумаем, друзья мои…
Мишель. А почему бы не начать просто: «Добрый вечер, дамы и господа»?
Арнольд. Нет, нет, это слишком чопорно.
Зина. Это звучит даже скорбно: «Добрый вечер, дамы и господа!» Я бы могла заплакать — настолько это грустно…
Арнольд. В конце концов, «глубокоуважаемые братья» не так уж и плохо, если это сказать, как советовал Морис, убежденно и все-таки достаточно громко, чтобы заставить людей замолчать…
Мотл. Может, «дорогие братья»?
Зина. «Братья».
Арнольд. Что?
Зина. Почему бы не так, коротко и ясно?
Арнольд. Коротко и ясно, но бессмысленно.
Зина. Что значит — бессмысленно?
Арнольд. «Братья», «братья», а глагол где?
3ина. А глагол в «глубокоуважаемых братьях»?
Арнольд. Пардон, пардон, это совсем другое…
Зина. Совершенно то же самое!
Морис. Ну все, началось, поехали, вы готовы даже из-за этого перегрызть друг другу глотку. Господин скажет так, как захочет, какое вам до всего этого дело?
Вассельбаум. Надо сказать, что ваши, всех вас, аргументы меня, как бы это сказать, в некотором роде совершенно поколебали, я уже в точности и не знаю… И в самом деле, «глубокоуважаемые братья» — формула достаточно банальная, обветшалая, вышедшая из моды, хотелось бы чего-нибудь поживее, посовременнее!
Мотл (орет). «Евреи!»
Арнольд (в испуге подпрыгивает). Эк его разбирает, он рехнулся?
Мотл. Просто «евреи», вот формула, нравится?
Арнольд. Я не понимаю!
Мотл. Он говорит «евреи», а потом нанизывает на это всю остальную свою галиматью… Вот так… Разве это не современно?
Зина (подумав). Это может шокировать…
Мотл. В самом деле? Разве кто-то, кроме евреев, еще будет в зале?
Зина. Вот потому-то и будет шокировать.