а унылость обстановки, окружавшей ни на что не жалующегося ветерана.
Розмари мило раздвинула веером широкие юбки, сделав низкий реверанс, принятый при дворе, потом подошла и поцеловала старого джентльмена в пергаментно-бледный лоб.
— Добрый вечер, моя хорошая, — воскликнул сэр Роберт и зашуршал бумагами. — Садитесь с Хьюбертом у огня, и он нальет вам португальского вина. Редкая штучка, — он довольно хихикнул, — и уж коли оно греет мою стариковскую кровь, то вам-то, миссис Розмари, видит Бог, оно доставит редкое удовольствие и прекрасно встряхнет вас перед тем, как вы удалитесь к себе.
— Сэр… тогда я налью Розмари полный бокал. — Хьюберт поспешил к камину, ибо снова небольшой рецидив лихорадки Зеленого Мыса, к ужасу его молодой жены, бросал его попеременно то в дрожь, то в жар — и так весь день напролет. Теперь ему холодило ноги. Тонкие, с голубыми прожилками руки сэра Роберта подняли и привели в порядок с дюжину листков плотно исписанной бумаги.
— Эта новость, — сообщил он, — как ни странно, касается вас, Розмари. Лорд Хоуард, Верховный адмирал военно-морского флота королевы и убежденный католик, но лояльный до мозга костей, уверяет меня, что он принял вашего батюшку под свое покровительство и назначил его отбирать припасы для кораблей королевы.
С темно-красных губок девушки сорвалось короткое радостное восклицание. Гораздо больше, чем кто-либо догадывался, она жила в мучительном страхе за отца, опасаясь, что фанатическая набожность протестантов, теперь разгоревшаяся с невиданной силой, поскольку позорный приказ Филиппа получил широкую огласку, может погубить Ричарда Кэткарта.
— Я буду поминать лорда Хоуарда в своих молитвах каждый вечер и каждое утро в течение месяца, — пообещала она. — Я так благодарна вам, сэр Ричард, за то, что вы написали милорду Эффингему насчет моего отца.
Гордая серебристая голова приподнялась, и серо-стальные глаза остановились на девушке.
— Мог ли я сделать меньше для члена моей семьи?
Было ясно, что старый вдовец получал глубокое удовлетворение от того, с каким умением его невестка вела домашнее хозяйство. Естественно, Розмари привыкла командовать всю свою жизнь десятками слуг и потому никогда не переступала за черту, отделяющую понимание от фамильярности со служивым народом в имении.
— Для тебя мои новости, Хьюберт, — еще не утратившие своей свирепости глаза сэра Роберта глянули на сына из-под косматых седых бровей, — не совсем хороши. Увы, этот лорд Беркли со своими любителями испанцев, несмотря ни на что, заставили поверить ее величество, что не нужно оставлять надежды на мир с Испанией.
— Господи! — вырвалось у Хьюберта. — Неужели королева не может понять, что король Испании ни за что на свете не забудет и не простит — особенно теперь, когда Дрейк посрамил его в Байоне, Вест-Индии, Кадисе и в форте Сагре на юге Испании?
— Очевидно, ее королевское величество снова заблуждается. — Он насмешливо вскинул бровь, глядя на сына. — Знаешь ли ты, Хьюберт, что в этот самый момент твой адмирал является при дворе персоной нон грата? Что королева глуха к увещеваниям сэра Френсиса и игнорирует его клятвенные заверения, что Католическая Лига одержима страстной решимостью взять реванш? Слышал ли ты, что Филипп принял торжественную клятву добиться сожжения ее величества как еретички перед воротами собственного дворца?
Разбуженная горячностью слов старого дворянина, дремавшая в углу гончая подошла к Хьюберту и положила голову ему на колени, затянутые узорчатыми черно-красными шелковыми чулками.
— Лорд Хоуард свидетельствует, что не ранее как в прошлом месяце ее величество отказалась принять корону Нидерландов, боясь спровоцировать его кровавость Испании! Даже теперь, когда мы разговариваем, королева прислушивается к таким личностям из партии сочувствующих Испании, как сэр Джеймс Крофт, управляющий королевской резиденции, который обвиняет нашего адмирала в том, что он обманом лишил королеву ее истинной доли в сокровищах «Сан-Фелипе». Распространяются даже слухи, что сэр Френсис использует это краденое золото, чтобы сбивать с толку высших офицеров ее флота. Каково! Этот трясущийся старикашка, Уилл Бароу, обвиняет Дрейка в том, что он преступил свои полномочия, атакуя испанцев в их собственных портах.
— Но… но, сэр, ведь известно, что сэр Френсис Уолсингем наделил нашего адмирала такими полномочиями — и за личной подписью королевы.
Хрупкая дрожащая рука поползла вверх, чтобы погладить тонкую, как кружева, бороду.
— А, ну конечно. Опять этот Френсис Уолсингем. Узнаю его почерк во всем этом деле по свойственной ему хитрости. Это похоже на него, ведь он жаждет войны с Испанией. Взять да и вставить такое вот предписание, настаивая на атаке, которая посрамила бы короля Филиппа в его собственных гаванях.
— Ты хочешь сказать, что Уолсингем сыграл роль мартышки из старой басни и заставил сэра Френсиса играть роль кота, вытаскивающего из огня этот жареный горячий каштан, Кадис, вопреки желаниям королевы?
— Мое мнение, что так оно и случилось. Однако, — он поднял лупу для чтения и провел ею дрожащей рукой над шелестящим пергаментом, — ты еще не слышал самого скверного. Ветеранов сэра Френсиса должны рассчитать, а его корабли отвести в резерв. И еще: ему запрещено посылать подкрепления тому гарнизону, что он оставил удерживать мыс Сент-Винсент. Фактически вся экспедиция Дрейка должна будет подвергнуться дискредитации, а сам он — лишиться поста командующего!
Голос сэра Роберта ломался от возмущения.
— Особенно лорд Беркли осуждает вашего адмирала за то, что он насмехался над маркизом Санта-Крус у берегов Лиссабона и дерзко требовал, чтобы дон маркиз вышел и дрался, как подобает мужчине. И вот что еще: вице-адмирал Бароу, который так подло сбежал от твоего адмирала на «Льве», уговорив свою команду восстать и изменить клятве верности, так-таки и не будет казнен. Даже наоборот, «Робкого Вилли» восстановят, и с новыми почестями!
— Но… но, сэр, это же… это же невозможно! — выпалил Хьюберт, и его худое лицо залила краска гнева. — Ведь это был чистейшей воды мятеж. — Молодой сквайр нахмурился, долго смотрел на пальцы жены, порхающие над вышивкой на круглых пяльцах, словно ласточки над закатным прудом. — Ей-богу, сэр, просто не верится в такую несправедливость. Отправить флот в резерв, дискредитировать сэра Френсиса, а врага его, Бароу, превознести — это же уму непостижимо!
— Мало из того, что происходит в Уайтхолле, можно постичь умом, — проворчал старик. — Это невероятное чудо, сынок, что слабости королевы пока еще не привели Англию к гибели — хотя через год-другой это может случиться. — Он, сидя на постели, подался вперед, и голос его внезапно преисполнился силы. — Запомни, Хьюберт, если половина из того, что сообщают шпионы моего друга, лорда Хоуарда, правда, тогда пройдет еще зима — и мы будем лежать раздавленными и побежденными могущественнейшими армией и флотом, которые когда-либо знал мир.
Впервые за долгое время молчания заговорила Розмари:
— За исключением того случая, если Бог и «эль Драго» будут воевать на нашей стороне!
Старик удивленно раскрыл глаза — в знак одобрения сделал глубокий глоток португальского вина из потира, который когда-то украшал алтарь в Санто-Доминго, и сказал:
— Боюсь, что о Боге известно мне слишком мало, но что касается сэра Френсиса — Боже мой, Хьюберт! Видел бы ты его во время атаки на замок Рэтлин у побережья Антрим. Именно там, в Ирландии, я получил эту скверную рану, ты знаешь.
Хозяин имения Портледж говорил очень редко о той экспедиции, в которой предводительствуемые им в 1580 году войска переправлялись по морю кораблями желтобородого, молодого, невысокого ростом вице-адмирала по имени Френсис Дрейк, Только совсем недавно стало известно Хьюберту, отчего сэр Роберт редко упоминал о захвате замка Рэтлин. А было сие потому, что весь его гарнизон вместе с женами и детьми ирландских вождей, отправленных туда ради их безопасности, был вырезан — и с такой жестокостью, что никого не осталось в живых. И тогда позорная черная тень легла на протестантское дело на многие поколения вперед, и католикам было на чем стоять, поддерживая жестокости инквизиции.
— Значит, сэр Френсис помнит то бедное старое судно, большое и неповоротливое, а? — Сэр Роберт осушил свой потир до дна и со стуком поставил его на столик. — Видит Бог, я доволен, что он поставил моего сына командовать «Френсисом».
Трое присутствующих в этой приятно освещенной огнем почивальне вздрогнули и повернулись лицом к двери: сквозь ленивое потрескивание пахучих березовых дров раздался резкий стук в дверь.
— Зэр Роберт, зэр Роберт! — пыхтя, говорил деревенский мальчишка-паж. — Во дворе посыльный с депешей.
— Говори, деревенщина. Какие у него новости?
— Не знаю, зэр Роберт.
— Веди его наверх, болван, а потом пусть его угостят на кухне.
Ввалился посыльный, сверкая снежинками, осыпавшими его длинную серую накидку с капюшоном, одеваемую для верховой езды. Он низко поклонился — сначала сэру Роберту, затем Хьюберту. С тревожно округлившимися глазами Розмари поднялась на ноги. День за днем напролет она ожидала, предчувствовала прибытие такого вот нарочного — того, кто оторвет, уведет у нее Хьюберта на новые войны.
Сэр Роберт, сгорбившись, поднялся повыше над валиком и впился в посланника сильно ввалившимися глазами.
— Ну, добрый мой человек, какие же у тебя будут новости?
— Я от сэра Френсиса Дрейка, ваша честь, — отвечал курьер. — Адмирал со своей женой сегодня вечером в Байдфорде. Сэр Френсис желает узнать, не примете ли вы его вместе с нею здесь завтра вечером. Еще адмирал передает вам самый горячий привет, сэр, и надеется, что в эти сырые дни вас не слишком сильно мучают раны. — Видимо, этот посыльный цитировал нечто заученное назубок. — А еще сэр Френсис шлет вам вот этот маленький знак своей любви и уважения.
Посыльный пошарил в кожаном кошельке, пока не нашел изящную золотую цепочку, на которой висел медальон, прекрасно исполненный в золоте и эмали; на нем было изображение Святого Георгия, налетающего на очень свирепого змея.