«Будь проклят вещун!» – с горечью думал он, когда вел своих людей к хижине. Если бы старик не погрузился в свой трехдневный сон, они, может, и не стали бы нападать на караван. Рейнарду очень хотелось отрубить вещуну ноги, пока тот спит, но здравый смысл и жадность возобладали. Вещун – человек бесценный. Он очнулся как раз когда в лагерь доставили тело Эрлика.
– Видишь, что стряслось, покуда ты спал? – обрушился на него Рейнард.
– Ты потерял восемь человек в набеге, а женщина убила Эрлика и еще одного, когда они убили ее лошадь.
Рейнард вперил тяжелый взгляд в пустые глазницы старца.
– Женщина, говоришь?
– Да.
– Там убит еще и третий. Что скажешь о нем?
– Ему попала в лоб стрела.
– Кто пустил ее?
– Человек по имени Регнак. Скиталец, который бывает здесь временами.
Рейнард потряс головой. Женщина поднесла ему кубок подогретого вина, и он присел на камень у жаркого огня.
– Быть не может, он бы не осмелился! Уверен ты, что это он?
– Это он. А теперь мне надо отдохнуть.
– Погоди! Где они теперь?
– Сейчас погляжу, – сказал старик, направляясь в свою хижину. Рейнард велел подать еды и кликнул Груссина. Тот пришел и присел на корточки рядом с ним.
– Ты слышал? – спросил Рейнард.
– Да. Ты ему веришь?
– Смех и грех. Но старик еще ни разу не ошибался. Старею я, что ли? Раз уж такой трус, как Рек, нападает на моих людей, значит, я что-то делаю не так. Я его за это на медленном огне поджарю.
– У нас съестное на исходе, – сказал Груссин.
– Что?
– Съестное на исходе. Зима была долгая, и этот проклятый караван нам бы очень пригодился.
– Ничего, будут и другие. Первым делом надо найти Река.
– Да стоит ли он того?
– Стоит ли? Он помог какой-то бабе убить моего брата. Я хочу отдать эту бабу на потеху всей шайке. Хочу резать с нее мясо тонкими полосками, а потом скормить ее собакам.
– Как скажешь.
– Что-то в тебе не видно особого рвения. – Рейнард перекинул опустевшую миску через костер.
– Что ж, верно, и я старею. Когда мы пришли сюда, я видел в этом какой-то смысл, а нынче забыл, в чем он состоял.
– Мы пришли сюда потому, что прихвостни Абалаина разорили мою усадьбу и перебили мою семью. Я не забыл ничего. Ты не размяк ли часом?
Груссин подметил в глазах Рейнарда опасный огонь.
– Нет, конечно, нет. Ты атаман – как скажешь, так и будет. Мы найдем Река и ту женщину. Может, отдохнешь пока?
– К дьяволу отдых! Но ты спи, если хочешь. Мы отправимся сразу, как только старик даст нам указания.
Груссин пошел в свою хижину и лег на постель из папоротника.
– Что с тобой? – спросила его женщина, Мелла, став рядом с ним на колени и предложив ему вина.
– Ты не хотела бы уйти отсюда? – Он положил огромную ручищу ей на плечо. Мелла склонилась и поцеловала его.
– Я пойду с тобой, куда бы ты ни отправился.
– Устал я. Устал убивать. С каждым днем это становится все более бессмысленным. Он, должно быть, не в своем уме.
– Ш-ш! – опасливо шепнула она и сказала ему в самое ухо: – Не высказывай своих страхов вслух. Настанет весна, и мы уйдем потихоньку. А до тех пор сохраняй спокойствие и выполняй все его приказания.
Он улыбнулся и поцеловал ее волосы.
– Ты права. Поспи немного. – Она прикорнула около него, и он укрыл ее одеялом.
– Я тебя не стою, – сказал он, когда она закрыла глаза.
Когда же он совершил ошибку? Во дни их огненной молодости жестокость Рейнарда казалась чем-то в порядке вещей – чем-то способным сотворить легенду. Так по крайней мере говорил Рейнард. Он говорил, что они будут шипом в боку Абалаина, пока не добьются справедливости. Так прошло десять лет. Десять проклятых кровавых лет.
Да было ли их дело правым хоть когда-то?
Груссин надеялся, что да.
– Ну, идешь ты? – спросил Рейнард с порога. – Они в старой хижине.
Переход был долгим, и холод стоял жестокий, но Рейнард почти не чувствовал этого. Гнев согревал его, а близость мщения придавала мускулам упругость.
Перед глазами у него стояли сладостные картины истязаний, и вопли музыкой звучали в ушах. Он возьмет женщину первым и будет резать ее раскаленным ножом. Чресла его возбужденно напряглись.
А Рек… Ну и рожу он скорчит, увидев, что они пришли!
Ужас застынет у него в глазах! Ужас, от которого цепенеет разум и кишки опорожняются сами собой!
Однако Рейнард ошибся.
Рек вышел из хижины, взбешенный и дрожащий. Он не мог вынести презрения на лице Вирэ. Только гнев помог бы ему позабыть об этом, да и то вряд ли. Но не может же он перемениться, верно? Одни рождаются героями, другие трусами. Какое право она имеет судить его?
– Регнак, дорогой! Правда это, что у тебя там женщина?
Рек оглядел собравшихся разбойников. Больше двадцати человек выстроилось полукругом позади высокого плечистого атамана. Рядом с Рейнардом стоял могучий Груссин, сжимая в руках обоюдоострый топор.
– Доброе утро, Рейн, – сказал Рек. – Что привело тебя сюда?
– Да вот прослышал, что у тебя завелась подружка, и подумал, что старина Рек не откажется поделиться с нами. Я приглашаю вас ко мне в лагерь. Где она?
– Рейн, она не про тебя. Хочешь выкуп? Караван идет…
– Провались он, твой караван! Тащи сюда бабу.
– Специи, драгоценные камни, меха. Большой караван.
– Расскажешь по дороге. Мое терпение на исходе. Тащи ее сюда!
Рек, вспыхнув от гнева, выхватил из ножен меч.
– Идите и возьмите ее сами, подонки!
Вирэ встала рядом с ним со шпагой в руке, разбойники тоже обнажили оружие и приблизились.
– Стойте! – вскинул руку Рейнард и вышел вперед, растянув губы в улыбке. – Послушай меня, Рек. Это бессмысленно. Против тебя мы ничего не имеем. Ты был нам другом. Ну что тебе в этой женщине? Она убила моего брата – для меня это дело чести, сам понимаешь. Положи свой меч – и можешь ехать. Но она нужна мне живой. – «И ты тоже», – подумал Рейнард.
– Если она тебе нужна – бери ее. И меня заодно. Смелее, Рейн. Не забыл еще, для чего служит меч? Или ты, по своему обычаю, отойдешь за деревья и предоставишь другим умирать за тебя? Ну так уползай, гад! – Рек ринулся вперед, и Рейнард поспешно отступил, наткнувшись на Груссина.
– Убейте его – но не женщину! – приказал атаман. – Женщину взять живой.
Груссин выступил вперед, взмахнул топором. Вирэ снова подошла к Реку и встала рядом. Груссин остановился в десяти шагах от них и встретился с бесстрашным взглядом Река. И женщина… Молодая, храбрая – не красотка, но славная девочка.
– Ну, чего ждешь, остолоп! – взревел Рейнард. – Бери ее!
Груссин повернулся и зашагал обратно. Все вокруг стало каким-то странным и зыбким. Он вспомнил себя молодым, откладывающим деньги на собственный клочок земли; плуг у него был еще отцовский, и соседи охотно помогли бы ему выстроить домик близ вязовой рощи. Что сделал он со своей жизнью?
– Предатель! – вскричал Рейнард, выхватывая меч.
Груссин с легкостью отразил его удар.
– Брось это, Рейн. Пошли домой.
– Убейте его! – приказал Рейнард. Разбойники переглянулись. Одни нерешительно сунулись вперед, другие остались на месте. – Ублюдок! Подлый изменник! – завопил Рейнард, снова вскинув меч.
Груссин набрал в грудь воздуха, перехватил топор обеими руками и разнес меч на куски. Лезвие топора, отскочив от разбитого эфеса, врезалось атаману в бок. Тот упал на колени, скрючившись пополам. Груссин еще раз взмахнул топором, и отрубленная голова Рейнарда покатилась по снегу. Бросив свое оружие, Груссин повернулся к Реку.
– Он не всегда был таким, каким ты его знал, – сказал он.
– Почему? – спросил Рек, опуская меч. – Почему ты это сделал?
– Кто знает? Не только из-за тебя – или из-за нее. Может, что-то внутри просто сказало мне – довольно. Где твой караван?
– Я наврал про караван.
– Ладно. Больше мы не увидимся. Я ухожу из Гравена. Это твоя женщина?
– Нет.
– Ты неплохо держался.
– Да.
Вернувшись к атаману, Груссин подобрал свой топор.
– Долгой была наша дружба. Слишком долгой.
И Груссин, не оглядываясь, повел разбойников обратно в лес.
– Просто не верится, – сказал Рек. – Это настоящее чудо.
– Давай-ка закончим свой завтрак, – предложила Вирэ. – Я заварю чай.
В хижине Река затрясло. Он сел, уронив меч на пол.
– Что с тобой? – спросила Вирэ.
– Замерз, – ответил он, стуча зубами. Опустившись на колени, она стала растирать ему руки.
– Чай тебе поможет. Сахар есть?
– Есть – в котомке, завернут в красную бумагу. Хореб знает, какой я сластена. Обычно я не так чувствителен к холоду – ты уж прости!
– Ничего. Отец говорит, что сладкий чай хорошо помогает против… холода.
– Понять не могу, как они нас нашли? Снег должен был завалить все следы. Странное дело.
– Не знаю. На, держи.
Он пригубил чай, держа свою обшитую кожей манерку обеими руками. Горячий напиток плеснул ему на пальцы. Вирэ собрала вещи, выгребла золу из очага и сложила дрова для новых путников.
Горячий сладкий чай успокоил Река.
– Что ты делаешь в Дрос-Дельнохе? – спросил он.
– Я дочь князя Дельнара. Я там живу.
– Он услал тебя из-за войны?
– Нет. Я отвезла письмо Абалаину, а теперь должна доставить еще одно. Сделаю это и вернусь домой. Тебе полегчало?
– Да. Намного. – Рек, помявшись, посмотрел ей в глаза. – Меня трясло не только от холода.
– Я знаю, но это не важно. После боя всех бьет дрожь. Главное – как человек ведет себя в бою. Отец мне рассказывал, что после Скельнского перевала его месяц мучили кошмары.
– Тебя вот не трясет.
– Это потому, что я все время чем-то занимаюсь. Хочешь еще чаю?
– Да. Спасибо. Я уж думал, нам конец. И мне вдруг стало все равно – восхитительное чувство. – Он хотел сказать, как хорошо ему было стоять рядом с ней, – и не смог. Ему хотелось подойти и обнять ее – но он знал, что не сделает этого. Он только смотрел, как она наливает ему чай и размешивает сахар.