Когда в замке раздался набат, оба вскочили. Друсс выругался, отшвырнул бутылку и кинулся к двери. Оррин скатился с койки и последовал за ним. Они промчались через плац по короткому подъему, ведущему в замок, влетели в ворота и устремились вверх по длинной винтовой лестнице в опочивальню князя. Там находился кальвар Син, а еще дун Мендар, Пинар и Хогун. Старый слуга навзрыд плакал у окна.
– Он умер? – спросил Друсс.
– Нет, но отходит, – ответил кальвар Син.
Друсс присел на край кровати. Князь открыл глаза и моргнул.
– Друсс? – позвал он слабо. – Ты тут?
– Тут.
– Она идет. Я вижу ее. Вся в черном, с капюшоном на голове.
– Плюнь ей в глаза за меня, – сказал Друсс, поглаживая огромной рукой пылающий лоб князя.
– После Скельна я думал… что буду жить вечно.
– Упокойся с миром, друг мой. Я точно знаю одно: смерть лает страшнее, чем кусает.
– Я вижу их, Друсс. Бессмертных. Они бросили против нас Бессмертных! – Умирающий вцепился в руку Друсса, пытаясь приподняться. – Они идут! Боги, Друсс, да посмотри же на них!
– Они всего лишь люди. Мы отобьемся.
– Сядь у огня, доченька, и я расскажу тебе об этом. Только матери не говори – ты же знаешь, как она ненавидит кровавые истории. Ах, Вирэ, любимая крошка! Ты никогда не поймешь, что это значило для меня – быть твоим отцом…
Друсс склонил голову, слушая затихающий бред старого князя. Хогун скрипнул зубами и закрыл глаза. Кальвар Син сгорбился в кресле, а Оррин стоял у двери, вспоминая, как умирал его отец много лет назад.
– Мы много дней стояли на перевале, сдерживая всех, кого они посылали против нас, – кочевников, колесницы, пехоту и кавалерию. Но угроза Бессмертных все время висела над нами. Их никто еще не побеждал! Старый Друсс стоял посередине нашей первой шеренги. Когда Бессмертные двинулись на нас, мы оцепенели. Паника витала в воздухе. Меня тянуло пуститься наутек, и то же чувство я читал на лицах окружающих. Тогда старина Друсс вскинул свой топор и взревел в голос. Это было словно волшебство. Чары рассеялись, и страх прошел. Он показал им топор и крикнул – я как сейчас его слышу: «Сюда, брюхатые сукины дети! Я Друсс, а это – ваша смерть!» Вирэ… Вирэ! Я так ждал тебя… так хотел тебя увидеть еще раз. Так хотел… – Хрупкое тело дрогнуло и затихло. Друсс закрыл глаза умершему и провел рукой по своим.
– Не надо было ему отсылать ее, – проговорил кальвар Син. – Он любил дочь, только ради нее и жил.
– Быть может, потому-то он ее и отослал, – сказал Хогун.
Друсс покрыл шелковой простыней лицо князя и отошел к окну. Теперь здесь не осталось больше никого, кто был с ним при Скельне. Друсс оперся о подоконник и втянул в грудь ночной воздух.
Луна заливала Дрос нездешним серым светом. Друсс смотрел на север. Оттуда показался голубь и закружил над хижиной около замка. Друсс отвернулся от окна.
– Похороним его завтра же и скромно, – сказал он. – Нельзя прерывать учения ради пышных церемоний.
– Друсс, но это ведь князь Дельнар! – сверкнул глазами Хогун.
– Это, – Друсс указал на постель, – изъеденный раком труп. У него нет имени. Сделаем так, как я сказал.
– Ты бездушный ублюдок! – воскликнул дун Мендар.
Друсс обратил на него ледяной взгляд.
– Вспомни об этом, парень, в тот день, когда вздумаешь выступить против меня, – и это относится к любому из вас.
Глава 12
Рек, опершись о поручни и одной рукой обнимая Вирэ за плечи, смотрел на море. Он думал о том, как меняет ночь природу океана. Она превращает его в огромное плотное зеркало, отражающее звезды, и двойник луны плывет, дробясь, в миле от корабля – всегда в миле, не ближе. Легкий бриз наполняет треугольный парус, и «Вастрель» пенит волны, чуть заметно ныряя то вниз, то вверх. Помощник капитана стоит у рулевого колеса, и его серебряная наглазная повязка сверкает при луне. Молодой матрос бросает в волны грузило – измеряет глубину, пока судно проходит над невидимым рифом.
Все исполнено мира, покоя и гармонии. Плеск волн усиливает чувство отъединенности от всего света, которое испытывает, глядя на море, Рек. Звезды вверху, звезды внизу – они с Вирэ плывут посредине Вселенной, вдали от людских дрязг, караулящих впереди.
«Это, должно быть, и есть блаженство», – думал Рек.
– О чем ты думаешь? – спросила Вирэ, обнимая его за пояс.
– Я люблю тебя, – сказал он. Дельфин выскочил из воды, протрубил свой мелодичный привет и вновь ушел в глубину. Рек смотрел, как вьется среди звезд его гибкое тело.
– Я знаю, что любишь, – я спрашиваю, о чем ты думаешь.
– Об этом самом. Я счастлив. Спокоен.
– Ну еще бы. Мы ведь плывем на корабле, и ночь так хороша.
– Женщина, у тебя нет души, – сказал он, целуя ее в лоб. Она подняла на него глаза и улыбнулась.
– Что ты такое говоришь, глупый? Просто я не умею так красиво врать, как ты.
– Жестокие слова, госпожа моя. Разве бы я осмелился соврать тебе? Да ты бы мне глотку перерезала.
– И перережу. Сколько женщин слышало от тебя, что ты их любишь?
– Сотни, – сказал Рек, глядя ей в глаза и видя, как уходит из них улыбка.
– Почему я тогда должна тебе верить?
– Потому что веришь.
– Это не ответ.
– Еще какой ответ. Ты ведь не какая-нибудь тупоумная молочница, которую можно обмануть сладкой улыбкой. Ты способна отличать правду от лжи. Почему ты вдруг во мне усомнилась?
– Я не сомневаюсь в тебе, олух! Просто хочу знать, скольких женщин ты любил.
– То есть со сколькими я спал?
– Если угодно.
– Не знаю, – солгал он. – Я ведь не считал. И если ты теперь спросишь «кто лучше всех», то останешься в одиночестве, потому что я сбегу вниз.
Она спросила – но он не сбежал.
Помощник у руля смотрел на них, слышал их смех и тоже улыбался, хотя и не знал, отчего им так весело. Дома его ждали жена и семеро детей, и сердце его радовалось при виде этой молодой пары. Он помахал им, когда они отправились вниз, но они не заметили.
– Хорошо быть молодым и влюбленным, – сказал капитан, неслышно появившись из своей каюты.
– Старым и влюбленным быть тоже неплохо, – ухмыльнулся помощник.
– Ночь тихая, но бриз крепчает. Не нравятся мне вон те облака на западе.
– Они пройдут стороной. Но погода точно испортится и будет подталкивать нас сзади. Еще пару дней авось урвем. Известно тебе, что они едут в Дельнох?
– Да, – кивнул капитан, почесывая рыжую бороду и выверяя курс по звездам.
– Грустно это, – с искренним чувством сказал помощник. – Говорят, Ульрик посулил сровнять крепость с землей. Слыхал, что он сделал в Гульготире? Убил каждого второго защитника и каждого третьего из женщин и детей. Выстроил всех горожан и велел своим воинам рубить их.
– Слыхал – только не мое это дело. Мы торгуем с надирами уже много лет. Люди как люди – такие же, как все.
– Согласен. Я когда-то жил с надиркой. Огонь, а не женщина, – сбежала от меня с жестянщиком. Я слышал, потом она перерезала ему горло и увела его повозку.
– Это она из-за коня, должно быть. За хорошую лошадь она у себя дома может купить себе мужчину. – Оба хмыкнули и умолкли, вдыхая благодатный ночной воздух.
– И чего их несет в Дельнох? – спросил помощник.
– Девушка – дочь князя. Будь она моей дочкой, я бы уж позаботился о том, чтобы она не вернулась. Услал бы ее куда-нибудь на самый юг империи.
– Надиры придут и туда, и даже дальше. Это вопрос времени.
– Но за это время многое может случиться. Дренаи, несомненно, покорятся им. Ну вот – опять этот проклятый альбинос со своим дружком. У меня от них мурашки бегут по коже.
Помощник посмотрел туда, где Сербитар и Винтар остановились у правого борта.
– Я тебя понимаю. Они все время молчат. Скорее бы уж увидеть, как они сходят с корабля. – Помощник начертил над сердцем знак Когтя.
– Их демонов этим не отгонишь, – покачал головой капитан.
Сербитар улыбнулся, когда Винтар передал ему:
– Нас тут не очень-то любят, мой мальчик.
– Да, как и везде. Мне трудно не презирать этих людей.
– Ты должен бороться с этим.
– Я борюсь – это трудно, но возможно.
– Слова, и только. Сказав, что это трудно, ты уже признаешь свое поражение.
– Ты никогда не перестаешь наставлять, отец настоятель.
– И не перестану, покуда на свете будут ученики.
Сербитар усмехнулся, что редко случалось с ним. Над кораблем кружила чайка, и молодой альбинос коснулся ее разума.
В разуме птицы не было ни радости, ни горя, ни надежды. Только стремление утолить голод – и досада от того, что корабль не дает никакой пищи.
Чувство безумного восторга вдруг нахлынуло на Сербитара, чувство всеобъемлющей власти, экстаза и осуществления желаний. Вцепившись в перила, он пошел по следу этой волны и остановился у входа в каюту Река.
– Они очень сильно чувствуют, – передал ему Винтар.
– Негоже нам вникать в это, – чопорно ответил Сербитар, покраснев так, что это было заметно даже при лунном свете.
– Ошибаешься, друг мой Сербитар. Мало что может спасти этот мир – и к этому немногому относится способность людей любить друг друга с великой и неувядаемой страстью. Я радуюсь, когда они предаются любви. Им так хорошо.
– Да ты, оказывается, любишь подглядывать, отец настоятель, – улыбнулся Сербитар, а Винтар рассмеялся вслух.
– Верно. От них, молодых, исходит такая сила…
В уме у обоих внезапно возникло тонкое, серьезное лицо Арбедарка с отвердевшими чертами.
– Прошу прощения, – передал он, – но из Дрос-Дельноха пришла дурная весть.
– Говори, – велел Сербитар.
– Князь умер. И в Дросе есть изменники. Ульрик приказал убить Друсса.
– Соберитесь в круг около меня, – сказал Друсс измученным людям, ковылявшим к нему от стены. – И сядьте, покуда не упали.
Он обвел круг своими голубыми глазами и презрительно фыркнул.