тавить завесу из мокрых шкур. Это не должно быть слишком трудно, хотя возросший вес может дурно сказаться на устойчивости.
– Я думал, ты убит горем, – засмеялся Ульрик, – а ты уже строишь новые планы.
– И все-таки чувствую себя дураком. Я должен был догадаться, что они прибегнут к маслу. Я знал, что от одних стрел дерево никогда не загорится, и не подумал о других горючих веществах. Но уж повторить подобное никому не удастся.
– Не сомневаюсь, мой ученый механик, – поклонился Ульрик.
Китан усмехнулся.
– С годами я стал заноситься, повелитель. Побратим Смерти славно потрудился сегодня. Он достойный соперник.
– Это так – но не думаю, что сегодняшний замысел принадлежит ему. В крепости находятся белые храмовники, погубившие учеников Носта-хана.
– Я так и чуял, что тут без чертовщины не обошлось, – пробурчал Китан. – Как ты поступишь с защитниками, когда мы возьмем крепость?
– Я уже сказал как.
– Я помню. Но быть может, ты передумал? Они доблестные воины.
– Да, они достойны уважения. Но дренаи должны знать, что бывает с теми, кто мне сопротивляется.
– Что же ты сделаешь с ними, повелитель?
– Я сожгу их на большом погребальном костре – всех, кроме одного, который должен будет разнести весть об этом.
За час до рассвета Каэсса тихо проникла в комнату Друсса и подошла к постели. Воин крепко спал, лежа на животе, подложив под голову могучие руки. Под взглядом Каэссы он зашевелился и открыл глаза, остановив взор на ее стройных ногах, обутых в длинные оленьи сапоги. Взор передвинулся выше. На Каэссе был плотно облегающий зеленый камзол, широкий кожаный пояс с наборным серебром подчеркивал стройную талию. На боку висел короткий меч с рукоятью из черного дерева. Друсс перевернулся и встретился с ней взглядом – в ее золотисто-карих глазах горел гнев.
– Ну как, закончил свой осмотр?
– Что с тобой, девочка?
Всякое выражение ушло с ее лица – словно кошка отпрянула в темный угол.
– Ничего. Повернись обратно – мне нужно посмотреть твою спину.
Она принялась умело разминать мышцы у лопатки – ее пальцы входили в тело, как стальные, заставляя Друсса то и дело ворчать сквозь стиснутые зубы.
– Ляг опять на спину.
Подняв его правую руку, она обхватила ее ладонями, дернула вверх и повернула. Раздался громкий треск, и Друссу показалось, что она сломала ему плечо. Отпустив руку, Каэсса положила ее на левое плечо Друсса, а левую на правое, крест-накрест. Перевернула Друсса на бок, подставила кулак ему под спину между лопатками, уложила его обратно и вдруг навалилась ему на грудь всей тяжестью, вдавив его позвоночник в свой кулак. Друсс снова застонал, и послышался новый зловещий хруст. На лбу у старика выступил пот.
– А ты сильнее, чем кажешься на вид, девочка.
– Тихо. Сядь-ка лицом к стене.
На сей раз она чуть не сломала ему шею – взялась одной рукой за подбородок, другой повыше уха и крутанула голову сперва влево, потом вправо. Звук был такой, словно треснула сухая ветка.
– Завтра будешь отдыхать, – сказала Каэсса, повернувшись к двери.
Он потрогал больное плечо – уже много недель оно не чувствовало себя так хорошо.
– Что это так хрустело? – спросил он, остановив ее в дверях.
– У тебя соли в суставах. Первые три позвонка срослись и мешали притоку крови. А мышцы под лопаткой были зажаты – отсюда спазмы, мешающие правой руке. И послушай меня, старик, – завтра ты должен отдохнуть. Иначе ты умрешь.
– Все мы умрем.
– Верно. Но ты пока еще нужен здесь.
– Ты только меня так не любишь – или всех мужчин? – спросил он, когда она снова взялась за ручку двери.
Она взглянула на него, улыбнулась, закрыла дверь и вернулась в комнату, остановившись в нескольких дюймах от его могучего обнаженного тела.
– Хочешь поспать со мной, Друсс? – спросила она вкрадчиво, положив руку ему на плечо.
– Нет, – тихо ответил он, глядя в ее глаза с маленькими, неестественно маленькими зрачками.
– Большинство мужчин хочет, – шепнула она, придвинувшись поближе.
– Я не принадлежу к большинству.
– Или в тебе соков не осталось?
– Может, и так.
– А может, ты предпочитаешь мальчиков? У нас в шайке есть такие.
– Нет, не могу сказать, чтобы когда-либо желал мужчину. Но у меня была женщина, настоящая женщина – и другая мне не нужна.
Каэсса отошла от него.
– Я велела приготовить тебе горячую ванну. Сиди в ней, пока вода не остынет. Это поможет разогнать кровь по твоим усталым мышцам. – С этими словами она повернулась и вышла.
Друсс поглядел ей вслед, сел и поскреб бороду.
Эта девушка беспокоила его. Было что-то непонятное в ее глазах. Друсс никогда толком не понимал женщин, не обладал чутьем, как некоторые мужчины. Женщины были для него существами чужеродными, далекими и опасными. Но в этой девчушке присутствовало что-то еще – ее глаза выражали безумие, безумие и страх.
Друсс пожал плечами и сделал то, что делал всегда, когда не мог разгадать какую-нибудь загадку: забыл о ней.
После ванны он быстро оделся, расчесал волосы и бороду, наскоро позавтракал в Эльдибарской столовой и присоединился к пятидесяти добровольцам на стене как раз в тот миг, когда за предутренним туманом забрезжил рассвет. Утро выдалось свежее, прохладное и обещало дождь. Внизу собирались надиры, груженные камнем телеги медленно тянулись к катапультам. Люди на стене почти не разговаривали – в такие дни человек обращается мыслями внутрь. «Умру ли я сегодня? Что делает сейчас моя жена? Зачем я здесь?»
Оррин с Хогуном шли вдоль стены. Оррин говорил мало, предоставляя командиру Легиона шутить и задавать вопросы. Панибратство Хогуна с рядовыми коробило его, но не слишком; возможно, в этом чувстве было больше сожаления, нежели возмущения.
Около надвратной башни вперед выступил молодой кул – кажется, его звали Бреган.
– Вы будете нынче сражаться вместе с «Карнаком», командир? – спросил он.
– Да.
– Благодарю вас. Это большая честь для всех нас.
– Ты очень любезен.
– Это чистая правда. Мы с ребятами говорили об этом ночью.
Смущенный, но довольный, Оррин улыбнулся и прошел мимо.
– Это вам не снабжением заниматься – тут ответственность гораздо выше, – сказал Хогун.
– Почему?
– Они вас уважают – а этот вот парень прямо-таки боготворит вас. До этого еще дорасти надо. Они останутся с вами, когда все прочие разбегутся, – или побегут с вами, когда все прочие останутся.
– Я не побегу, Хогун.
– Я знаю – и не это имел в виду. Человек слаб: порой и лечь хочется, и сдаться, и дать стрекача. Но вы сейчас не просто человек – вы полусотня. Вы «Карнак». Это большая ответственность.
– Ну а вы?
– Я Легион, – просто ответил Хогун.
– Да, пожалуй. Вам страшно?
– Еще как.
– Я рад, – улыбнулся Оррин. – Рад, что не одинок.
Как и обещал Друсс, день принес новые ужасы: сперва каменный град, сотрясающий стену, потом громовой вопль и атака с лестницами – оскаленная орда, карабкающаяся навстречу серебряной стали дренаев. Три тысячи воинов с Музифа сменили бойцов, выдержавших тяжелую боевую страду накануне. Звенели мечи, падали с криком люди – так длилось много часов подряд. Друсс расхаживал по стене, точно сказочный гигант, мрачный и обагренный кровью, круша топором надирские черепа, – его ругань и громкие оскорбительные возгласы притягивали к нему врагов отовсюду. Рек, как и вчера, бился рядом с Сербитаром, но теперь к ним присоединились Менахем, Антахейм, Вирэ и Арбедарк.
К полудню двадцатифутовой ширины стена стала скользкой от крови, и трупы покрыли ее – но битва продолжала бушевать с той же силой. Оррин у надвратной башни дрался как одержимый вместе с воинами «Карнака». Бреган, сломав свой меч, подобрал надирский топор, двуручный, на длинном топорище, и орудовал им с поразительным мастерством.
– Вот настоящее мужицкое оружие! – крикнул ему Джилад во время краткой передышки.
– Поди скажи это Друссу! – ответил Оррин, хлопнув Брегана по спине.
В сумерках надиры снова отошли, провожаемые ликующими воплями и улюлюканьем. Но победа досталась дренаям дорогой ценой. Друсс, весь залитый кровью, доковылял, переступая через тела, до обтирающих оружие Река и Сербитара.
– Эта проклятая стена чересчур широка, чтобы держать ее долго, – сказал он, в свою очередь обтирая Снагу о кафтан мертвого надира.
– Святая правда. – Рек утер лицо краем плаща. – Но ты прав – нельзя отдать ее так просто.
– Пока что, – сказал Сербитар, – мы убиваем их из расчета три к одному. Этого мало. Они нас измотают.
– Нужны люди. – Друсс сел на парапет и почесал бороду.
– Вчера я отправил гонца к моему отцу в Дрос-Сегрил, – сказал Сербитар. – Дней через десять придет подкрепление.
– Драда ненавидит дренаев, – покачал головой Друсс. – С какой стати ему слать сюда людей?
– Он пришлет мою личную гвардию. Таков закон Вагрии. Хотя мы с ним уже двенадцать лет не разговариваем, я остаюсь его первенцем, и это мое право. Триста воинов с мечами прибудут ко мне – немного, но все же польза.
– А из-за чего вы поссорились? – спросил Рек.
– Поссорились? – удивился альбинос.
– Ну да, ты и твой отец.
– Мы не ссорились. Он смотрел на мой талант как на «дар тьмы» и хотел убить меня, но я не дался. Меня спас Винтар. – Сербитар снял шлем, развязал свои белые волосы и потряс головой, подставив ее вечернему ветерку.
Рек, переглянувшись с Друссом, сменил разговор:
– Ульрик, должно быть, уже понял, что сражение предстоит нешуточное.
– Он знал это заранее, – сказал Друсс. – Покамест это его не беспокоит.
– Отчего же? А меня вот беспокоит. – Вирэ подошла к ним с Менахемом и Антахеймом. Монахи молча удалились, а Вирэ села рядом с Реком, обняв его за пояс и положив голову ему на плечо.
– Нелегкий выдался денек, – проговорил Рек, гладя ее волосы.
– Они оберегали меня, – шепнула она. – Это ты им велел, я знаю.