ои места, Гарган выше вперед.
— Сто сорок шесть кадетов сдали выпускной экзамен, — громовым голосом объявил он, — и сегодня получат свои сабли. Еще семнадцать удостоились похвального отзыва. Один кадет выпускается с отличием. Тридцать шесть провалились и покинут эти стены с позором, которым обязаны своей лености. Согласно освященной временем традиции, мы начнем с получивших средний балл и закончим тем, кто сдал с отличием. Пусть тот, чей номер я назову, выходит вперед.
Кадеты один за другим выходили к помосту, предъявляли свои диски, получали сабли, кланялись учителям и строились в задней половине зала.
Дошла очередь до кадетов с похвальными отзывами. Премиана среди них не было, Окаи тоже. У Премиана пересохло во рту: он стоял близко к помосту и смотрел на Гаргана сверху вниз.
— Итак, — сказал генерал, — мы вызываем нашего лучшего кадета, юношу, чье воинское мастерство поможет поддержать славу готиров. — Он снял с подставки последнюю саблю, блистающую серебром, с украшенной золотом рукоятью. — Пусть номер семнадцатый выйдет вперед.
Окаи вышел из рядов и взошел на помост под ропот, поднявшийся в зале. Премиан не сводил глаз с широкого лица Гаргана: глаза генерала выкатились, челюсть дрогнула. Он стоял молча, глядя с неприкрытой ненавистью на молодого надира.
— Здесь какая-то ошибка, — сказал он наконец. — Не может этого быть! Принесите его работу!
В наставшей тишине староста поспешно сбежал с помоста. Шли минуты, за которые никто не шелохнулся и не произнес ни слова. Староста вернулся и подал Гаргану стопку страниц. Генерал стоя начал просматривать их.
Фанлон вышел вперед.
— Почерк не оставляет сомнений, генерал, — мягко заметил он. — Это работа Окаи. Вы сами оценивали ее, я видел. Ошибки быть не может.
Гарган заморгал. Окаи подошел к нему и протянул руку. Гарган посмотрел на него, на саблю в собственных дрожащих руках и швырнул клинок Фанлону.
— Вручите ему сами! — прошипел он и сошел с помоста. Старый учитель улыбнулся Окаи.
— Вы вполне заслужили ее, молодой человек, — сказал он голосом, слышным всем в зале. — За эти пять лет вы перенесли немало испытаний — как телесных, так и духовных. Примите мое уважение и восхищение, если это чего-то стоит для вас — а я надеюсь, что стоит. Надеюсь также, что вы сохраните о нас и добрые воспоминания, не только дурные. Не хотите ли сказать несколько слов своим товарищам?
Окаи, кивнув, обвел взглядом кадетов.
— Я многому здесь научился, — сказал он. — И когда-нибудь употреблю эти знания с пользой. — С этими словами он спустился вниз и вышел из зала.
Фанлон сошел вслед за ним и сказал Премиану:
— Я поговорю о вас и попрошу еще раз проверить вашу работу.
— Спасибо вам, учитель. Спасибо за все. Вы были правы. Я видел, что пальцы Джашина были сжаты, когда он опускал руку в мешок: он уже приготовил диск для Окаи.
— Джашину теперь придется туго. Господин Гарган не из тех, кто прощает.
В тот же день Гарган вызвал Премиана к себе в кабинет. Генерал так и не снял доспехов, и лицо у него было серое.
— Сядь, мальчик, — сказал он. Премиан повиновался. — Я хочу задать тебе вопрос и честью обязываю тебя ответить на него правдиво.
— Я слушаю, — с упавшим сердцем откликнулся Премиан.
— Окаи — твой друг?
— Нет, генерал. Мы почти не разговаривали — у нас мало общего. Почему вы спрашиваете, генерал?
Гарган пристально посмотрел на него и вздохнул:
— Не имеет значения. Мне надрывает сердце то, что он получил саблю. Но тебя это не касается. Я вызвал тебя, чтобы сказать, что произошла ошибка. Ты получил похвальный отзыв.
— Благодарю вас. Но... как это произошло?
— Ошибка была честная, и я надеюсь, что ты примешь мои извинения по этому поводу.
— Разумеется, генерал. Благодарю вас, генерал.
Премиан вышел и вернулся к себе. В полночь он проснулся оттого, что в дверь постучали. Он встал и отпер засов. За дверью стоял Окаи, одетый, как в дорогу.
— Ты уезжаешь? Но ведь раздача призов будет только завтра.
— Саблю я уже получил. Я пришел поблагодарить тебя. Я думал, слова о готирской чести — это просто болтовня. И был не прав.
— Ты много вытерпел здесь, Окаи, но уходишь с торжеством, и я восхищаюсь тобой за это. Куда ты отправишься теперь?
— Назад, в свое племя.
Премиан протянул руку, и Окаи пожал ее. Когда надир повернулся, чтобы уйти, Премиан спросил:
— Можно задать тебе вопрос?
— Конечно.
— Когда мы хоронили твоего друга Зен-ши, ты открыл гроб и вложил ему в руку какой-то сверток. На обертке была кровь. Мне хотелось бы знать, в чем тут дело. Это надирский обычай?
— Да. Это даст Зен-ши слугу в будущей жизни.
Окаи ушел, а через три дня, вследствие постоянных жалоб на дурной запах, идущий от новой стены северной башни, рабочие разобрали кладку. За ней нашли разложившийся труп с выколотыми глазами.
Глава 7
Нуанг Ксуан был хитрый старый лис и никогда не привел бы своих людей на земли Спинорубов, если бы удача не изменила ему. Он заслонил глаза и оглядел местность, задержавшись на скалах в западной стороне. Его племянник Менг подъехал к нему и спросил:
— Это и есть Башни Погибших Душ? — Менг говорил тихо, чтобы не потревожить живущих там духов.
— Они самые, но мы не подойдем к ним близко, чтобы демоны не причинили нам зло.
Менг поскакал обратно к маленькому каравану, и Нуанг проводил его взглядом. Четырнадцать воинов, пятьдесят две женщины и тридцать один ребенок — не то войско, чтобы путешествовать по таким краям. Но кто мог предполагать, что готирская кавалерия окажется так близко от Лунных гор? Предпринимая свой набег на готирские усадьбы в камышовых низинах с целью увода лошадей и коз, Нуанг опирался на то, что никаких солдат здесь уже пять лет и близко не бывало. Ему еще посчастливилось уйти со своими четырнадцатью людьми от улан. Двадцать воинов полегли в том бою, среди них два его сына и три племянника. Проклятые гайины шли по пятам, и Нуангу не оставалось ничего, как только увести остаток своего отряда в это населенное духами место.
Нуанг пришпорил коня и въехал на пригорок. Щурясь против утреннего солнца, он посмотрел назад. Улан не видно — может, тоже боятся Спинорубов? Но почему они подошли так близко к камышам? Готиры никогда не заходят на восточные низины — разве что во время войны. Может, гайины воюют с кем-то — с Волчьей Головой или с Зелеными Обезьянами? Да нет, встречные торговцы уж верно сказали бы ему об этом.
Тут была какая-то тайна, а Нуанг тайн не любил. Он снова оглядел свой маленький клан — слишком маленький теперь, чтобы стать полноправной частью племени. А ведь придется вести их обратно на север. Нуанг сплюнул. Как будут смеяться над ним, когда он станет просить позволения вновь вступить на земли племени. Нуанг Неудачливый — вот как его прозовут.
Менг и еще двое молодых парней подскакали к нему.
— Всадники, — объявил Менг, указывая на запад. — Двое гайинов. Давай убьем их, дядя! — Парень был взволнован, и его темные глаза блестели.
Нуанг посмотрел в ту сторону. Едва различив всадников в знойном мареве, он позавидовал зоркости молодых.
— Нет, нападать пока не надо. Может, это разведчики, высланные вперед. Пусть подъедут поближе.
Он съехал вниз, и четырнадцать воинов раскинулись веером, приготовившись к атаке. Нуанг подозвал Менга.
— Что ты там видишь, мальчик?
— Их по-прежнему двое, дядя. Гайины. У одного борода, круглый черный шлем и черный кафтан с серебром на плечах; у второго желтые волосы и нет меча, но на груди перевязь с ножами. Ох!
— Что такое?
— У чернобородого большой топор с двумя блестящими лезвиями. Они едут на готирских конях, но в поводу ведут четырех наших лошадей, оседланных.
— Я и сам теперь вижу. Ступай назад!
— Я тоже хочу сражаться, дядя!
— Тебе еще и двенадцати нет. Слушай, что тебе говорят, не то мой кнут погуляет по твоей заднице!
— Мне скоро тринадцать, — заспорил Менг, но все-таки отъехал в задние ряды. Нуанг Ксуан ждал, опустил скрюченные пальцы на костяную рукоять сабли. Двое всадников медленно приближались, и он уже ясно видел их лица.
Светловолосый гайин был очень бледен, его осанка выдавала тревогу и страх: руки крепко сжимали поводья, а тело точно одеревенело в седле. Нуанг перевел взгляд на бородача с топором. В этом страха не замечалось. Но что значат один храбрец и один трус против четырнадцати воинов? Удача, как видно, снова повернулась к Нуангу лицом. Всадники остановились перед самой шеренгой надиров, и Нуанг уже набрал воздуха, чтобы послать своих людей в атаку, да встретился взглядом с чернобородым воином. Более холодных глаз он еще не видел — они были как зимние снеговые тучи, серые и грозные. Сомнение закралось в сердце вожака, и он вспомнил об оставшихся сыновьях и племянниках — многие из них уже были ранены, о чем свидетельствовали окровавленные повязки. Напряжение росло. Нуанг облизнул губы и снова приготовился дать сигнал. Бородач едва заметно качнул головой и сказал голосом низким и еще более холодным, чем его взгляд:
— Подумай хорошенько, старик. Мне сдается, удача последнее время была не на твоей стороне. Женщин у тебя, насколько я вижу, втрое больше, чем мужчин, а твои воины изранены и утомлены.
— Ну, теперь судьба, я думаю, переменилась, — отозвался Нуанг.
— Возможно. Хочешь меняться? У меня есть четыре надирских коня, а также мечи и луки.
— У тебя хороший топор. Его ты тоже меняешь?
Бородач улыбнулся, и это было не слишком ободряющее зрелище.
— Нет, это Снага, что на древнем языке значит «паромщик, не знающий возврата». Тому, кто хочет проверить верность этого имени, стоит только попросить.
Нуанг чувствовал, что его воины неспокойны. Они были молоды и, несмотря на недавние потери, рвались в бой. Старик внезапно ощутил все бремя своих шестидесяти с лишним лет. Он развернул коня, велел своим людям устроиться на ночлег поближе к скалам и выслал разведчиков следить, не покажется ли враг. Воины повиновались беспрекословно. Нуанг обернулся к гайину с топором и заставил себя улыбнуться: