— Я думал, ты едешь в другую сторону, — сказал ему Друсс.
Вождь только плюнул.
— Я и ехал. Но какой-то олух устроил там пожар, и пришлось нам бежать от огня. Потом мы хотели свернуть на восток, но увидели улан. Поистине Боги Камня и Воды меня невзлюбили.
— Однако ты жив, старик.
— Надолго ли? Их тысячи, и все идут сюда. Хочу, чтобы мои люди отдохнули здесь этой ночью.
— Не умеешь ты врать, Нуанг Ксуан. Ты пришел сюда сражаться, защищать святилище. Этак тебе удачу не вернуть.
— Я все спрашиваю себя — есть ли конец злобе готиров? Какая им польза уничтожать то, что нам дорого? Ты прав, я останусь здесь. Женщин и детей отошлю прочь, но воины останутся со мной. Что до удачи, воин, то умереть в священном месте — большая честь. Я не так уж стар и намерен убить сотню готиров. Ты тоже остаешься?
— Это не моя война, Нуанг.
— Они замышляют злое дело, Друсс. — Нуанг вдруг усмехнулся, показав щербатый рот. — Я думаю, ты останешься. Думаю, Боги Камня и Воды привели тебя сюда, чтобы ты видел, как я убью сто готиров. А теперь мне надо найти, кто здесь главный.
Ниоба стояла в тени, сбросив с плеч холщовый мешок. Зибен подошел к ней и улыбнулся.
— Ну как ты, скучала по мне?
— Я слишком устала для любви, — равнодушно проговорила она.
— Вот тебе и вся надирская романтика. Давай я напою тебя водой.
— Я и сама могу напиться.
— Уверен, что можешь, моя прелесть, но мне хочется побыть с тобой рядом. — Зибен подвел ее к столу, налил воды из каменного кувшина в глиняную кружку и подал ей.
— У вас все мужчины служат женщинам?
— Можно и так сказать.
Ниоба выпила воду, протянула кружку, и Зибен налил ей еще.
— Ты чудной. И ты не воин. Что ты будешь делать здесь, когда польется кровь?
— Если повезет, к началу боя меня здесь не будет. Ну а если придется остаться... — Он развел руками. — Я кое-что понимаю в ранах — буду полковым лекарем.
— Я тоже умею зашивать раны. Нам понадобится полотно на бинты и много ниток. Иголки тоже. Я все это найду. И надо куда-то девать мертвых — не то они будут вонять, раздуваться, лопаться и притягивать мух.
— Как мило ты выражаешься. Может, поговорим о чем-нибудь другом?
— Почему?
— Эта тема меня как-то обескураживает.
— Я не знаю этого слова.
— Да, вероятно. Неужели ты совсем не боишься?
— Чего я должна бояться?
— Готиров.
— Нет. Они придут, и мы их убьем.
— Или они нас.
— Ну и пусть, — пожала плечами она.
— Да ты фаталистка, моя милая.
— Неправда. Я из Одиноких Волков. Нуанг хотел, чтобы мы назывались Орлиным Крылом, но теперь нас мало, и мы опять станем Одинокими Волками.
— Ниоба из племени Одиноких Волков, я тебя обожаю. Ты вносишь струю свежего воздуха в мою скучную жизнь.
— Я выйду замуж только за воина, — сурово предупредила она. — Но пока не найдется подходящего, буду спать с тобой.
— Какой мужчина устоит против столь деликатного предложения?
— Чудак, — проворчала она и ушла. Друсс подошел к Зибену:
— Нуанг говорит, им надоело бегать. Они останутся здесь и будут драться.
— Могут ли они победить, Друсс?
— На вид они стойкие ребята, и Талисман хорошо наладил оборону.
— Это не ответ.
— А никакого ответа и нет — можно только гадать. Я бы и медной полушки не поставил на то, что они продержатся больше суток.
Зибен вздохнул:
— Но это, конечно, не означает, что мы сделаем нечто разумное — уедем, к примеру?
— Готиры не имеют права разорять это святилище, — произнес Друсс с холодным блеском в серых глазах. — Это неправильно. Ошикай был героем всех надиров. Его кости должны покоиться в мире.
— Извини, что повторяюсь, старый конь, но его гробницу уже когда-то разграбили, а тело изрубили. Ты не находишь, что беспокоиться о нем поздновато?
— Дело не в нем, а в них, в надирах. Разгромить святилище — значит лишить их кровного достояния. Это гнусное, подлое дело — я таких не терплю.
— Значит, мы остаемся?
— Уезжай, — улыбнулся Друсс. — Здесь не место для поэта.
— Ты меня искушаешь, Друсс, старый конь. Может, я так и поступлю, как только мы увидим их знамена.
Нуанг позвал Друсса, и тот отошел. Пока Зибен пил воду за столом, к нему подсел Талисман.
— Расскажи мне о своем умирающем друге.
Зибен поведал все, что знал о бое, в котором ранили Клая, и Талисман сумрачно выслушал его.
— Так и надо, — сказал он. — Человек должен идти на все ради друга. Это доказывает, что у Друсса доброе сердце. Он сражался во многих битвах?
— Им нет числа. Знаешь, как высокое дерево притягивает молнию во время грозы? Вот и Друсс такой. Куда бы он ни явился, там сразу завязывается драка. Меня это просто бесит.
— Однако он остается в живых.
— Такой уж у него дар. Смерть везде ходит бок о бок с ним.
— Он нам очень здесь пригодится. Ну а ты, Зибен? Ниоба говорит, ты хочешь быть нашим лекарем. Зачем тебе это?
— Глупость у нас в роду.
Лин-цзе, сидя на коне, смотрел на перевал. По правую руку высилась отвесная красная Храмовая Скала — величественный монумент, изваянный самою природой: ее выточило давно пересохшее море, некогда покрывавшее эту землю, а ветры времени завершили работу. Слева от Лин-цзе тянулся неровный склон, покрытый валунами. Неприятель вынужден будет идти по узкой тропе, ведущей вниз мимо Храмовой Скалы. Лин-цзе, спешившись, взобрался на склон и осмотрел ближние камни. Будь у него побольше времени и побольше людей, он мог бы раскачать несколько валунов и свалить на тропу. Некоторое время он размышлял об этом.
Потом вернулся к коню, сел в седло и повел свой маленький отряд дальше, в красные скалы. Талисману нужна победа, способная поднять дух защитников.
Но как эту победу одержать? Талисман упомянул о Фекреме и его отступлении — это предполагало ряд молниеносных набегов на вражеские обозы. Фекрем был племянником Ошикая и мастером таких дел. Красная пыль поднималась из-под конских копыт, и у Лин-цзе пересохло в глотке. Он пригнулся к шее коня, посылая его на крутой склон. На вершине он задержался и снова сошел с седла. Здесь тропа делалась шире. Слева торчал длинный палец скалы, клонящийся к груде валунов направо. Проход между ними составлял около восемнадцати футов. Лин-цзе вообразил себе передовую шеренгу улан. Они будут ехать медленно, возможно, по двое в ряд. Если бы он мог заставить их в этом месте двигаться быстрее... Он оглянулся. Склон позади него крут, но хороший наездник вполне способен спуститься по нему вскачь, а уланы — искусные наездники.
— Ждите здесь, — велел он воинам и натянул поводья. Конь попятился и запрядал, но Лин-цзе направил его галопом вниз по склону, а внизу резко осадил. Поднятая им пыль висела над тропой, как красный туман. Лин-цзе свернул направо и поехал уже осторожно. Неровная почва за пределами тропы вела к трещине футов триста глубиной. Он снова спешился, подошел к обрыву и двинулся вдоль. В самом широком месте трещина достигала около пятидесяти футов, но там, где он теперь стоял, не было и десяти. На той стороне усеянная камнями почва поднималась вверх и выводила на тропу в широком месте. Лин-цзе прикинул, что этим путем можно выбраться к западному боку Храмовой Скалы.
Он посидел немного, обдумывая свой план, и вернулся к воинам.
Премиан ввел сотню своих улан в красные скалы. Он устал, налившиеся кровью глаза щипало. Люди молча ехали сзади по двое в ряд — они были небриты, и порцию воды им урезали на треть. В четвертый раз за утро Премиан вскинул руку, и отряд натянул поводья. Молодой офицер Микаль подъехал к Премиану.
— Что там такое, капитан?
— Ничего. Пошлите-ка разведчика вон на то северовосточное взгорье.
— Можно подумать, что мы воюем с армией. К чему все эти предосторожности?
— Выполняйте приказ.
Молодой человек покраснел и развернул коня. Премиан не хотел брать Микаля в эту вылазку. Парень слишком молод и горяч. Хуже того, он презирает надиров — даже после пожара в лагере. Но Гарган распорядился иначе: ему нравится Микаль, он видит в нем собственное молодое подобие. Солдаты же — Премиан знал — не против медленной езды. Все они уже сражались с надирами и готовы скорее помаяться подольше в седле, чем нарваться на засаду.
Ясно одно: у человека, который замыслил тот набег на лагерь, на луке не одна тетива. Премиан раньше в этих местах не бывал, но он изучал карты в Большой Библиотеке Гульготира и знал, что местность вокруг Храмовой Скалы изобилует укрытиями, откуда надиры могут обстрелять его отряд или скатить вниз камни. Ни при каких обстоятельствах не поведет он своих людей наобум. Сидя на коне, он смотрел, как разведчик въезжает на взгорье. На вершине тот обернулся и сделал круговое движение рукой, показывая, что путь свободен. Премиан снова двинул вперед свои четыре роты.
Во рту пересохло. Он порылся в седельной сумке, достал серебряную монету и положил ее в рот, чтобы вызвать прилив слюны. Люди наблюдают за ним — если он будет пить, они сделают то же самое. Судя по карте, в этой округе нет водных источников — только русла пересохших рек. Если долго копать, можно напасть на родник, чтобы напоить хотя бы лошадей. А в скалах могут быть скрытые водоемы, неизвестные картографам. Премиан высматривал пчел, которые никогда не удаляются от воды, но пока не видел ни одной. Лошади тоже равнодушно нюхали горячий воздух, а ведь они чуют воду на расстоянии.
Премиан подозвал к себе старшего сержанта Джомила. Этому ветерану надирских кампаний было уже около пятидесяти. Подъехав к Премиану, он отдал честь. Из-за двухдневной серебристой щетины Джомил казался старше.
— Что скажешь? — спросил Премиан.
— Они где-то близко. Я прямо-таки чую их.
— Господину Гаргану нужны пленные. Передай это людям.
— Не мешало бы упомянуть о награде.
— Награда будет, но говорить об этом не следует. Излишняя лихость мне ни к чему.
— Однако вы осторожны, капитан, — усмехнулся Джомил.