— Уж очень много хлопот ты доставляешь для человека, умершего десять веков назад.
И тут его осенило...
Он сбежал вниз, вернулся в гробницу и снова присел перед табличкой. Сверив слово «Ошикай» на ней с тем же словом на лон-циа, он увидел в имени на таблице два лишних одинаковых знака. Присмотревшись к ним, Зибен заметил, что они врезаны глубже, чем все остальные.
— Ты что-то нашел? — спросил Талисман с порога. Он вошел и опустился на колени рядом с поэтом.
— Эта табличка была тут с самого начала? — спросил Зибен. — Ее поставили последователи Ошикая?
— Наверное. А что?
— Что это за знаки?
— Надирские буквы «и».
— Но у чиадзе такой буквы нет. Значит, табличка либо появилась позднее, либо ее переделали.
— Ну и что же?
— Не люблю я тайн. Если надпись сделана во времена Ошикая, в ней не должно быть «и». Если нет, почему она сделана на чиадзе? Почему не по-надирски?
Зибен подполз на коленях к гробу и нажал на обе буквы «и». От его нажима внутри что-то подалось, раздался глухой щелчок, и табличка отвалилась. Под ней открылась неглубокая ниша, где лежал кожаный кошелек. Талисман оттолкнул Зибена и схватил находку. Кожа лопнула, и содержимое кошелька высыпалось на пыльный пол. Там были две фаланговые костяшки, испещренные темными знаками, заплетенная в косу прядь волос и клочок пергамента.
— Я думал, ты нашел Глаза Альказарра, — разочарованно сказал Талисман.
Зибен хотел развернуть пергамент, но тот распался под его пальцами.
— Что это за предметы? — спросил он.
— Шаманские лечебные средства. Костяшки используются для прорицаний, волосы взяты у злейшего врага шамана. Для чего пергамент, не знаю.
— Но зачем все это положили сюда?
— Не знаю, — отрезал Талисман. Зибен наклонился и подобрал костяшки.
Мир завертелся колесом. Зибеи закричал, и неведомая сила увлекла его во тьму...
Испуганный внезапным обмороком дреная, Талисман опустился на колени рядом с ним и приложил палец к его шее. Сердце билось, но очень-очень медленно. Талисман потряс Зибена за плечи — безуспешно. Он выбежал наружу. Горкай, сидя на земле, точил бруском свой меч.
— Веди сюда Носта-хана и дренайского воина, — приказал Талисман и вернулся к Зибену.
Друсс пришел первым.
— Что случилось? — спросил он, опускаясь на колени рядом с другом.
— Мы разговаривали, и он вдруг лишился чувств. Он подвержен припадкам?
— Нет. — Друсс тихо выругался. — Сердце бьется еле-еле.
Талисман прочел страх на широком бородатом лице. Пришел Носта-хан, и его глаза-буравчики сразу устремились к отверстию на месте таблички.
— Глаза? — спросил он.
— Нет, — ответил Талисман и рассказал, что они нашли.
— Глупец! — прошипел Носта-хан. — Надо было позвать меня.
— Да ведь это просто шаманский мешочек. Камней там не было, — подавляя гнев, проговорил Талисман.
— Ты верно сказал — шаманский. Значит, заговоренный.
— Я тоже трогал его, но со мной ничего не случилось.
Шаман склонился над Зибеном и разжал пальцы его правой руки. Костяшки, лежавшие там, побелели, а черные знаки перешли на ладонь Зибена.
— Но кошелек лопнул, — сказал Носта-хан, — и Кости Прозрения поднял не ты.
Друсс встал, возвышаясь над Носта-ханом.
— Мне все равно, кто тут виноват, — произнес он обманчиво ровным голосом, поблескивая светлыми глазами. — Мне нужно одно: чтобы ты вернул его обратно. Да поскорей!
Носта-хан, почуяв опасность, испытал мгновенную панику. Он приложил руку к сердцу и прошептал два магических слова. Друсс застыл на месте и застонал. Древнее заклятие сковывало жертву цепями жестокой боли. Всякое движение стоило Друссу страшных мучений и грозило потерей сознания. «Теперь этот дренайский гайин почувствует власть надиров!» — с торжеством подумал Носта-хан. Но тут Друсс глухо зарычал, глаза его сверкнули, он выбросил руку вперед, сгреб шамана за горло и поднял на воздух. Носта-хан беспомощно забил ногами, а Друсс сквозь неимоверную боль процедил:
— Сними заклятие, недомерок... не то... я сломаю... тебе шею!
Талисман, выхватив нож, бросился шаману на выручку.
— Еще шаг — и он умрет, — предостерег Друсс. Полузадушенный Носта-хан выдавил из себя три слова на языке, которого ни Друсс, ни Талисман не знали. Боль, терзавшая Друсса, исчезла. Он поставил шамана на пол и ткнул его пальцем в грудь.
— Ты, карлик, — попробуй выкини такую штуку еще раз, и я тебя убью!
Талисман прочел ужас на лице Носта-хана.
— Мы здесь все друзья, — сказал он, пряча нож и становясь между шаманом и грозным Друссом. — Подумаем лучше о том, что нам делать.
Носта-хан потер помятое горло. Он был потрясен и никак не мог собраться с мыслями. Его чары имели успех — он это знал. Невозможно, чтобы кто-то из смертных преодолел такую боль. Но двое других ждали — шаман заставил себя сосредоточиться и зажал белые костяшки в кулаке.
— У него забрали душу, — прохрипел он. — Кошелек принадлежал Шаошаду-изменнику, тому самому, что похитил Глаза, да будет его душа проклята навеки и да горит она в адском пламени!
— Но почему он спрятал кошелек здесь? — спросил Талисман. — С какой целью?
— Не знаю. Посмотрим, однако, сможем ли мы преодолеть его чары? — Шаман взял безжизненную руку Зибена в свою и начал произносить заклинания.
Зибен целую вечность падал куда-то, крутясь и переворачиваясь, а потом вдруг очнулся. Он лежал у огня, окруженного кольцом стоящих торчком камней. Напротив него сидел какой-то старик — голый, но с туго набитой сумкой на костлявом плече. Две половинки жидкой бороды по обе стороны подбородка доходили до впалой груди. Волосы на левой стороне головы были выбриты, а на правой заплетены в тугую косицу.
— Добро пожаловать, — сказал старик.
Зибен сел и хотел ответить, но тут с ужасом заметил, что кисти рук у старика отрублены и из культей сочится кровь.
— Благое небо, как же ты должен страдать!
— Это так, — с улыбкой признал старик. — Но если боль не проходит никогда, она становится терпимой. — Он сбросил с плеча сумку, порылся в ней своими обрубками и достал одну руку. Зажав ее между колен, он приставил обрубок правой руки к запястью. Отрубленная кисть приросла обратно и шевельнула пальцами.
— Ах, хорошо. — Старик достал из сумки левую руку и ее тоже приставил на место. Потом хлопнул в ладоши, вынул себе глаза и спрятал их в сумку.
— Зачем ты это сделал? — спросил Зибен.
— Такова власть волшебных чар, — приветливо ответил старик. — Им недостаточно было просто убить меня. О нет! Теперь я могу обладать либо руками, либо глазами, но никогда — и тем, и другим. Если я пробую нарушить этот запрет, то испытываю невыносимые муки. Меня восхищает сила этих чар. Не думал, что они продержатся так долго. Заклятие, наложенное на мои уши и язык, я снял. Так, значит, ты нашел мой лечебный мешочек?
Костер стал угасать, но старик взмахнул руками, и огонь разгорелся с новой силой. Зибен увидел перед собой пустые глазницы незнакомца.
— А ты не пробовал пользоваться одной рукой и одним глазом? — спросил поэт.
— Разве я похож на олуха? Разумеется, пробовал. Это возможно... но боль, которую испытываешь при этом, нельзя описать.
— Должен сказать тебе, что худшего сна я еще в жизни не видел.
— Это не сон. Ты и правда здесь. — Зибен хотел спросить где, но тут из мрака донеслось тихое, нечеловеческое рычание. Старик вскинул руку, голубая молния ударила из нее за каменный частокол, и стало тихо. — Как видишь, без рук мне здесь не выжить, но без глаз я никуда не могу уйти. Восхитительно жестокая кара. Жаль, что это не я ее придумал.
— Что это было? — спросил Зибен, заглядывая в трещину между камнями, но там царила непроглядная тьма.
— Трудно сказать, но приходило оно не с добром. Меня зовут Шаошад.
— А я Зибен. Зибен-Поэт.
— Поэт? Давно уж я не слышал ваших сладкозвучных строк. Но я боюсь, ты недолго пробудешь со мной — быть может, в другой раз... Расскажи, как ты нашел мой кисет.
— С помощью надирских букв «и».
— Да, славная была шутка. Я знал, что ни один надир не разгадает ее. Надиры шуток не понимают. Ищут Глаза Альказарра, а на буквы и не глядят!
— Весьма остроумно. Сам ты, надо понимать, не надир?
— Отчасти да. Частью чиадзе, частью секин, частью надир. Я хочу, чтобы ты сделал для меня кое-что, но ничего не могу предложить тебе взамен.
— Чего же ты хочешь?
— Возьми из кисета прядь волос и сожги ее, а костяшки брось в воду. Пергамент надо развеять в воздухе, а сам кисет зарыть в землю. Запомнишь?
— Волосы сжечь, костяшки утопить, пергамент развеять, кисет зарыть. Но для чего все это?
— Я верю, что так опять обрету власть над стихиями — злое заклятие спадет, и я снова верну себе и руки, и глаза. Кстати о глазах... — Старик достал их из сумки, вставил в глазницы и отцепил руки. Из культей сразу потекла кровь. — Ты красивый парень, и лицо у тебя честное. Мне думается, тебе можно доверять.
— Ты тот, кто похитил Глаза Альказарра?
— Да. Это была большая ошибка. Но не ошибается лишь тот, кто ничего не делает, верно?
— Но зачел ты сделал это?
— Мне было видение — ложное, как представляется теперь. Я думал, что могу привести Собирателя к моему народу на пять веков ранее. Гордыня всегда была моей пагубой. Я думал с помощью Глаз воскресить Ошикая из мертвых. Возродить его тело и вернуть душу. И душа его явилась ко мне.
— Уто же произошло потом?
— Ты не поверишь. Мне самому до сих пор трудно поверить в это.
— Я догадываюсь. Он не захотел жить без Шуль-сен.
— Верно. Ты умный малый. А можешь ты угадать, что было дальше?
— Ты стал искать ее тело — потому-то тебя и схватили так близко от места, где ее погребли. Одно мне непонятно: почему ты не воспользовался камнями?
— Я воспользовался — и как раз из-за них был схвачен и убит.
— Расскажи, — прошептал Зибен, весь обратившись в слух...
Он застонал и открыл глаза. Над ним склонился Носта-хан. Зибен выругался, Друсс схватил его за руку и поднял на ноги.