— Я сейчас уроню эту палочку, а ты поймай.
И Декадо ловил — что ж тут трудного? Как только Мемнон отпускал палочку, он тут же хватал ее, чуть ли не до того, как вступала в действие сила тяжести.
— Чудеса! — восторгался Мемнон.
Декадо это озадачивало. Какое же это чудо, поймать палочку? Он спросил господина об этом. Тот позвал своих слуг, и ни один из них палочку не поймал. Мемнон ронял ее, а пальцы слуг хватали один только воздух.
— Тут все дело во времени, — сказал Мемнон, когда слуги ушли. — Человек видит, как палочка падает, потом извещает об этом свою руку, потом — и только потом — посылает руке приказ схватить палочку. За это время она успевает упасть. Но только не у тебя, Декадо. Ты действуешь молниеносно, и это хорошо.
Декадо не понимал, какая ему может быть польза от такого умения. Чтобы слепить горшок, глину ловить не надо. Но эти фокусы развлекали господина, а пока они его развлекали, он продолжал приглашать Декадо к себе домой. Это была честная сделка. Мальчик избавлялся от обидчиков, а взамен ему только и приходилось, что ловить палочки, или хватать мух на лету, или жонглировать парой ножей. По вечерам они разговаривали о Вечной, о войнах, которые она вела. Эти разговоры беспокоили мальчика. Один местный житель, приятель Каридаса, потерял на войне руку. Раньше он, по словам Каридаса, был хорошим гончаром, а теперь стал нищим калекой.
В утро их отъезда в Диранан Декадо спросил Мемнона, нельзя ли ему попрощаться с Каридасом, но тот сказал:
— Лучше не надо, дитя.
— Но он мой друг.
— Ты заведешь себе новых друзей.
В дороге головная боль возобновилась. Мемнон дал мальчику черное питье, и Декадо погрузился в тревожный, полный видений сон.
Проснувшись, он вспомнил, что случилось в поле за садом. Мальчишки смеялись над ним и швырялись твердыми яблоками. У него вдруг ужасно заболела голова, и он бросился на Тобина. В какой-то миг он выхватил нож, висевший у Тобина на поясе, и чиркнул его по горлу. Из раны, пузырясь, хлынула кровь. Декадо, визжа, как звереныш, кинулся на другого мальчика, повалил его и стал бить ножом между лопатками, снова и снова. Тот сначала кричал и вырывался, потом затих.
Кто-то схватил Декадо и оттащил его прочь. Он повернулся и с размаху вонзил нож в правый глаз Каридаса. Старик с криком упал, забился в конвульсиях и вытянулся рядом с Тобином и другим мальчиком.
Декадо, лежа в большой карете, громко завопил. Мемнон отложил свиток, который читал, и склонился над ним.
— Что с тобой, дитя?
— Я убил Каридаса. И других тоже.
— Я знаю. И очень горжусь тобой.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Аскари поднималась в гору, держась с подветренной стороны от джиамада-следопыта. Зная, что слух у него не менее острый, чем чутье, она всякий раз дожидалась, чтобы ветер подул и зашелестела листва, а потом уже переходила с места на место. Поэтому двигалась она медленно. Однажды ей показалось, что она потеряла солдат из виду, но вскоре они остановились на середине склона, шагах в пятидесяти от ее укрытия. Один из них слез с коня, зашатался и свалился на землю. Наверно, ему стало плохо. Другие на какое-то время остались в седлах, но затем тоже спешились. Тощий джиамад присел на корточки, дожидаясь приказа.
Тот, кто лежал на земле, закричал от боли, напугав лошадей. Другой, высокий, подошел к нему, присел рядом и стал тихо говорить что-то. После этого всадники снова сели по коням и поехали дальше, пустив джиамада вперед. Больного оставили на месте, привязав его лошадь к кусту. Аскари слышала его стоны, потом он опять закричал.
Что с ним такое творится?
Аскари тихо приблизилась, держа наготове нож.
Молодой, черноволосый, он был хорош даже с искаженным от боли лицом. Из лежащих рядом широких ножен торчали две рукояти мечей. Стало быть, это и есть Декадо, демон из преисподней.
Клинок в руке Аскари сверкнул под луной. Перерезать ему горло — дело одной минуты. Став на колени, она занесла нож.
— Прости, любимая, — сказал он, открыв глаза. — Я старался. Красный туман сошел на меня. Я не мог его разогнать. Но Ландис мертв, и его пепел развеян по ветру. Слепой тоже близко. Я найду его. Скоро.
Аскари приставила нож к бледному горлу, где бился пульс.
— Не гневайся на меня, Джиана, — сказал он и снова закрыл глаза.
Джиана... Это же имя произнес Скилганнон, когда увидел ее впервые.
Аскари снова приготовилась нанести смертельный удар... и не смогла. Когда она охотилась, то убивала ради мяса и шкур. Сама превратившись в добычу, она убивала, спасая себя и Ставута. Но то, что она собиралась сделать сейчас, было бы настоящим убийством. Она спрятала нож, не сводя глаз с бледного страдальческого лица. Он опять открыл глаза, поднял руку и коснулся ее щеки. Она невольно отбросила его руку, и он обиделся, почти как ребенок.
— Что прикажешь теперь? — спросил он.
— Возвращайся в Петар, — сказала она.
— А слепой? Ты хотела его смерти.
— Больше не хочу. Оставь его. Возвращайся.
Он попытался встать, застонал и вновь повалился. Аскари взяла его за руку и помогла подняться. Он прислонился к ней, и она ощутила легкий поцелуй в щеку.
— Ступай! — сказала она. Декадо с глубоким вздохом поднял ножны и надел их через плечо. Аскари подвела его к коню, подсадила в седло. — Ступай! — крикнула она снова, хлопнув коня по крупу, и тот поскакал вниз. Ей казалось, что Декадо вот-вот свалится, но он удержался.
Еще немного, и он скрылся из глаз.
«Напрасно я не убила его, — мысленно вздохнула Аскари. — Ну, да теперь поздно жалеть». Из найденных на холме веток она выложила стрелку, указывающую в сторону, куда уехали всадники, и отправилась за ними сама. Здесь, на высоте, лес становился все гуще. Конные придерживались узкой оленьей тропы, и она шла за ними около полумили. Затем тропа повернула на запад, и она оказалась в затруднении. Ветер теперь дул с востока. Если она и дальше пойдет по тропинке, джиамад может уловить ее запах, неслышно вернуться и напасть. Аскари сняла с плеча лук, припасла стрелу. «Ты Аскари-охотница, — сказала она себе. — Если зверь явится, ты убьешь его».
И пошла дальше.
Тропа, прежде шедшая в гору, стала спускаться в долину, где рос густой лес. Аскари нашла место, где кони свернули в сторону, и увидела далеко внизу двух замыкающих всадников. Они скрылись в лесу, опережая ее примерно на четверть мили.
Аскари, присев, стала обдумывать, что делать теперь. Впереди у нее лежал голый склон, обход занял бы слишком много времени. Услышав позади шорох, она натянула тетиву, но из кустов вышел Скилганнон, за ним Харад. Аскари быстро рассказала им, какую дорогу выбрали всадники. Скилганнон выслушал и вперился в нее своими сапфировыми глазами.
— Мы видели всадника, скачущего на юг.
— Это был Декадо. Скилганнон кивнул.
— Я видел твои следы на холме. У вас была встреча.
— Верно.
— Следы показывают, что ты стояла к нему очень близко.
— Ты хороший следопыт. Да, я помогла ему сесть на коня.
— Зачем ты сделала это, Аскари?
Она расслышала подозрение в его голосе и бросила раздраженно:
— Я не стану тебе отвечать.
— Ты знаешь его? — настаивал он.
— Нет. Он лежал, больной, на земле и бредил. Я поняла, что убить его не смогу.
— Он тоже не стал тебя убивать. Почему?
— Он принял меня за другую. Назвал, как и ты, Джианой. Поцеловал в щеку и спросил, что я ему прикажу. Я велела ему возвращаться в Петар.
Скилганнона поразили ее слова, и его жесткий взгляд смягчился.
— Потолкуем об этом позже. Пока что надо догнать этих конных.
Он начал спускаться по склону. Харад, так и не сказавший ни слова, пошел за ним, Аскари присоединилась.
Луна хорошо освещала открытый склон. Далеко в лесу кто-то пронзительно закричал, словно от боли, раздался звериный рык, в страхе заржали лошади.
Почти весь день Большой Медведь нес слепого на себе, а Чарис тащилась сзади. Она изорвала юбку, исцарапала ноги — чтобы оторваться от погони, они прошли через ежевику. Никогда еще она не чувствовала такую усталость. Ноги точно свинцом налились, икры жгло, как огнем. Они поднимались все выше, и ей становилось трудно дышать. Разговаривать они давно перестали. Гамаль совсем обессилел, лицо у него сделалось серым, губы посинели. Прошлой ночью Медведь сказал им, что погоню ведет джи-амад и что преследователи едут верхом. Надежда на успешный исход таяла с каждым часом.
С горных вершин дул ветер, и Чарис даже за стволами деревьев пробирала дрожь. Большой Медведь положил слепого на землю и посмотрел назад. Чарис тоже оглянулась. Далеко внизу показались из леса всадники с длинными пиками. Их серебристые панцири и шлемы с белыми перьями сверкали на солнце.
Гамаль, очнувшись, тронул мохнатую лапу Медведя.
— Уходи, — сказал он. — Спасайся. Они охотятся не за тобой.
— Ты умереть скоро, — проворчал джиамад.
— Я знаю.
— Я ухожу. — Медведь выпрямился и, не сказав больше ни слова, скрылся в лесу. Чарис села рядом с Гамалем и прижала дрожащего старика к себе, легонько растирая ему спину и плечи.
Дневной свет угасал, холод усиливался. Пятеро всадников выехали на открытое место, и Чарис разглядела бегущего впереди джиама-да. Он, не сбиваясь, шел по следу, оставленному ими всего час назад.
— Ты тоже иди, — прошептал Гамаль. — Медведь был прав. Я умираю. У меня рак. Даже без Декадо я протянул бы не больше нескольких дней. Спасайся, Чарис.
— Я слишком устала, чтобы бежать, — сказала она. — Отдыхайте.
Три бегущие фигуры показались позади всадников и тут же снова свернули в лес. На таком расстоянии Чарис не могла рассмотреть, кто это — солдаты или джиамады. Какая, собственно, разница? Теперь уже ничего не имеет значения.
Не отпуская старика, она подняла глаза к небу. На нем уже загорались звезды. Отец говорил, что звезды — это просто дырки, через которые к людям идет негасимый свет Истока. Керена с этим не соглашалась. Ее отец утверждал, что это духи погибших героев. Исток дал им место на небе, чтобы они в урочный час могли вернуться на землю. Иногда, если повезет, можно увидеть, как герой летит обратно к земле. Чарис сама наблюдала такое чудо. Однажды ночью, когда она сидела на крыше пекарни, по небу промчалась звезда, очень яркая — наверно, это был великий герой.