— Семейная традиция, — с непроницаемым лицом ответил Гильден. — Мы крестьянская кость и офицеров терпеть не можем. Если бы я принял чин, отец бы со мной разговаривать перестал.
— Боги! Так он еще жив? Сколько ж ему, лет сто?
— Шестьдесят восемь! — рявкнул сержант. — И если твой шаловливый конек убил Алагира, я с тобой такое сделаю, что не забудешь, хотя бы сам жил сто лет.
— Я уже жалею, что сыграл с ним такую шутку. Глупо вышло, но я же не знал, что землетрясение будет.
— Скверный вид у этого склона, — заметил, подъехав к ним, крепко сбитый кавалерист.
— Скверный, — согласился Гильден. — Поэтому езжай вперед и проверь его.
— Почему я?
— Ты ж знаешь, Барик. Самые опасные задания получает тот, от кого проку меньше всего.
Барик ухмыльнулся, показав сломанный передний зуб.
— А не потому ли, что ты задолжал мне свое жалованье за месяц?
— Да, на мое решение отчасти повлияло и это.
— Нет никого хуже человека, не умеющего проигрывать, — сказал Барик и стал осторожно спускаться. Дважды его конь оскальзывался, но Барик, пожалуй, был лучшим наездником в их полусотне, и Гильден верил, что он спустится благополучно.
— Поезжай за ним, — сказал сержант Багалану. — Я соврал, сказав, что он у нас самый никчемный, но сейчас говорю чистую правду.
— Как с офицером разговариваешь, дедуля? — Парень хмыкнул и двинулся вслед за Бариком.
«Мне и верно пора быть дедушкой, — подумал Гильден. — Пора поселиться на двух акрах земли, которые мне полагаются за мою службу. Смотреть, как зреет мой урожай и пасутся мои лошади. И чтобы детишки у ног копошились».
«А жена?» — кольнула непрошеная мысль.
Гильден был женат дважды. Первую он пережил, со второй ошибся. Одиночество помутило его разум. Она завела шашни с соседом. Гильден вызвал его на дуэль и зарубил, о чем жалел до сих пор. Тот человек ему нравился. Потом он пошел на площадь, сломал свой венчальный жезл и отдал его половинки священнику Истока. Его жена потом вышла за купца и переселилась на торговый корабль.
Поэтому внуков у него нет, на земле, пожалованной ему за двадцать лет службы, распоряжаются арендаторы, а сам он сидит в седле и готовится спуститься по опасному склону.
Вздохнув, он поднял руку и повел отряд вниз. Барик и Бага-лан уже добрались до твердой земли. Гильден, направляя коня по их следу, вскоре присоединился к ним. Оба молчали и были чем-то встревожены. Гильден, посмотрев в ту же сторону, увидел коня Алагира, стоящего с опущенными поводьями.
— Ну что ж, — сказал он, — будем готовы к худшему. Путь преграждали поваленные деревья, но он заставил своего коня перескочить через них и оказался рядом с брошенным скакуном. Тут же, на куче земли, сидел Алагир.
— Хороший денек, так и тянет вздремнуть, — сказал Гильден, стараясь не выдать своего облегчения. Алагир молчал. Мало-помалу у оползня собрались все остальные. — С вами ничего не случилось?
— Я должен показать тебе кое-что, — сказал тогда Алагир. — Барик и Багалан пойдут с нами, а остальные посмотрят потом, в свой черед.
Гильден спешился и залез туда, где сидел капитан.
— Что с тобой стряслось, парень?
— Все и ничего. Иди за мной и сам все поймешь.
Трое дренаев пошли за ним по коридору. В склепе все остановились как вкопанные и уставились на Бронзовые Доспехи.
— Это не может быть то, о чем я думаю? — спросил наконец Гильден.
— Может. То самое и есть.
— Кто-то шутки над нами шутит, — предположил Барик. — Не бывает так, чтобы обыкновенный оползень взял и открыл такое сокровище.
— Мне всегда хотелось посмотреть, какие они были на самом деле, — с почтительным трепетом сказал Алагир. — Я и подумать не мог, что они так прекрасны.
— Только что от них толку, раз они заперты в хрустале, — посетовал Багалан.
— Это не хрусталь. Что-то вроде иллюзии, — объяснил ему Алагир. — Просунь туда руку. Я уже пробовал, и у меня вышло.
Багалан, последовав его совету, ушибся о твердую глыбу, вскрикнул и с укором воззрился на Алагира.
— Я чуть пальцы себе не сломал!
Следующим попробовал Гильден, но и его встретило твердое, без единого шва стекло. Он тщательно ощупал всю переднюю сторону куба — никакого отверстия. Сменивший его Алагир медленно, неуверенно протянул руку. Она прошла сквозь хрусталь, и пальцы сомкнулись на рукояти меча с крылатым эфесом. Меч без усилия вышел из ножен.
— Как, во имя Истока, ты это сделал? — ахнул Багалан, все еще потирая ушибленные пальцы.
Алагир, вздохнув, отдал меч Гильдену и сел на каменный выступ.
— Неправильно это, — сказал он. Гильден подсел к нему.
— Расскажи толком, парень. Что тут творится? Рассказав про голос, который привел его к Доспехам и велел надеть их, Алагир умолк.
— Есть еще что-то, — сказал Гильден.
— Она сказала, что я Бронзовый Князь по праву наследия.
— А ты и нос повесил?
— Еще бы! Я ведь не Друсс-Легенда. Обыкновенный солдат. При выпуске из академии был третьим с конца. Ты лучше меня владеешь мечом, а Барик лучше стреляет из лука. Голос ошибся. За Бронзовым Князем я пошел бы в огонь, жизни бы не пожалел для дренаев. Сам я в вожди не гожусь.
— Может быть, ты и прав. Мы все недостойны своих предков. Они были гигантами. Ты сам говорил об этом не далее как вчера. У них был Друсс, а у нас только мы с тобой. Ты говоришь, что пошел бы в огонь за Бронзовым Князем, а мы все и в ад, не задумываясь, пошли бы, если б ты отдал такой приказ. — Гильден хлопнул Алагира по плечу и встал. — Делай то, что она велела, кто бы она ни была. Надевай доспехи, а я тебе помогу.
Алагир извлек из глыбы чешуйчатый панцирь с летящим орлом, кольчужные штаны и рубаху, крылатый шлем. Сняв свою кольчугу, он надел новую, развел руки в стороны, и Гильден застегнул на нем панцирь. Руки оделись в латные запястья и боевые перчатки. Гильден опоясал его мечом, вложив клинок в бронзовые ножны. Алагир поднял над головой крылатый шлем и замешкался.
— Мне кажется, что я совершаю святотатство.
— Ты чтишь святыню, а не оскверняешь ее. Надевай шлем. Под ногами у них прокатился гром. С потолка посыпалась пыль. Следом рухнул увесистый камень — и отскочил от опустевшей хрустальной глыбы.
— Опять землетрясение! — крикнул Барик.
— Бежим отсюда! — приказал Алагир.
Все бросились обратно по коридору. Алагир поднял упавшего Гильдена. У самого выхода позади раздался грохот, и вся кровля рухнула, а боковая стена раскололась.
Гильден, Барик и Багалан вылезли на воздух. Земля больше не тряслась. Весь отряд, собравшись внизу, смотрел вверх. Гильден оглянулся. В новом устье, окруженная клубами пыли, стояла золотая фигура. Гильден знал, что это Алагир — он сам помогал ему надевать доспехи. Но сейчас, на солнце, их капитан преобразился в сказочного героя, о чьем выходе из недр земных возвестило землетрясение.
На горном склоне стоял уже не Алагир, а Бронзовый Князь.
Мемнон в покоях Ландиса Кана молча слушал разговор Вечной с Унваллисом. Он с неослабевающим интересом наблюдал за тем, как ведут себя мужчины в присутствии Вечной, и каждый раз благодарил судьбу, избавившую его самого от плотских желаний. Все мужчины, попадая в орбиту ее красоты, становились полными дураками. Унваллис всегда вызывал у него чувство, близкое к восхищению. У этого человека блестящий ум, но теперь, когда Вечная вновь допустила его к своему ложу, он скачет вокруг нее, как престарелый щенок. Правда, одеваться он стал куда лучше. Одежда была страстью Мемнона: гладкий шелк, мягкий бархат, тонкая шерсть, цвета и оттенки. Он с наслаждением придумывал новые камзолы и мантии, прибегая к помощи лучших закройщиков и вышивальщиц. Став любовником Вечной вторично, Унваллис отказался от присущих ему тускло-серых одежд и сейчас был облачен в дивный короткий камзол из голубого шелка, кремовые штаны и серые сапоги. Первое место в его наряде Мемнон отводил именно сапогам, так выгодно подчеркивавшим серебристую седину Унваллиса.
Вечная уделяла своей внешности гораздо меньше внимания, но когда женщина так хороша от природы, ей можно одеваться хоть в мешковину. Сейчас на ней доходящая до колен туника из простой белой шерсти, а единственное украшение — филигранный золотой пояс с висюльками. Красивая вещь, но он выглядел бы лучше с каким-нибудь темным платьем.
Принуждая себя думать о более серьезных делах, Мемнон поглаживал рукава собственного долгополого кафтана из густосинего шелка.
Унваллиса беспокоило пророчество. Он более полно ознакомился с записями Ландиса Кана и сделался — как и Ландис — убежден в том, что Скилганнон представляет собой угрозу для Вечной. Джиана этого убеждения не разделяла.
— Он ведь один. У него нет армии, и магией он не владеет. Даже с Мечами Дня и Ночи он не одолеет и роты улан, не говоря уж о полке джиамадов.
— В пророчестве сказано... — снова начал Унваллис.
— К дьяволу пророчества, — перебила Вечная. — Все они, и это тоже, выдают желаемое за действительное. Разве ты сам не видишь? Старая карга напророчила возвращение Скилганнона, и поэтому Ландис Кан его оживил. Даже он не имел понятия, как это можно осуществить. По-твоему, Скилганнон имеет?
— Я знаю одно, ваше величество: Благословенная в самом деле обладала пророческим даром.
— Знаешь, кто она в действительности была? — засмеялась Джиана. — Я с ней встречалась однажды. Она была Смешанная, джиамадка, созданная людьми. Носила перчатки, чтобы спрятать когти, и платья с длинными рукавами, чтобы скрыть шерсть. Дар у нее был, это так — но не настолько сильный, чтобы знать, что будет через тысячу лет после ее смерти. — Ее черные глаза обратились к Мемнону. — А что Декадо? Судя по твоему лицу, он жив?
— Да, ваше величество. Он встретил Скилганнона, и они вместе убили трех моих Теней.
— Твоих непобедимых Теней? Сразу трех? — Мемнон думал, что Джиана разгневается, но она улыбнулась. От этой улыбки у него, как всегда, захватило дыхание. Даже свободный от любовных страстей Мемнон чувствовал, как велика власть ее красоты.