— Нет. На это я не способен. Но Вечную я могу уничтожить.
— Ты был великим полководцем, Олек. Я многому у тебя научилась. Сейчас к храму идет полк моей Вечной Гвардии и двести отборнейших джиамадов. Думаешь, эти твои мечтатели, набранные с бору по сосенке, выстоят против них? Даже вместе с тобой и Декадо? Даже с топором Друсса и Бронзовыми Доспехами? Тысяча закаленных в боях ветеранов, Олек. Ты хочешь идти в своем безумии до конца? Хочешь, чтобы все эти мальчики погибли?
— Тебе лучше уйти. Нам больше нечего сказать друг другу. Я люблю тебя. Всегда любил. Но теперь ты мой враг, и я тебя свергну. — Он отвернулся и взялся за поручни.
— Я тоже люблю тебя, — сказала она.
— Вы закончили, ваше величество? — шепотом спросил Мемнон.
— Да.
Все вокруг закружилось, и она внезапно снова обрела вес. Спрятав амулет обратно в ларец, она вышла и послала часового за Агриппоном. Генерал, как видно, не спал и пришел тотчас же.
— Размуруйте Агриаса.
— Ваше величество?
— Я передумала. Вытащите его.
— Будет исполнено, ваше величество.
Джиана вернулась в шатер, налила в кубок красного вина. Она не часто пила вино, но сейчас нуждалась в этом теплом тумане, притупляющем острые клыки сожалений.
Она не собиралась становиться Вечной в тот день, когда ее новые глаза открылись заново под синими небесами. Тогда она впервые увидела Ландиса Кана. Там, в храме, она просто радовалась, что вернулась к жизни, и открывала для себя давно забытые удовольствия: еду, сон, солнце на коже, ветер в волосах. Храм с его таинственными машинами восхищал ее. Она и думать не думала о наборе армий и завоевании тронов. В первые же дни своей новой жизни она узнала, что наашанская империя просуществовала всего пятьдесят лет после ее смерти и что ее дворец давно превратился в руины. Ей захотелось опять побывать за морем, взглянуть на родные горы, но она рассудила, что это было бы неразумно. Этот новый мир, как и старый, терзали войны, алчность, темные страсти. Женщина, путешествующая одна, стала бы легкой добычей для первого же работорговца или атамана разбойников.
На путь, сделавший ее Вечной, она вступила с самыми лучшими намерениями. Ландис сказал ей, что один их беглый монах собрал шайку головорезов и хочет захватить храм со всеми его чудесами. Воскресители пришли в ужас, ибо предателю было известно, как преодолеть защитные чары. Джиана спросила, как они думают обороняться, и Ландис заметил ей, что они ученые, а не воины.
К тому времени Ландис стал ее любовником и пошел бы на все, чтобы ей угодить. Она предложила ему набрать наемников из разбойничьих шаек, которых в том диком краю было больше чем нужно.
— Каждого, кто приблизится к ним, схватят и будут пытать, — ужаснулся Ландис. — Они дикари, безбожники.
— Кто из них хуже всех? — спросила она.
— Абадай. Всем злодеям злодей.
— Сколько у него человек?
— Не знаю и знать не хочу.
— А лет ему сколько?
— Он в средних годах. Лет тридцать уже грабит караваны и нападает на города.
— В самый раз сгодится. — Через два дня, взяв лошадь и саблю, Джиана выехала из храма. Она до сих пор помнила, как оглянулась назад и не увидела ничего, кроме горы. Ни дверей, ни множества окон — сплошной черный камень. Даже золотое зеркало на вершине стало невидимым.
Она ехала в сторону, неохотно указанную ей Ландисом. Он вызвался ее сопровождать и не мог скрыть своей благодарности, когда она отказалась. К вечеру, высоко в горах, она встретила трех передовых всадников Абадая. Сидя на конях, они загораживали тропу — видимо, уже некоторое время следили за путницей. На-дирского корня, широкоскулые, с раскосыми глазами. Панцири из закаленной кожи, длинные копья. Подъехав ближе, Джиана увидела в их глазах неприкрытую похоть.
— Я ищу Абадая, — сказала она.
— Я Абадай, — отозвался один. — Слезай, поговорим.
— Слишком ты безобразен для Абадая.
Двое других ухмыльнулись, но под свирепым взглядом первого подавили усмешки.
— Ты пожалеешь о своих словах.
— Что толку в сожалениях? Или веди меня к Абадаю, — в руке у Джианы сверкнула сабля, — или попробуй взять меня сам.
Всадник наставил копье и с боевым кличем ринулся на Джиа-ну. Она отклонилась от копья и ударила саблей по затылку поравнявшегося с ней разбойника. Он продержался на скаку еще пару мгновений и свалился с коня.
— Вас мне тоже убить? — спросила она двоих, пораженных увиденным. — Или все-таки проводите меня к Абадаю?
— Проводим, — сказал один. — Знай только, что ты сейчас убила его брата.
В их лагере стояли залатанные шатры, по камням бегали голые ребятишки, у женщин был заморенный вид. Этой шайке явно не везло последнее время.
На зов одного из дозорных из самого большого шатра вышел приземистый, мощного сложения человек с морщинистым лицом и жестокими черными глазами. Джиана спокойно ждала, пока дозорные говорили ему что-то на незнакомом ей языке.
Глаза Абадая уперлись в нее.
— Говори, — приказал он. — Когда скажешь все, я решу, как тебя убить — быстро или медленно.
— Ты не убьешь меня, Абадай. — Она спешилась и повесила на плечо седельную сумку.
— Почему?
— Твои мечты у меня в руке, воин. Я могу дать тебе то, чего твое сердце желает. И людям твоим могу дать то, чего желают они.
— Чего же оно желает, мое сердце?
Она подошла совсем близко и сказала ему на ухо:
— Помолодеть снова.
— Может, мне отрастить крылья, — засмеялся он, — и нападать на врагов с воздуха, как орел?
— Пригласи меня в свой шатер, и я докажу, что мое обещание — не пустые слова.
— О чем мне с тобой говорить? Между нами кровь. Ты убила моего брата.
— Ты не станешь его оплакивать. Не думаю, что ты его сильно любил. Он был глуп, а ты нет. Если мои слова окажутся ложью или ты все-таки захочешь отомстить, будь по-твоему, но сначала нужно поговорить. Знаешь пословицу? Месть должна созреть, как вино — тогда она будет намного слаще.
— Ты необыкновенная женщина, — засмеялся он. — Это юность делает тебя такой бесстрашной?
— Мне пятьсот лет, Абадай. Пригласи же меня к себе. На солнце жарко, и я хочу пить.
Попивая вино, она с улыбкой вспоминала тот давний день. Скилганнон мог бы ею гордиться. Тогда он не посмотрел бы на нее с таким презрением, как теперь. Трудно перенести этот взгляд, сколько ни напоминай себе, что он романтик и никогда не понимал, что монарху поневоле приходится быть безжалостным.
Сколько ни напоминай, от правды никуда не уйти.
Всю жизнь Джиана нуждалась в восхищении только одного человека.
Того самого, что теперь хочет ее уничтожить.
Вздрогнув, она подлила себе вина и опять попыталась укрыться в не запятнанном еще прошлом.
Ландис Кан дал ей питье, которое монахи принимали от всех болезней. Он сказал, что оно продлевает жизнь. Это не столь надежно, как Возрождение, но подкрепляет силы и оживляет увядшие с годами железы и мышцы.
Она уселась на ковер в грязном жилище Абадая — сабля на коленях, сумка рядом. Хозяин, поджав ноги, сел напротив нее.
— Каждое твое слово должно быть золотым, женщина. Она опустила руку в сумку и с улыбкой протянула ему пурпурный, запечатанный воском флакон.
— Выпей.
— Что это?
— Может быть, яд. А может быть, средство, которое напомнит тебе о давно минувшей юности.
Ответная улыбка Абадая больше походила на гримасу. Он кликнул стоявших снаружи воинов и сказал им:
— Сейчас я выпью вот это. Если я умру, изрубите эту суку в куски. Она должна мучиться долго.
Двое опасливо переглянулись.
— Они не хотят признаваться, Абадай, — сказала Джиа-на, — но сомневаются, сладят ли со мною вдвоем. Напрасно беспокоитесь. Вот, держи. — И она бросила одному из них свою саблю.
Абадай ухмыльнулся, теперь уже искренне.
— Ты нравишься мне все больше. — Его взгляд задержался на ее длинных ногах.
— Все мужчины испытывают ко мне то же самое.
Абадай сломал восковую печать, единым духом осушил пурпурный флакон и замер.
— Я ничего не чувствую.
— Почувствуешь, воин. А вот и вторая часть моего обещания. — Она достала из сумки тяжелый кошель и бросила его Аба-даю. Тот высыпал на ладонь золотые монеты. Двое других подвинулись ближе, глядя во все глаза на такое богатство. Вождь отогнал их и посмотрел на Джиану уже по-другому.
— Это обещание я понимаю лучше. Что ты хочешь взамен?
— Войско. Не очень большое. Человек двести бойцов и несколько лучников.
Абадай глубоко вздохнул, встал и сжал кулаки. Морщины на его лице разгладились, в стальной седине появились черные пряди.
— Я чувствую себя... сильным. — Джиана, только слышавшая о чудодейственных свойствах напитка, удивилась не меньше, чем он, но постаралась скрыть свое удивление. Двое воинов стояли с раскрытыми ртами.
Абадай, махнув рукой, отослал их прочь.
— Ты верна своему слову, девушка. Откуда ты?
— Из Храма Воскресителей.
Он открыл рот, закрыл снова и засмеялся.
— Чуть не сказал, что не верю в эти сказки — но я ведь и вправду помолодел. Сколько ты мне теперь дашь?
— Лет на десять меньше, чем было. Ты получишь еще пятьдесят золотых перед боем и пятьдесят после победы. Сколько у тебя воинов?
— Шестьдесят, должно быть. Раньше больше было. Год был плохой. Двое откололись от меня и увели других.
— Ты знаешь, где их найти?
— Еще бы!
— Тогда пошли за ними. Когда придут, покажи им золото. На каждого бойца я дам тебе еще один золотой, но действовать надо быстро. Наш неприятель вот-вот явится в горы.
— Кто такие?
— Наемники, вроде вас. Командует ими бывший монах-Воскреситель. Они придут из города, из Гассимы.
— Сколько у этого монаха людей?
— Думаю, не больше нескольких сотен, — развела руками она. — Может быть, меньше. Все, что есть на них, будет вашим. Их кони тоже.
Он смотрел на нее, не скрывая желания.
— Ты зажигаешь мне кровь, девушка. Ляг со мной, и по рукам.
— После победы, Абадай, — засмеялась Джиана. — Тогда тебе понадобятся все свежие силы, которые ты получил от меня. — Она вскинула на плечо опустевшую сумку. — Как соберешь людей, отправляйся на запад до нависшей скалы. Знаешь, о чем я?