Бакилас отъехал в сторону, и шестеро креакинов приблизились к висящему с кинжалами наготове.
Дагориан осторожно ступал по старому мосту. Древние доски настила — десять футов в длину, восемнадцать дюймов в ширину и два в толщину — зловеще потрескивали на каждом шагу. Мост, менее двенадцати футов шириной, был перекинут через пространство в сто футов. Под ним неслась, бурля по камням, раздувшаяся река. В двух милях ниже по течению рокотал водопад. Если провалишься, тебе конец — с таким течением ни один человек не совладает.
Доски были приколочены к поперечным балкам через каждые девять футов, и между ними зияли трещины. Дагориан шел через реку, обливаясь потом. После нападения волков страх не оставлял его и делался все сильнее. Наряду со страхом и сомнениями он испытывал яростную жажду жизни. Все его существо требовало освобождения от долга, принятого им на себя. Только чувство чести удерживало его на этом безнадежном пути, но даже и оно ослабевало. Надо было остаться в монастыре, думал он, ступая по гнилым доскам. Ногуста приказал ему переправить фургон через реку, если будет возможно. Он оглянулся на остальных. Все смотрели на него, и королева тоже. В конце концов он добрался до того берега, но по-прежнему не был уверен, выдержит ли мост повозку.
Быстро вернувшись назад, он наказал всем идти осторожно, держась за каменные перила. Ульменета ступила на мост, ведя под руку Аксиану, следом двинулись Фарис с Суфией. Коналин остался у повозки.
— Переходи, парень, — велел ему Дагориан.
— Я поеду с фургоном.
— Не сомневаюсь, что тебе это под силу, но ты мне нужен живой. — Парень заспорил было, но Дагориан прервал его: — Я знаю, что ты смелый человек, Коналин, и уважаю тебя за это. Но если хочешь помочь мне по-настоящему, переведи на тот берег запасных лошадей. Я последую за вами, когда вы все переберетесь.
Коналин слез, Дагориан сел на его место, взял вожжи и стал ждать.
— Разговаривай с ними, — посоветовал он ведущему лошадей Коналину. — Они боятся шума воды.
Парень был на середине моста, когда доска под ним заколебалась. Одна из лошадей уперлась, но Коналин пошептал ей что-то и двинулся дальше. Дагориан наблюдал за ним с восхищением. Выйдя на берег, парень обернулся и помахал ему. Дагориан тряхнул вожжами, и упряжка въехала на мост. Лошади беспокоились, и он ободрял их, говоря тихо, но уверенно. Доски трещали под колесами. Одна доска треснула, но удержалась. Весь в поту, Дагориан доехал до середины. Шум реки казался ему громовым. Одна из лошадей оступилась, но устояла.
Потом раздался особенно громкий треск, и повозка накренилась. На одно жуткое мгновение Дагориан подумал, что сейчас свалится в реку. Он замер на козлах с бешено бьющимся сердцем, потом осторожно слез. Левое заднее колесо наполовину провалилось, и только ступица удерживала его на мосту. Дагориан, тихо ругнувшись, взялся за повозку снизу и попытался ее поднять. Она не сдвинулась даже на волосок.
— Едут! — крикнул Коналин. Дагориан, оглянувшись, увидел трех старых солдат, скачущих во весь опор. Ногуста перед самым мостом спрыгнул и повел своего громадного черного коня, держа его под уздцы. Кебра с Зубром последовали его примеру, но мимо повозки проходу не было.
Зубр передал своего коня Кебре и сказал Дагориану:
— Садись обратно на козлы и подстегни лошадок, когда я скажу.
— Ты ее не поднимешь, — возразил Дагориан.
— Всадники! — закричал Коналин.
Креакины с мечами наголо приближались к мосту. Дагориан взобрался на козлы, Зубр ухватился за колесо.
— Давай! — крикнул он, приподняв повозку. Дагориан хлестнул лошадей вожжами, и фургон швырнуло вперед. Зубр не устоял на ногах, но сумел увернуться от окованного железом колеса.
Дагориан продолжал погонять лошадей, повозка набирала скорость. Ногуста и Кебра бежали следом с конями в поводу.
Как только повозка достигла берега, маленькая Суфия забралась в нее и своим тонким голоском запела что-то на непонятном языке.
Двое креакинов уже въехали на мост. Из руки Суфии вылетел огненный шар, и мост загорелся. Один из креакинов отступил к берегу, но другой пришпорил коня и проскакал сквозь огонь. Зубр бросился наперерез ему, размахивая руками и вопя во все горло. Конь встал на дыбы, и Зубр, нырнув под передние копыта, уперся ему в грудь и толкнул что есть мочи. Конь вместе с седоком опрокинулся назад, доски проломились, и оба рухнули вниз, в ревущую реку. На Зубре загорелись штаны. Он в панике ринулся к берегу. Ногуста и Кебра, повалив его, тщетно пытались затушить штаны. Но Суфия протянула руку, и огонь с одежды Зубра ушел в ее пальцы. Зубр сорвал с себя тлеющие штаны — левое его бедро было сильно обожжено. Суфия, подойдя к нему, приложила ручонку к ожогу. Ногу Зубра овеяло прохладным ветерком, и боль прошла. Девочка отняла руку — ожог исчез без следа.
— Такие маленькие чудеса мне еще по силам, — произнес голос Калижкана. Девочка припала головой к Зубру, и Калижкан сказал: — Пусть поспит. — Зубр отнес Суфию в повозку, уложил и укрыл одеялом.
— Ты храбро поступил, напав на конного воина, — сказала ему Ульменета. — Должна признаться, ты удивил меня.
Зубр наградил ее своей щербатой улыбкой:
— Если хочешь отблагодарить меня как следует, нам лучше пойти в кусты.
— Ну, такой ответ меня как раз не удивляет. — Ульменета бросила негодующий взгляд на его голые ноги и добавила: — Прикройся-ка. Здесь дамы.
— Раз они здесь, стоит ли штаны надевать? — не переставая ухмыляться, ответствовал он.
Ульменета повернулась и ушла от него к Аксиане и Фарис.
— Кто их поймет, этих баб? — сказал Зубр, перехватив веселый взгляд Коналина.
Парень кивнул.
— Я точно не понимаю, но она тебя невзлюбила, это сразу видно.
— Ты думаешь? — искренне удивился Зубр. — Это почему же?
— Я, конечно, могу ошибаться, — засмеялся Коналин.
— Так и есть, — уверенно молвил Зубр.
Мост полыхал, окруженный клубами черного дыма. Ногуста смотрел через реку на восьмерых оставшихся креакинов.
— Есть и другие мосты, — сказал ему Дагориан, — но немного времени мы выиграли.
Креакины разделились. Четверо отправились вниз по реке, на запад, еще четверо — на восток.
— Нам повезло больше, чем мы заслуживаем, — тихо произнес Ногуста.
— Что произошло у вас там, в лесу?
— Одни убит, но только потому, что вожак сам захотел его смерти. Это страшные враги, Дагориан. С такими я еще не сталкивался.
— Однако двое из них мертвы, а у нас потерь нет.
— Пока нет, — шепотом ответил Ногуста, и Дагориан вздрогнул.
— Что ты видел своим третьим глазом? — спросил он.
— Не спрашивай лучше.
Дух Ульменеты поднялся в ночное небо над лагерем. Луна светила ярко. Сверху Ульменета видела Ногусту, одиноко сидящего на холме, Кебра и Коналин разговаривали, Аксиана, Фарис и Суфия спали в повозке.
Зубр у костра приканчивал сготовленное Кеброй жаркое.
Ульменета наслаждалась свободой, которую дарил ей этот астральный полет. Здесь, над лесом, не было демонов, не было энтукку с хищными когтями. Она поднялась так высоко, что лунный лес внизу сделался маленьким, перелетела через реку с сожженным мостом и отправилась на поиски креакинов.
В воздухе рядом с ней возникла светящаяся фигура. На этот раз Ульменета разглядела ее хорошо: это был красивый юноша с золотыми волосами.
— Неразумно улетать так далеко, — сказал он. — Креакины увидят твой дух и натравят на тебя энтукку.
— Мне нужно знать, насколько они близко от нас, — ответила она.
— Те, что поехали на восток, потеряют в пути два дня. Те, что двинулись на запад, перейдут реку у Лерсиса, в сорока милях отсюда, и догонят вас только завтра.
— Почему с нами происходит все это, Калижкан? Что ты сделал?
— Здесь небезопасно, госпожа. Вернись в свое тело и усни. Мы поговорим в более надежном месте.
Фигура исчезла, а Ульменета полетела к лагерю, не спеша проститься с желанной свободой.
Снова очутившись в своем теле, она укрылась одеялом, и усталость помогла ей заснуть без труда.
Запахло жимолостью, и Ульменета, открыв глаза, увидела себя в маленьком садике. По ажурной решетке вилась жимолость, красная и белая, на клумбах, освещенных солнцем, благоухали другие летние цветы. В саду стоял домик под соломенной крышей, и Ульменета узнала дом своей бабушки.
Из дома вышел Калижкан — высокий, седоголовый, с серебряной бородой, в одеждах из серебристого шелка.
— Теперь мы можем поговорить, — с поклоном произнес он.
— В образе златокудрого юноши ты меня больше устраивал.
— Должен признаться, госпожа, что это обман, — усмехнулся чародей. — Я никогда не был златокудрым, да и красавцем тоже, разве что как дух. А ты? Была ты когда-нибудь такой стройной и миловидной, как теперь?
— Была, только давно, очень давно.
— В этом месте прошлое становится сегодняшним днем.
— Да, — с грустью подтвердила она.
— Итак, что ты хочешь от меня услышать?
— Все, — сказала Ульменета.
Они сели на скамью под цветущей жимолостью, и чародей начал свой рассказ:
— Я умирал — рак пожирал меня заживо. Более десяти лет я сдерживал его рост с помощью магии, но к старости силы мои стали убывать. И я испугался, попросту испугался. Я искал в древних трудах чары, способные продлить мою жизнь, но чурался обрядов, связанных с кровью. Опустившись наконец и до этого, я принес в жертву старика. Он все равно умирает, твердил я себе (так оно и было), и лишится разве что нескольких дней. Он пришел ко мне охотно, потому что я пообещал выплачивать содержание его вдове. — Калижкан помолчал и заговорил снова: — Это был дурной поступок, хотя я и пытался убедить себя в обратном. Я напоминал себе о добрых делах, которые смогу совершить, если буду жив, и полагал, что они искупят одно-единственное злое дело. Так вступил я на путь погибели. Я вызвал повелителя демонов, чтобы он исцелил меня, но вместо этого он вселился в мое тело. Последним усилием мой дух вырвался на волю и с тех пор обречен смотреть, как зло, совершаемое царем тьмы от моего имени, сводит на нет все доброе, что я сделал в жи