— По рукам, дренай. — Кеса-хан сделал глубокий вдох. — Задавай свои вопросы.
— Какие опасности таятся там, в подземелье?
— Откуда мне знать? — пожал плечами шаман. — Ты сам говорил: дух не может туда проникнуть.
— Кого ты отправишь с Экодасом?
— Дренайку и ее любовника.
Дардалион подметил блеск в глазах шамана.
— Ты плохо скрываешь свою ненависть, Кеса-хан. Сейчас мы тебе нужны, но потом ты только порадуешься, если мы все умрем. Женщина тебе особо ненавистна. Почему?
— Она мне безразлична.
— Снова ты лжешь. Ладно, Кеса-хан, — поговорим в другой раз.
— Но ты пошлешь Экодаса?
Дардалион, помолчав немного, кивнул.
— Но не по той причине, по которой ты думаешь, — сказал он и вышел. Шаман, подавив гнев, остался сидеть у огня. Что еще известно дренаю? Что он сказал о Собирателе? “Целая паутина возможных будущих, — вспомнил шаман. — Но я рассматривал далеко не все вероятности. Я шел по тропе, ведущей от Кар-Барзака и от ребенка, зачатого здесь. Это девочка — прекрасная девушка, которая станет женой молодого вождя. Их сын будет могуч, а внук еще могущественнее”.
Знает ли дренай, кто этот молодой вождь и где его искать? Кеса-хан горько пожалел о том, что силы больше не позволяют ему пройти по туманным тропам. Сердце еще бьется в груди, но слабо, словно умирающая пичуга. Шаман сощурил свои темные глаза. Выбора у него нет — он должен продолжать то, что начал. Пусть дренай уничтожат кристалл, надиры в нем не нуждаются. Главное в том, чтобы Экодас пошел в ту палату вместе с Мириэль.
Шаман испытал мимолетное сожаление. Она сильная женщина, гордая и отзывчивая. Как жаль, что она должна умереть.
Ангел перевел взгляд со своих гладких ладоней на лицо молодого священника.
— Ни следа, — сказал он. — Ни единого шрама!
— Я только ускорил заживление, — устало улыбнулся молодой человек, — а заодно убрал небольшую опухоль из твоего легкого.
— Рак? — со страхом прошептал Ангел.
— Да, но его больше нет.
— Но я никакой боли не чувствовал.
— Почувствовал бы, но много позже.
— Выходит, ты спас мне жизнь? Боги, священник, не знаю, что и сказать. Меня зовут Ангел. — И он протянул свою исцеленную руку.
— Экодас, — пожав ее, сказал священник. — Как там дела на стене?
— Держимся. Они больше не станут пытаться влезть на стену и нанесут следующий удар по воротам.
— Ты прав, но это будет только завтра. Отдохни, Ангел. Ты уже не молод, и твое тело устало. Этот мальчик с тобой?
Ангел оглянулся — глухой мальчик стоял позади, закутанный в его зеленый плащ.
— Да. Твой дородный друг — Мерлон, кажется, — посоветовал показать его тебе. Он глух.
— Я очень устал, мои силы не беспредельны.
— Ладно, тогда в другой раз, — сказал, вставая, Ангел.
— Я все-таки его посмотрю.
Ангел поманил мальчика к себе, но тот шарахнулся прочь. Экодас закрыл глаза, и ребенок в глубоком сне повалился на руки Ангелу.
— Что ты с ним сделал?
— Ничего плохого, Ангел. Он будет спать, пока я его не разбужу, вот и все. — Экодас прижал ладони к ушам мальчика и простоял так несколько минут, а после сел напротив гладиатора. — В раннем детстве он захворал, и болезнь перекинулась на уши. Барабанные перепонки перестали передавать колебания в мозг, понимаешь?
— Признаться, нет. А можешь ты его вылечить?
— Уже вылечил. Но ты побудь с ним. Он будет напуган, ведь все звуки для него внове.
Священник ушел, а мальчик зашевелился и открыл глаза.
— Ну как, лучше стало? — спросил Ангел. Мальчик замер с раскрытыми от ужаса глазами. — Ангел усмехнулся и постучал себя по уху. — Теперь ты слышишь.
Мимо прошла женщина, и мальчик, обернувшись, уставился на ее ноги, ступающие по камню. Ангел тронул его за руку, чтобы привлечь внимание, и начал барабанить пальцами по столу. Мальчик соскочил с его колен и убежал.
— Хороша нянька, нечего сказать, — пробормотал Ангел. Одолеваемый усталостью, он отыскал незанятую комнату и улегся на голом полу, положив голову на руку.
Мириэль пробудила его от глубокого сна, и он сел. Она принесла ему чашку слабого бульона и краюху хлеба.
— Как твои руки? — спросила она.
— Зажили. — Он показал ей ладони. — Один из священников, Экодас, вылечил меня. Он просто кудесник.
— Я его только что видела, — кивнула она. Ангел взял чашку и стал есть. Мириэль сидела рядом, погруженная в свои мысли, и дергала себя за длинную прядь у виска.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Ложь тебе не к лицу, Мириэль. Разве мы не друзья?
Она кивнула, не глядя ему в глаза, и тихо проговорила:
— Мне стыдно. Люди гибнут здесь ежечасно, а я еще никогда не была так счастлива. Даже на стене, когда готиры пошли на приступ, я чувствовала себя живой так остро, как никогда прежде. Воздух был небывало свеж и прохладен. А когда я с Сентой… — Она вспыхнула и отвернулась.
— Я знаю. Я тоже бывал влюблен.
— Глупо, казалось бы, но какая-то часть меня хочет, чтобы это никогда не кончалось. Понимаешь, о чем я?
— Все когда-нибудь кончается, — вздохнул он. — Как ни странно, это и делает жизнь столь прекрасной. Я знал однажды мастера, который умел выдувать цветы из стекла — прекраснейшие цветы. Но как-то в таверне он сказал мне, что так и не смог создать ничего, что могло бы сравниться с живой розой. И никогда не сможет. Ибо секрет розы в том, что она должна умереть.
— Я не хочу, чтобы умерло то, чем я живу теперь. Не хочу.
— Мне знакомо это чувство, девочка, — рассмеялся он. — Но какого черта! Тебе нет еще и двадцати. Бери от жизни все, пей ее радости, старайся удержать их вкус во рту и не трать времени на мысли о том, что это пройдет. Первая моя жена была настоящая язва. Мы дрались с ней, как тигры, но я ее обожал. Когда она умерла, я горевал, и если бы мне было дано вернуть прошлое, я ничего не стал бы менять. Годы, которые я прожил с ней, были золотыми.
— Я не хочу страдать, как страдал мой отец, — жалостно улыбнулась она. — Я знаю, что это глупо…
— Вовсе нет. А куда подевался твой любезный?
— Готовит факелы.
— Зачем?
— Кеса-хан попросил меня спуститься с Экодасом в подземелье. Мы должны найти там кристалл.
— Я с вами.
— Нет, — твердо ответила она. — Экодас говорит, ты очень устал, только сознаться в этом не хочешь. Нечего тебе таскаться по темным переходам.
— Но там может быть опасно.
— Кеса-хан говорит, что нет. Отдыхай. Мы вернемся через пару часов.
Купец Мадзе Чау очень ценил свой сон. Как бы ни утомляли его дела, ночью он мог проспать не более четырех часов. Мадзе Чау верил, что только этот драгоценный краткий отдых помогает ему не терять остроты ума в сделках с вероломными готирскими торгашами и злокозненными вельможами.
Поэтому, разбуженный своим слугой Люо, он был удивлен, увидев, что до рассвета еще далеко и за окном светят ночные звезды.
— Простите, хозяин, — кланяясь, пролепетал Люо, — но к вам пришел человек.
Мадзе Чау услышал не только эти слова, но и то, что стояло за ними. Из-за обычного человека Люо не посмел бы побеспокоить хозяина, и никто из знакомых Мадзе не внушил бы слуге такого страха.
Мадзе сел и снял шелковую сетку с намасленных волос.
— Зажги-ка пару ламп, Люо.
— Да, хозяин. Простите, хозяин, но он настоятельно требовал, чтобы я разбудил вас.
— Да-да. Не думай больше об этом. Ты правильно поступил. Подай мне гребень.
Лгоо зажег две лампы, поставил их на письменный стол рядом с кроватью и принес хозяину бронзовое зеркало и гребешок из слоновой кости. Мадзе Чау запрокинул голову, и слуга старательно расчесал его длинную бороду, разделил ее посередине и умело заплел в две косы.
— Где ты оставил этого человека?
— В библиотеке, хозяин. Он попросил воды.
— Воды, говоришь? — улыбнулся купец. — Я сам оденусь, а ты ступай в мой кабинет. В третьем шкафчике от садового окна найдешь несколько свитков; мне помнится, они обернуты в красный пергамент и перевязаны голубым шнурком. Принеси их в библиотеку как можно скорее.
— Может, кликнуть стражу, хозяин?
— Зачем? Разве нам что-то грозит?
— Это опасный человек, я таких знаю.
— Мир полон опасных людей, однако я пока еще жив, здоров и не беден. Не беспокойся, Люо, сделай только то, о чем я прошу.
— Слушаю, хозяин. Красный пергамент, третий шкафчик от окна.
— Голубым шнурком перевязано, — напомнил Мадзе Чау.
Люо с поклоном, пятясь, вышел прочь. Мадзе, потянувшись, встал, достал из шкафа просторное платье, отливающее пурпуром, и подпоясался золотым кушаком. В туфлях из мягчайшего бархата он спустился в устланные ковром сени и прошел в библиотеку.
Гость сидел там на шелковой кушетке. Он сбросил с себя грязный сатулийский наряд и остался в черной коже, не менее грязной и запыленной. Рядом с ним лежал маленький черный арбалет.
— Добро пожаловать в мой дом, Дакейрас, — с широкой улыбкой сказал Мадзе Чау. Гость улыбнулся в ответ.
— Судя по роскоши, которую я вижу вокруг, ты хорошо поместил мои деньги.
— Твое состояние цело и все время растет. — Купец сел напротив гостя, предварительно скинув двумя пальцами на пол дурно пахнущую сатулийскую одежду. — Ты, я вижу, путешествуешь переодетым?
— Иногда без этого не обойтись. Вошел Люо со свертком.
— Положи на стол… И убери все это. — Мадзе отшвырнул снятую одежду носком туфли. — Приготовь горячую ароматическую ванну в нижней комнате для гостей, а после пошли за Ру Лай и скажи ей, что нужно будет сделать массаж с разогретым маслом.
— Слушаюсь. — Люо собрал тряпки и вышел.
— Не хочешь ли посмотреть свои счета, Дакейрас?
— Ты всегда на шаг впереди, Мадзе, — улыбнулся гость. — Как ты узнал, что это я?
— Полуночный гость, перепугавший Люо и спросивший стакан воды? Кто еще это мог быть? Я слышал, за твою голову опять назначена награда. Кому ты досадил на этот раз?
— Легче вспомнить, кому я не досаждал, — но награду назначил Карнак.