Гуннстейн и Рагнвальд нахмурились ещё больше, но спорить не могли. Аргумент, что называется, убийственный.
— Бранд прав, — сказал Кнут. — Нас и так здесь кое-как терпят.
Восточная Англия тоже изрядно пострадала от набегов, и единственное, что защищало это королевство от викингов сейчас — только его нищета. Пока имелись более лакомые цели, Восточную Англию старались не трогать.
И местные старались не трогать нас, прекрасно понимая, что даже полтора десятка викингов могут натворить дел. Хотя в спину регулярно летели проклятия и жесты, отгоняющие зло.
— Тогда ступайте на рынок, купите там козу, — сварливо произнёс кормчий. — Торбьерн и Хромунд должны быть уже где-то там, покупают припасы в дорогу.
— Кеолвульф, пошли, — сказал я, и пленный сакс засеменил следом.
По мнению большинства, я обращался со своим рабом чересчур гуманно, но и Кеолвульф благоразумно не принимал это за проявление слабости, я держался с ним так, как лютый старый взводник держится с новым призывом срочников, строго, но справедливо. Рабов, или трэллей, как их называли на севере, тут в чёрном теле никто не держал и плетьми на конюшне не запарывал, в этом плане всё было гораздо либеральнее, чем в последующие годы.
Но всё же мне что-то подсказывало, что его старый господин обращался с ним гораздо хуже.
— Спасибо, господин, спасибо, храни вас Господь, — бормотал Кеолвульф, пока мы шагали к рыночной площади.
— Не думай, что я это сделал из христианского человеколюбия, — сказал я.
— И всё же вы добрый хозяин, господин Бранд, — чуть поразмыслив, сказал он. — Плохой не стал бы ссориться из-за раба со своими друзьями.
— Заткнись, — буркнул я.
Рыночная площадь Кембриджа чем-то напоминала мне уличные развалы времён ранних девяностых, с поправкой на эпоху. Люди торговали кто чем горазд, раскладывая товары и прямо на земле, и на самодельных прилавках, и в палатках. Повсюду гудели разговоры, доносились обрывки каких-то ничего не значащих фраз, иногда толпу рассекали люди в кожаных доспехах, следившие за порядком на рынке.
С прилавков протягивали товары на пробу, кто-то ожесточённо торговался почти до хрипоты, жулики и шарлатаны расхваливали свои чудесные мази и снадобья. В другой стороне виднелся небольшой помост, на котором работорговец демонстрировал живой товар, раздетых и закованных в кандалы бедолаг, и Кеолвульф всё время, пока мы шли, косился на них с ужасом.
Наконец, мы добрались до торговцев скотом, эту часть рынка можно было легко отыскать по блеянью, хрюканью и запаху, хотя, надо признать, Кембридж и без того отнюдь не благоухал.
Торгаш, долговязый сакс, попытался тоже заломить цену за эту несчастную козу, но я сразу дал понять, что не настроен торговаться, и он тут же уступил. Ещё бы, впечатление я производил самое что ни на есть благоприятное.
Со шлемом под мышкой, в кольчуге, пусть даже наспех залатанной, с топором за поясом я выглядел самым натуральным викингом, молодым искателем приключений, а все знали, что с такими лучше не связываться лишний раз. В погоне за славой такие болваны способны отмочить всё, что угодно.
Так что Кеолвульф взвалил жалобно блеющую козу себе на плечи и пошёл следом за мной, пока я рассекал толпу местных горожан и нищих широкими плечами, уверенный в том, что скоро мы отправимся на восток. Так я предполагал, пока меня вдруг не окликнули.
— Эй, дан! — раздался голос с помоста работорговцев. — Помоги мне, и я не останусь в долгу!
Я жестом приказал Кеолвульфу остановиться и повернулся к помосту. Говорил один из закованных в кандалы рабов, мускулистый человек с длинными жёлтыми волосами. И говорил не по-английски.
— Заткни свою пасть, сатанинское отродье! — прорычал работорговец, награждая закованного раба отменной оплеухой.
Тот изловчился плюнуть работорговцу на голову, за что удостоился ещё одного удара, но каждый удар он встречал с достоинством, а глаза его горели ненавистью и жаждой отмщения.
— Зачем ты портишь свой товар? — спросил я у работорговца, низенького коренастого сакса.
— От этого ублюдка одни убытки! — прошипел он, видимо, позабыв, что должен расхваливать силу и достоинства своих рабов.
Человек смотрел прямо на меня, и в его взгляде я ясно видел просьбу. Все остальные рабы тоже наблюдали за этой сценой, но в их глазах не было той жажды свободы, которая жила в этом человеке. Все остальные уже смирились с судьбой, точно как Кеолвульф.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Эйрик Гудредсон, из Фьядрюндаланда! — воскликнул он с жаром, так, словно бы мне это о чём-то должно говорить.
— Рабам не позволено говорить! — прорычал торговец.
— Вот именно, замолчи, — холодно произнёс я, демонстративно положив руку на топор.
Работорговец открыл рот и тут же его захлопнул, словно рыба, выброшенная на берег.
— Хотя нет, говори, — разрешил я. — Сколько ты за него просишь?
— Десять марок! — выпалил торговец, почуяв мой интерес и тут же задрав цену до небес, хотя ещё минуту назад вопил о сплошных убытках.
Я задумался, что делать дальше. Повернуться и уйти я уже не мог, денег, чтобы выкупить этого Эйрика из Фьючто-то-там, у меня теперь тоже не было, да и целесообразность такого выкупа стояла под большим вопросом, это инвестиция в никуда. Но взгляд этого человека горел такой жаждой свободы, что я не мог пройти мимо, что-то внутри меня подсказывало, что я обязан выручить его из беды и когда-нибудь он отплатит мне тем же самым.
— За десять марок я мог бы купить всю твою семью вместе с тобой, работорговец, — произнёс я.
— Если бы нашёлся продавец! А вот на эту северную свинью нашёлся! Посмотри на его мускулы! Он может грести на твоём корабле! — вкрадчиво произнёс торговец, и мне тут же захотелось размозжить его сальную башку об этот помост.
Во-первых, я теперь тоже был так называемой северной свиньёй, а во-вторых, на кораблях викингов рабы не садились на вёсла.
Я вдруг почувствовал прикосновение к своему локтю и обернулся. К нам подошли Торбьерн и Хромунд, и кузен с недоумением взирал на происходящее.
— Бранд, тебе что, мало одного трэлла? — прошептал он. — Что тут происходит?
С товарищами за спиной я вдруг почувствовал себя гораздо увереннее.
— Мне не нужны гребцы. Мне нужен этот человек. Он не стоит десяти марок, — сказал я.
— Ладно, я и впрямь погорячился с ценой, — пробормотал работорговец, глядя на моих спутников, исподлобья глядящих на него. — Пять. Пять марок, вот его настоящая цена. Он силён, сможет долго работать!
— Рабы столько не стоят, — вмешался Торбьерн.
— Он принёс мне убытки, — пробормотал торговец.
— Твои убытки это не моя проблема, — сказал я. — Четыре пенни. Вот что я тебе предлагаю.
Вся мелочь, что завалялась у меня после пьянки в таверне и расчётов за корабль.
— Ты насмехаешься надо мной, северянин? — вспыхнул работорговец. — Я кликну стражу! Подите прочь, не мешайте мне торговать!
— Я передумал, — хмыкнул я, почесав подбородок. — Я предложу тебе гораздо больше.
— Что? — глаза работорговца вновь заблестели.
— Твою жизнь, — произнёс я. — В обмен на него.
— Поди прочь! Стража! — завопил работорговец, но я уже бросился к помосту.
Топор сам скользнул мне в руку, и я рубанул по цепи, соединяющей Эйрика с остальными рабами, и дрянное железо лопнуло. Эйрик Гудредсон тут же кинулся на работорговца, накидывая на его шею обрывок цепи и начиная его душить.
— Бранд! — воскликнул кузен, и я обернулся.
К нам уже мчалась стража.
Скидбладнир — мифический корабль богов, в любую погоду идущий под попутным ветром и при необходимости складывающийся до размеров платка.
Глава 11
Эйрик Гудредсон свернул шею этому работорговцу, словно цыплёнку, спрыгнул с помоста и хищным взором окинул толпу, сквозь которую пробирались служители порядка, активно распихивая горожан локтями.
— Уходим! — приказал я.
Никаких других вариантов попросту не оставалось, общаться с законниками и платить виру, которую нам неизбежно назначат, дураков не было. И мы припустили бегом, направляясь к «Морскому соколу» и пытаясь оторваться от погони.
Я на ходу сорвал с себя плащ и накинул на Эйрика, чтобы его белая кожа не сверкала посреди городской серости, и тот благодарно кивнул. Торбьерн, Хромунд и Кеолвульф бежали следом, и коза, подскакивая на плечах моего трэлла, жалобно блеяла.
— Бранд, ты чего наделал? — возмущённо спросил кузен.
— Видимо, как всегда, какую-то глупость! — засмеялся я.
Ситуация меня скорее забавляла, чем пугала. Я знал, что совершил хороший поступок, пусть даже немного противозаконный.
— Стоять! Задержите их! — доносилось нам в спины, но догнать нас местные законники не могли или скорее боялись, следуя за нами небольшой кучкой.
Мы двигались самым коротким путём к пристани, и кембриджские горожане расступались у нас на пути, даже и не думая нас задерживать. Дураков не было.
— Гуннстейн! Отчаливай! — прокричал я, едва завидев фигуры норманнов на пристани.
В конце концов, всё, что нам нужно было сделать в Кембридже, мы сделали. Кажется. Добычу продали, корабль купили.
Викинги засуетились, начали готовиться к отплытию, несколько человек, наоборот, высыпали на сушу со щитами и копьями, готовые в случае заварушки сразу же прийти к нам на помощь.
Кольчуга шелестела на бегу, как чешуя, отдавливая плечи своим весом, мокрая кембриджская грязь скользила под сапогами, шлем, который я нахлобучил на голову, съехал на нос, наполовину перекрывая обзор, но я продолжал бежать, уверенный, что мои спутники делают то же самое.
Наконец, мы добрались до деревянных мостков, пробежали мимо наших караульных и сходу запрыгнули на борт, а вслед за нами начали запрыгивать и те, кто оставался на берегу.
— Что произошло? — крикнул Вестгейр. — Кто это такой?
Я ничего не ответил, пытаясь отдышаться после этого марафона. Швартовы уже отдали, гребцы оттолкнулись вёслами от пристани и течение начало сносить «Морского сокола» на середину реки. Мы снова были в безопасности. Если саксы не начнут стрелять из луков, конечно. Но до этого вряд ли дойдёт.