Ты не можешь меня оставить.
Кофе был слишком горячим, и Гийом схватил гитару, взял несколько басовых аккордов, глядя в стенку.
Умоляю тебя.
Каждое его движение я знала наизусть.
Скоро будешь просыпаться одна, останешься одна в этом месте, он заберет вещи, тебе будет не хватать мелочей.
Умоляю.
Музыка звучала очень громко, но мы все-таки услышали, как хлопнула дверь, и тут же пронзительно закричала соседка.
Гийом повесил гитару на место, вздохнул.
— Да уж, жизнь — не сахар…
И принялся перечислять, что нужно сделать, чтобы они с Матье могли как можно скорее смыться. Потом он начал рассказывать, что они будут там делать. Я слушала, разглядывая узоры на шторах, время от времени задавала вопросы. В конце концов Гийом снова спросил:
— Уверена, что не дрейфишь оставаться одна?
— Я не маленькая, все как-нибудь устроится.
13.00
Я позвонила Мирей в бар — узнать, когда она заканчивает, и предупредить, что зайду за ней.
Хозяин ответил, что она больна и не работает сегодня.
Я позвонила домой, номер был занят, и я отправилась к ней пешком.
Ставни были закрыты, я постучала, и в этот момент почему-то подумала: "Чем это она вчера была занята, кого ждала?"
Жалюзи медленно поползли вверх, на полпути я нагнулась, чтобы проскользнуть внутрь, иначе никакого терпения не хватило бы.
Выпрямилась по ту сторону, уже в комнате. Это не Мирей. Я отшатнулась — смутный страх дал команду прежде, чем мозг переварил информацию.
Мой ужас заставил незнакомца улыбнуться.
— Бояться нечего — мы пока недостаточно хорошо знакомы, чтобы я на вас покусился.
Жалюзи опускались, а он насмешливо скалил зубы.
— Полагаю, ты — Луиза?
— Я пришла к Мирей, но могу…
— … можешь подождать ее, она сейчас вернется — вышла за покупками, очень рад, я — Виктор…
Тихий щелчок — жалюзи встали на место. Первая мысль при взгляде на него — "неплох", потом, как только он назвал имя, — "ага, все ясно…". Пожала ему руку (какая теплая ладонь!), произнесла:
— Мне много о вас рассказывали…
В ответ — гримаса радостного удовлетворения.
— Не слишком хорошее, надеюсь…
— Все намного сложнее. Мирей скоро вернется?
— Уже идет, садись, она будет рада тебя видеть. Вчера она говорила о тебе, пела дифирамбы. Я как раз варил кофе, хочешь чашку?
— Куда она пошла?
Я неуютно чувствовала себя в этом замкнутом пространстве с незнакомым парнем. К тому же здесь мало света. Меня поймали и принуждают, воздуха не хватает. Что за черт — никто никогда не бросался на меня с наскока, а я чего-то опасаюсь, сижу на самом краешке стула, вцепившись в сиденье руками, готовая в любой момент сорваться с места?! Умом понимаю, что ничего не случится, но успокоиться не могу, со мной всегда так. Я ждала Мирей с лихорадочным нетерпением.
Я была благодарна Виктору за то, что он не приближается, даже чашку протянул издалека, потом сел в кресло и, не глядя на меня, болтал только о Мирей:
— Она сказала, что много чего тебе наговорила, надеюсь, ты позволишь мне изложить собственную версию…
— Мне и дела нет…
Мирей вернулась. Особой радости на ее лице я не заметила, но удивлена она была очень, это точно.
Виктор не отходил от нее: так себя ведут те, кто только что сошелся или, наоборот, расходится. Его пылкость была не слишком убедительной. Он взял газеты, которые купила для него Мирей, и оставил нас одних, объявив:
— Пойду приму ванну. Луиза, ты останешься обедать?
Я согласилась, потому что идти мне было некуда, а домой я возвращаться не хотела. Когда я уходила, соседка хныкала в одиночестве, ломала вещи, рыдала, стонала.
Мирей принесла шикарной жратвы и бутылку настоящего виски. Не разбирая пакетов, свернула себе сигарету.
Десять минут на косячок, мы снова вместе, и мне хорошо.
Виктор провел в ванной больше часа — видно, прочел все газеты от корки до корки. Мирей сияла. Да-а, что бы я там себе ни думала, бабы расцветают, когда мужики ими занимаются.
Мирей предупредила — очень тихо и очень серьезно:
— Никому не говори.
Она заставила меня несколько раз поклясться, что я буду держать язык за зубами.
— Ладно, я тебе доверяю. Описала тебя Виктору и велела открыть дверь, если меня не будет. Знаю, что могу на тебя положиться.
Четверг, 14 декабря
11.45
В то утро была отличная погода.
Накануне я не вылезала от Мирей. День полной расслабухи, как во время отпуска. Виктор оказался мастером разговорного жанра, он мог часами разливаться соловьем. Этот парень выглядел мягким и очень забавным, трудно было поверить в пересуды молвы касательно его репутации.
Он ходил кругами вокруг Мирей, хоть и не прикасался, был до ужаса внимателен. Часы пролетели, как минуты, и я вернулась к себе совсем поздно и пьяная, как сволочь.
Всю дорогу до дома я думала о предупреждении Королевы-Матери: она не хотела, чтобы я разговаривала с Виктором, настаивала, чтобы я сразу же донесла, если столкнусь с ним. Смешно, обычный парень, нечего его демонизировать.
Соседка дала знать, что проснулась. Воплем… Она явно была одна. Кидалась на стены, как будто пыталась проломить. Стонала и хрипела, словно ей по одному выдирали ногти, и все повторяла и повторяла: "Не хочу, не хочу, не хочу…" Как заунывная молитва, прерываемая стуком и грохотом, — она бросала вещи на пол.
Зазвонил телефон. Виктор.
— Не хочу выходить средь бела дня… Наверно, Мирей тебе объяснила… Ну, говорила обо мне… Не хотел тебя грузить, но она не оставила мне сигарет, когда уходила утром… Я с ума схожу, не сделал еще ни одной затяжки. Может, забросишь мне пачку?
Его голос был хорош по телефону, он "включил" обертона.
— Что, до табачной лавки дойти не можешь?
— Я живу как крыса, вообще не выхожу. Это ненадолго, все уляжется, нужно просто подождать… Но тут еще одно… В этом квартале мне лучше не показываться на улице… А у тебя что, дела?
— Вообще-то да…
— Да ладно, просто подсунь пачку под дверь, а то я рехнусь без курева… Мирей раньше трех не вернется. Черт, чувствую себя гребаным калекой… Ужасно, что приходится тебя напрягать… Но мне больше некого попросить.
Вчера он мне вполне понравился — в том числе и потому, что не подходил ближе, чем на метр. И глаз не сводил с Мирей. Со мной был по-дружески сердечным, и никакого двойного дна.
Кроме того, что такое сидеть без сигарет, это я понимала, еще как!
Итак, я решила сделать исключение и отступить от главной заповеди своей жизни: "Никогда не оставайся наедине с мужиком в закрытой комнате!"
И я сказала:
— Ладно, так и быть, приду через пятнадцать минут. Заходить не буду, суну сигареты под дверь и отвалю, дел много.
12.30
Я постучала, и жалюзи мгновенно скользнули вверх. Я присела на корточки, подтолкнула к нему пачку:
— Заходить не буду, и так совсем выбилась из графика…
— Ты и вчера торопилась, входи, дай мне выразить тебе благодарность.
Виктор сидел на корточках по другую сторону порога, говорил вкрадчиво, был так убедителен…
— Давай, мне остохренело сидеть тут одному, в этой пещере!
Мы поднялись одновременно.
— Что, я такой страшный?
— Вовсе нет, но я думала, ты не хочешь светиться в окрестностях средь бела ДНЯ?
— Вот именно! Так что я рискую своей шкурой… Ну что, всего на пять минут…
Он был очень убедителен, и я вошла, потому что не знала, как отказаться.
Страх вернулся на одно маленькое мгновение, когда за моей спиной щелкнула задвижка.
Никто никогда на тебя не нападал, ему просто надоело сидеть одному взаперти, и вчерашний день так здорово прошел, он не понимает, почему вы не можете просто спокойно поговорить и выкурить по косячку, ну-ка, глотни воздуху, расслабься, доверься, все будет путем… Люди не думают об ЭТОМ без продыху, ты — да…
Я без устали промывала себе мозги, чтобы ослабить удавку страха.
Прошла за Виктором в глубь квартиры, к кухне, не очень-то и слушая, что он говорит, потому что все было плохо — слишком далеко до двери, да и жалюзи опущены. Мне приходилось делать над собой чудовищное усилие, потому что я чувствовала благодарность к этому человеку — за то, что помог развеяться, за то, что говорил не о гребаных дерьмовых проблемах этой гребаной жизни в эту гребаную зиму, когда мне так не хватало легкости и веселья.
Я подошла слишком близко всего раз.
Он стоял у шкафа, спиной ко мне, и я обошла его сзади, чтобы сесть за кухонный стол, он обернулся, шагнул ко мне, я инстинктивно отпрянула.
Виктор схватил меня за плечи, толкнул на стол, зажал рот ладонью, другой приставил к горлу нож (он только что достал его из ящика), прямо к кадыку, и мне показалось, что кожа расходится под лезвием, а он раздвинул мне ноги ногами, я попыталась укусить его за руку, но ничего не вышло, ладонь оказалась совсем гладкой и была слишком плотно прижата к моим губам, чтобы я не кричала, так что он легко удерживал меня, а мои ноги болтались в воздухе, и он склонился надо мной, улыбаясь, и спросил:
— Ну, и что ты теперь скажешь?
Я почувствовала, как что-то во мне сломалось, пронзительный страх забрался в позвоночник, пополз по спине, я оттолкнула Виктора из последних сил, потому что не могла выносить прикосновения, и мне было плевать, порежет он меня ножом или сдерет заживо кожу… Единственное, что я сейчас знала — он СЛИШКОМ близко, и если не уберется сию же секунду, я задохнусь и сдохну, так что мне удалось вырваться.
Он снова поймал меня, потому что я впервые встретила мужика, способного так ударить женщину, и у меня не было преимущества неожиданности: он ударил меня в скулу, я почувствовала, как хрустнули кости, и тут же последовал хук в живот. Он бил с бешенством и прицельной точностью. Согнувшись пополам, я упала навзничь.
Он снова оказался на мне: убрал нож и схватил за волосы, все так же спокойно улыбаясь и на сто процентов уверенный в собственном превосходстве. Я открыла рот, чтобы закричать, и он снова ударил, припечатав меня к полу.