Интересно, а у первого инопланетянина была такая же перчатка? Судя по пластинам, которые я нашёл у останков, да. Сама перчатка, вероятно, сломалась. А детали от прежней подойдут сюда? Допустим для усиления и увеличения объёма «клешни». Так, увлекаться не стоит. Потом разберёмся.
Снял перчатку, пластинки упали с грохотом, но на полу стали быстро собираться в стопку, будто они магнитные. Буквально за полминуты, у моих ног сложился идеально ровный объёмный прямоугольник. Поднял его и вместе с перчаткой убрал в сумку.
Проштудировав рубку, больше не нашёл ничего интересного и уж тем более целого. Когда с потолка на голову посыпалось дождём, понял, что процесс разложения корабля в разы ускорился. По крайней мере, рубка уж точно сыплется на глазах.
Последние лампочки догорают, когда я выхожу из корабля.
Гайя смотрит вопросительно, по обе стороны от неё по три обезьянки тоже поглядывают на меня с тревогой.
— Всё хорошо, — отвечаю спокойно.
— Нашёл, что искал? — Спросила с ехидством.
— Надеюсь, да, — вздохнул.
Пошли на подъём. Метров пятьдесят пути всё было спокойно. Затем олень, который за нами следил, наверху прошмыгнул через кусты. И встал гордо на плоском валуне около незнакомого человека, встречающего нас.
А вот и цивилизация подъехала.
Глава 15Добрым для всех…
Чтобы не выказывать агрессии мы сразу и встали, как вкопанные. Заодно насторожились и прислушались. А то мало ли, уже засада окружает. Но пока на виду лишь некоторые персонажи.
Высокий полуголый старец с белой бородой до пупа одет в клочки из серых шкурок, бусы из каменьев синих аж слепят мои жадные глаза. Опирается он на посох из кости какого–то крупного животного и гладит по шее своего оленя, как ручного коня. Первым делом я обратил внимание на его бледную с оттенком синевы от проступающих вен кожу, а затем уже на чёрный не моргающий взгляд.
Помимо оленя к нему пристроились два метровых крысёныша, которые тоже не побрезговали обезьяньих мехом. Это, похоже, его воины. Детские луки пусть и опущены в руках, но уже с вложенными стрелами говорят о явной готовности атаковать. Ещё и копья за спиной да щиты овальные виднеются. Матёрые крыски, ничего не скажешь.
— Мир, братья! — Поднял я руку с раскрытой ладонью.
Гайя повторила жест, правда, без слов.
Старец не пошевелился, а вот крыски явно расслабились.
Дальше происходит странное, олень спускается к нам деловито. Подходит ко мне бесстрашно и начинает обнюхивать, как собака. Чую недовольные фырканья. А с ними и напряг троицы. Поэтому живенько ращу в руке наливное яблочко и сразу разламываю его для аромата.
Олень легко поддаётся соблазну и кушает яблоко прямо с руки, как лошадь. В процессе мне даже удаётся его подгадить, затаив дыхание. Гайю он не нюхает, ещё не дожевав встаёт рядом со мной мордой по направлению к троице.
Старец кивает с неким торжеством на лице почему–то оленю, подбородок его начинает дрожать. Крыски переглядываются, а затем убирают луки за спины. Все трое разворачиваются и уходят, скрываясь из виду.
Похоже, если бы мы укокошили этого оленя ещё при первой встрече, разговор сейчас был бы другим.
— Что дальше–то? — Спрашиваю у оленя.
Тот кивает наверх. Я готов поклясться, что он это делает, ответив мне!
Что ж, спешу за аборигенами. Сбоку гордо выхаживает олень, стараясь держать мою скорость. Когда поднимаемся наверх, троицы и след простыл. А вокруг всё те же джунгли и никаких указателей. Сам олень стоит, и смотрит на меня уже доверчиво.
— Куда дальше–то? — Спрашиваю его.
Молчит, кивает уже невпопад. Но тут подключается Гайя, быстро напав на след и саму тропу.
— Они пошли туда, — указывает направление по хребту длинного пригорка.
В принципе нам в ту сторону и надо, хотя прежде наметил наш путь градусов на тридцать правее. Пока идём по вершине, где кроны отступили, рассматриваю потолок в поисках пробоин. А ещё сканирую местность, выискивая новые сюрпризы. Бункеры, например.
Вскоре догоняем троицу, которая явно спешит от нас удрать.
Увидев нас, старец свистнул оленю и тот весело поскакал вперёд.
За пригорком джунгли отступили и теперь стали проклёвываться признаки обитания местных. Выложенные камнями тропки к речушке, расчищенные площадки. Деревянный мостик через речку и дорога уже к небольшой деревушке, скромные домики которой ютятся под кронами в гармонии. За поселением обосновалась целая площадь с белыми колоннами, частично обваленными. Но заинтересовало другое.
Я и замер с бешено бьющимся сердцем уже на облагороженном спуске, не решаясь сделать очередного шага.
Потому что сразу за площадью красуется гигантское поваленное дерево, цветущей кроной в нашу сторону смотрит, образуя целую рощу. А вот могучим стволом, что возвышается даже над деревьями джунглей, уходит прямо к башне, что стоит в низине, как целая гора, густо заросшая сочной зеленью. Сразу и не разберёшь, что это. Но ядрёно–розовое свечение, пробивающееся на верхушке через растительность, говорит о многом.
Мы нашли Зерно жизни.
Чуть постояв, выдохнул с облегчением. До башни метров семьсот идти. И препятствий никаких не вижу. Даже местные не смущают, вышедшие встречать то ли старца, то ли незваных гостей в нашем лице. Всего–то полсотни аборигенов, из которых две трети — это крыски. Хотя среди них замаскировалось немало человеческих детишек.
Спускаемся уверенно, оценивая силы вероятного противника. По большому счёту, можно убить всех, не напрягаясь. Но даже от мысли об этом становится не по себе. Я не трогаю мирных, мы не трогаем. И хорошо, что нам не пришлось.
Нас встречают перед деревней всей толпой. Полуголые аборигены в звериных шкурках, как дикари. В основном светловолосые люди с бледной кожей и нездоровой синевой, крыски чуть потемнее. Но дикими их никак не назовёшь, судя по тому, как они общаются друг с другом на неизвестном нам языке. Смеются между собой, перемигиваются. Выглядят забавно, все чистенькие, приятной наружности. Что люди, что братья их меньшие — крыски. Похоже, живут они здесь в абсолютной гармонии и в мире.
Пробую распознать язык, но духи что–то буксуют, не выходит, как в прежнем секторе экспромтном.
Олень со старцем умотали дальше, похоже, двинули к площади с колоннами. А местные жестами сразу предлагают нам присесть на полянке, тащат всякую еду да свои поделки. Добродушно улыбаются и рассматривают нас.
Бабуля лет семидесяти выходит и пытается завязать с нами разговор. Ей приносят целое корыто с плотным песком, на котором она рисует палочкой всякие знаки. Всё равно мало что понятно. Только то, что она пытается выяснить, откуда мы пришли. Гайя притворилась статуей, ни на кого не реагируя. А я киваю всем, как дурак. И делаю вид, что ем. Хотя даже пить их напитки из деревянной посуды страшно.
В свою очередь пытаюсь расспросить бабулю про Зерно. Когда указываю на башню, та сразу хмурится. Неужели понимает, в чём дело? Отвлекаю её, рожая мандарины. Угощаю всех. Детвора в восторге, но тут раздаётся грозный рык, и все замирают.
А вот и старец вернулся с палочкой из кости.
Все аборигены, без исключения возвращают мандарины обратно, даже надкусанные дольки и шкурку кладут к моим ногам аккуратно да с опаской.
Старец жестом зовёт нас за собой и, не дожидаясь реакции, уходит обратно. Поднимаемся и плетёмся за ним через деревушку к площади. А там прямо в центре уже делегация встречает. Восемь крысок с луками собрались по периметру, видимо, только они тут воинами числятся. Остальные по центру — это ещё три низеньких старца и высокая худощавая бабуля, по виду, как жрецы. А то и монархи, потому что увешаны ожерельями из каменьев драгоценных, как воры в законе. Ну и наш олень встал с ними в один ряд, этот только шкурой и рогами хвастает. Похоже, всё местное правление собралось, чтобы решить нашу судьбу.
Пока подходим невозмутимо, сканирую округу. А то мало ли. Но металла поблизости нет. Хотя… проскакивает за площадью какое–то скопление. Прямо на границе сканирования. Но это скорее свалка.
— Мир, братья! — Восклицает бабуля на моём языке, повторяя фразу, сказанную мной первому старцу.
Убираю сканер.
— Доброго дня, — киваю. — Вы говорите на нашем языке?
— Древний язык небесных ведом только мне, — говорит бабуля и трясётся. И не понятно, то ли злится, то ли боится.
— То есть вы поняли, что мы сверху, — показываю пальцем на потолок.
Строгость в лицах собравшихся быстро растворяется. Она сменяется тревогой. Бабуля скороговорками на своём переговаривается с коллегами. У тех ужас в глазах.
— Мы не враги, — заявляю сразу. — Бояться нас не нужно.
Все затыкаются. А бабуля заявляет неожиданно чувственно:
— Владыки, мы признаём ваше могущество!
Все на ломанном русском повторяют. А следом падают ниц, опускаясь на колени. Даже крыски–воины, стоящие по периметру, опускаются. Один олень стоит, как стоял, просто кивает.
Минуты три они бьются лбами о мраморные плиты, приговаривая на своём. А затем Гайя шепчет мне на ухо, подсказывая:
— Вели им встать.
— Спасибо, поднимайтесь! — Объявляю, спохватившись. — Ну что вы в самом деле?
Старики поднимаются, кряхтя, смотрят с благодарностью.
— Мы приготовили дать, о, владыки, — заявляет бабуля. — Она ждёт вас уже двенадцать затмений.
Дальше она уже на своём командует крыскам у колонны. И те, метнувшись, выносят целый ящик, почему–то похожий по дизайну на вещь с инопланетного корабля. Дотаскивают еле–еле, пыхтя, и ставят передо мной, после чего разбегаются в разные стороны, будто сожрать их хочу.
Бабуля сама поднимает крышку. И нас с Гайей озаряет целая галактика из каменьев всех цветов. Хочется сразу окунуть туда руки и почувствовать эту приятную тяжесть. Пусть всё это не гранёно профессионально, но если не стекляшки, то здесь несметные богатства!
Стыдно даже лезть смотреть.
— Вам не понравилось, о, владыка? — Ахает бабуля.