супруги, живущие
на земле в согласье,
ложе делят,
35 мне же здесь, под дубом,
бродить одинокой,
зори встречая
в подземной келье,
сидеть мне долгими
днями летними,[102]
о судьбе моей о бедной
скорбя и плача,
о лишениях жизни,
ибо душе вовеки
40 в печали, в злосчастье
облегчения не будет, –
такой тоскою
моя жизнь окованна;
и мужу смолоду
не можно быть беспечным, –
сердцем невеселый,
хоть по всем приметам
тих и безмятежен,
он терпит муку,
45 тоску такую же, –[103]
пускай овладел он
всеми блаженствами жизни
или бежал в далекую,
изгнанник, в страну чужую; –
одинокий друг мой,
он сидит под диким
льдистым утесом,
милый, изнемог он,
морем окруженный
50 в обители бедствий,
в неизбывной печали
духом он исстрадался,
дом вспоминая счастливый,
другие годы.
Горе тому, кто роком
обречен на мученье
в разлученье с любимыми.
ВУЛЬФ И ЭАДВАКЕР[104]
Жертвой, поживой
дружине моей он будет,
примут ли ратники
безрадостного пришельца?[105]
Врозь наши судьбы.
Вульф на том острову,
а вот я на этом;
5 тот неприступен остров,
топями окруженный,
мужи кровожадные,
дружина островная,
примут ли ратники
безрадостного пришельца?
Врозь наши судьбы.
Вульфа я призывала,
истосковалась в надежде,
10 когда лила я слезы
дождливыми днями,
когда обнимал меня
муж-воитель, –[106]
то было мне счастьем
и печалью было.
Вульф, мой Вульф,
по тебе изнывая,
плоть моя ослабла
в разлуке с тобою,
15 хуже голода горе
гложет душу.
Эй, слышь, Эадвакер,
этого пащенка
Вульф утащит в чащу…[107]
………
Вот и разорвется,
что не связано было, –
наша песня.
МОРЕСТРАННИК[108]
Быль пропеть
я о себе могу,[109]
повестить о скитаньях,
как на пути многодневном
не раз безвременье,
нередко в сердце
горе горькое
и невзгоды всякие
5 знал в челне я,
многих скорбей обители,
качку морскую,
и как ночами
я стоял, бессонный,
на носу корабельном,
когда несло нас на скалы:
холод прокалывал
ознобом ноги,
ледяными оковами
10 мороз оковывал,
и не раз стенало
горе в сердце горючее,
голод грыз утробу
в море души измученной, –
того не может на суше
человек изведать,
живущий благополучно,
что я, злосчастливый,
плавая по студеному
15 морю зимою,
как муж-изгнанник,
вдали от соотчичей
….
льдом одетый,
градом избитый,
ни единого звука,
лишь студеных валов я слышал
гул в непогоду, –
изгою одна отрада:
20 клики лебедя,
крик баклана,
стон поморника –
не смех в застолье,
пенье чайки –
не медопитье;
бури бились о скалы,
прибою вторила
крачка морознокрылая,
и орлан роснокрылый
25 клекотал непрестанно.[110]
Но никто же из друзей-сородичей
сердце невеселое
не в силах утешить:
умом постичь не может
муж многосчастливый,
гордый, горя
в городе не изведавший,
добродоблестный,
что же понуждает
30 горемыку изнемогшего
в море скитаться:
мга все гуще,
пурга с полуночи,
земь промерзает,
зерна ледяные
пали на пашню,
но и теперь мой разум
душу побуждает
продолжить единоборство
35 с валами солеными
среди далеких потоков,
взывает сердце
во всякое время
к душе, спешила бы
путешественница по водам[111]
до земель иноплеменных
в заморских странах,
ибо нет под небом
столь знатного человека,
40 столь тороватого
и отважного смолоду,
в деле столь доблестного,
государем столь обласканного,
чтобы он никогда не думал
о дальней морской дороге,
о пути, что уготован
всевластителем человеку:
ни арфа его не радует,
ни награды в застолье,
45 ни утехи с женой,
ни земное веселье
и ни что другое,
но непогоды, бури
жаждет душой он,
путешествующий по водам:
рощи цветами покрылись,
стал наряден город,
поля зеленые,
земля воспряла,
50 и все это в сердце
мужа, сильного духом,
вселяет желание
вплавь пуститься
к землям дальним
по стезе соленой;
вот кукушка тоскующим
в кущах голосом,
лета придверница,
тревожит песней
55 грудь-сокровищницу, –[112]
праздный того не знает,
человеку этому неизвестно,
что изведали многие
на стезях нездешних,
в землях чужих изгнанники;
грудь-ларец покидая,
дух мой воспрянул,
сердце мое несется
по весеннему морю
60 над вотчиной китовой,[113]
улетая далеко
к земным границам,
и ко мне возвращается
голодное, неутоленное
из полета одинокого
сердце, и манит
в море выйти
на пути китовые;[114]
ведь только господним
65 я дорожу блаженством,
а не жизнью мертвой,
здесь преходящей, –
ведь я не надеюсь,
что на земле сей благо
продлится вечно;
из трех единое
когда-нибудь да случится,
пока человеческий
век не кончится:
70 хворь или старость,
и сталь вражья
жизнь у обреченного
без жалости отнимут;
пускай же каждый
взыскует посмертной,
лучшей славы –
хвалы живущих,
какую при жизни
заслужить он может
75 победной битвой
с недругом злобесным,
подвигом в споре
с преисподним диаволом,
чтобы потомки
о том помнили
и слава отныне
жила бы в ангелах
о нем бессмертная,
среди несметной
80 дружины блаженных.[115]
Уже не стало
на земле величья:
ушли всевластные;
кесари ныне,
кольцедарители,
не те державцы,
что жили допрежде,
особы сильные,
в усобицах необоримые,
85 владетели пределов
добродетельные и правые.
Рать погибла,
радость минула,
прозябают слабейшие
вожди в обители мира,
хлопочут без пользы;
пала слава,
роды благородные
хиреют, старятся,
90 как и всякий смертный
в мире срединном:
слаб он и бледен,
одолели годы,
плачет седовласый,
в земле покоятся
прежние его соратники,
дети высокородных;
мужа мертвое
не может тело
95 вкусить веселья,
ни сесть, ни двинуться,
ни почувствовать боли,
ни опечалиться сердцем.
Знатной казною,
златом устелил бы
брат могилу братнюю,
сокровища несметные
с ним захоронил бы, –
не много в том проку:
100 душе, в прошедшем
грешившей немало,
не в золоте спасение
от грозы господней,
не в казней земной,
что она скопила.[116]
Божья гроза настанет,
земь перевернется;
господь укрепил
исподы мира,
105 основал поверхность
и твердь небесную;
дурень, кто владычного не страшится, –
придет к нему смерть нежданная;
блажен, кто в жизни кроток, –
стяжает милость божию.[117]
СКИТАЛЕЦ[118]
Кто одинок в печали,
тот чаще мечтает
о помочи господней,
когда на тропе далекой,
на морской, незнакомой
с тоскою в сердце
он меряет взмахами
море ледяное,
5 одинокий изгнанник,
и знает: судьба всесильна.[119]
(Так говорил скиталец
о жестоких кровопролитьях,
о горестях и невзгодах,
о гибели сородичей).
Как часто я печалился,
встречая рассветы,[120]
сирота, о старом:
не осталось ныне,
10 кому бы смог я
смело поверить
все, что в сердце;
и сам я, воистину,
человечье благословенное
свойство знаю,
под спудом и на запоре[121]
полную сокровищ
душу свою удерживать,
если думы одолевают;
15 не оборешь судьбы,
ослабевшим духом,
от ума изнемогшего
малая подмога,
и молчат, запечатав
печали в сердце,
скорби своей не скажут
взыскующие славы;
им же подобно должен
думы свои прятать
20 я, разлученный с отчизной,
удрученный, сирый,
помыслы я цепями
опутал ныне,
когда государь мой