Великий крокодил, возлежащий в своих реках,
говорящий: «Мой Нил, я сам его сделал!»
Но проткну Я крюком твои челюсти,
Я приклею к твоей чешуе рыб всех рек твоих —
вытащу тебя из реки твоей,
и заброшу в пустыню со всеми рыбами рек твоих;
ляжешь ты в чистом поле; <…>
земным зверям и небесным птицам скормлю тебя[69]!
Левиафан здесь не назван по имени, однако без труда узнается сюжет борьбы Бога с водным драконоподобным противником, труп которого в итоге будет брошен в пустыне. В другом месте книги Исаии миф о победе над Левиафаном также пророчески переносится в будущее — на этот раз эсхатологическое:
…в тот день поразит Господь мечом Своим тяжким
Левиафана, змея прямобегущего,
и Левиафана, змея извивающегося! —
Он убьет дракона (tannîn) морского!
Здесь двойственная характеристика единого Левиафана превращается в двух самостоятельных существ, что впоследствии становится основой для легенд о двух Левиафанах — самке и самце. Однако тут речь идет, по-видимому, не о собственно морских чудовищах, более не представляющих в глазах пророка угрозы власти Творца, а, по-видимому, о Египте и Вавилоне.
Таким образом, древним израильтянам была известна мифологема, согласно которой YHWH на заре времен вступал в битву с Морем, в частности с олицетворяющим его змеевидным драконом Левиафаном, и поражал его — пробивал голову (или головы) палицей, или же отсекал ее мечом. Можно предполагать, что затем Он выкидывал труп морского владыки в пустыню, на иссыхание и съедение зверям. Эта победа утверждала космическую власть Бога и, вероятно, была первым шагом к творению вселенной. Однако по мере становления библейского монотеизма морской дракон перестает быть предвечным мифологическим противником. Упоминания о нем историзируются, а сам Левиафан превращается в метафору историко-политических явлений. Из библейской космогонии исчезает мотив победы над олицетворенным хаосом, мир создается Богом без всякого труда — словом. Левиафан же, во всем своем страшном обличье, теперь тоже лишь творение, игрушка для Него, существующая наряду с другими животными:
…вот — великое море
в его бескрайнем просторе —
Там пресмыкающихся не счесть —
от мала и до велика;
Там проплывают суда,
там — этот Левиафан,
что для игры Ты создал…[70]
Так трансцендентализация образа Бога постепенно сводила на нет архаический миф.
Однако мифу о Левиафане повезло обрести новое дыхание благодаря поздней библейской Книге Иова. В ней Бог описывает — а возможно, и демонстрирует — пораженному герою различные аспекты Своего могущества. Вторая из двух речей Бога почти целиком посвящена описанию чудовищ, одно из которых сохранило свое древнее имя. Здесь Левиафан уже не противник Бога, а творение. И все же творение чудовищное и неподвластное никому, кроме самого Бога. «Выудишь ли ты Левиафана? Зацепишь ли за язык веревкой? Вденешь ли ему в нос кольцо?» — риторически вопрошает Творец Иова (Иов 40:20–21). Даже остальные боги (или ангелы) боятся чудовища (Иов 41:17). Возможность человека выловить и съесть это существо полностью отрицается.
Тем не менее на этот раз сам Творец не спешит с ним бороться. Напротив, складывается впечатление, что явление Левиафана отражает какую-то тайну божественного промысла во вселенной. Возможно, он составляет одну из диковинок в мировом зоопарке при дворе Небесного Царя. Во всяком случае, по следам книги Иова Левиафан превратится впоследствии в одно из чудес, которые показывают визионерам-мистикам, путешествующим на небо. Таким образом, теперь встреча с ним — это символическое видение мировой бездны, стихийной, иррациональной и все же тоже каким-то образом включенной в гармонию подвластного Богу мира.
Характерная особенность образа Левиафана в книге Иова и восходящей к ней традиции — существование рядом с ним второго чудовища, которое названо в речи Бога словом bəhēmôṯ. Буквально это слово представляет собой множественное число от bəhēmāh («скотина»), однако речь в книге идет о единственном существе — множественность грамматической формы, по-видимому, лишь знак особого величия (возможно также, что это эвфемизм для какого-то другого названия). С легкой руки М. В. Ломоносова это слово стало обозначать в русском языке гиппопотама, поскольку многие читатели с эпохи Просвещения идентифицировали описанное в Книге Иова существо именно с ним.
В действительности основания для идентификации библейского bəhēmôṯ с гиппопотамом недостаточны. Одним из ключевых признаков, повлиявших на такое решение исследователей, является строчка «траву, как бык, он будет есть» (Иов 40:15), однако эта фраза в контексте может быть и иронической, указывающей как раз на хищный нрав этого Бегемота: «Траву [ли], как быку, ему есть?!» Остальное описание чудища слишком поэтично, чтобы указать однозначно на какое-либо конкретное животное, а язык Книги Иова отличается сложностью для понимания. Ясно лишь, что Бегемот возлежит в тени камышей, ив и лотосов — черты скорее речного животного, но применимые с тем же успехом, например, к крокодилу. Приблизительный перевод его основного описания мог бы выглядеть, без учета трудностей текста, примерно так:
Смотри: вот Бегемот, которого Я создал с тобой:
траву ли он, как вол, станет есть?!
Сила его — в бедрах,
мощь его — в мышцах брюха;
Он ворочает хвостом, как кедром,
жилы его ляжек — канаты;
Кости у него — литая медь,
ребра у него — кованая сталь[71].
В истории рецепции существовали самые разные зоологические интерпретации образа Бегемота, которые включали в себя не только слона и буйвола, но и червей и даже саранчу. В еврейской традиции он чаще рассматривается как животное сухопутное, царь зверей, чему способствует другой стих, в котором «горы приносят ему дань» (Иов 40:20). В Талмуде он будет представляться быком исполинских размеров — какой существовал и в ханаанейской мифологии о чудовищах.
Таким образом, описание Бегемота в книге Иова дает возможность для самых разных спекуляций. Нет даже уверенности в том, что речь идет именно о двух разных существах, а не об одном и том же (Бегемоте-Левиафане). Даже если на образ Бегемота повлиял зоологический гиппопотам (хотя сходство между ними не так велико), в книге Иова это больше чем просто животное. Это именно непобедимое мифологическое чудовище, лишь превратившееся впоследствии в элемент божественного управления миром.
Бегемот и Левиафан из книги Иова: новоевропейское изображение. Дж. Линнелл по мотивам У. Блейка, 1825 г.
Yale Center for British Art, Paul Mellon Collection, B1992.8.7(16)
Аналогичным образом исследователи пытаются соотносить второе чудовище — собственно Левиафана — с крокодилом. Однако и здесь сходство ограничивается во многом тем, что у Левиафана в книге Иова остается лишь одна голова вместо древних семи. В остальном описание, безусловно, посвящено животному, во-первых, морскому, а во-вторых, огнедышащему. Это подчеркивает фантастический и мифологический характер явления. Вот как переводит его описание, в частности, М. И. Рижский, отстаивавший точку зрения, будто перед нами крокодил:
Из пасти его выходят языки пламени,
Искры огненные вырываются,
Из ноздрей его выходит дым… <…>
Коснувшийся его меч не устоит,
Ни копье, ни стрела, ни дротик… <…>
Заставляет кипеть, как котел, пучину,
Море претворяет в кипящий котел.
За ним — светящаяся дорога,
Бездна кажется сединою.
На земле нет подобия ему,
Он сотворен бесстрашным.
На все высокое он смотрит с презрением.
Он царь над всеми гордыми зверьми[72].
Два чудовища в книге Иова (если их действительно два) — случай воскрешения древнего мифа на монотеистической почве. Чтобы подчеркнуть величие Бога, автору потребовалось противопоставить Ему выдающиеся, превосходящие воображение монструозные фигуры, не вписывающиеся в обычную природную реальность. Он позаимствовал их из архаического арсенала противников Бога, однако подчинил их Ему. Верно будет сказать, что контроль Бога над Бегемотом и Левиафаном — противопоставленный их полной неподвластности человеку — указывает на новые отношения между хаосом и космосом, в которых хаосу принадлежит своя таинственная роль в «экономике» мироздания. Таинственность фигур Бегемота и Левиафана в книге Иова и их связь с экзистенциально насущными вопросами о справедливости Бога обеспечила им дальнейшее развитие в еврейской и европейской культурах.
Книга Иова дала Левиафану (и Бегемоту) новую жизнь. Теперь они не были убиты в предвечные времена, а тем или иным способом существовали во вселенной. Можно наметить три основные траектории дальнейшего развития образа Левиафана — зоологическую, демонологическую и космологическую (теологическую). В рамках первой Левиафан и Бегемот рассматриваются комментаторами как прежде всего обычные животные. Так, в современном иврите