[30]. В свою очередь, повергаемые в тексте кедровые леса Ливанского хребта — мифологический топос священной битвы; уже в древнейших месопотамских сказаниях о Гильгамеше герой отправляется рубить ливанские кедры, чтобы сразиться с их покровителем Хумбабой. «Голос YHWH», таким образом, воспроизводит действия божественного воина.
Библейский Господь и напрямую характеризуется как воин и победитель, то есть аналог Ба’аля. Так, один из потенциально древнейших библейских текстов — «Песнь о Море» (Исх. 15) — воспевает победу Господа над египтянами, возглашая:
Псалом 24(23) фиксирует, предположительно, некий момент ритуала, в котором Господь представал как царь-воин, возвращающийся с победой в свое святилище. Идет перекличка голосов — по-видимому, изнутри и снаружи ворот:
— Поднимите, врата, головы ваши,
поднимитесь, двери извечные,
чтобы вошел Царь славы!
— Кто есть этот Царь славы?
— YHWH, силач-богатырь,
YHWH богатырский воин[33]!
Остается загадкой, что значит требование к воротам «поднять свои головы» (древний Ближний Восток не знает дверей, открывающихся через верх); возможно, имеется в виду, что воспеваемый божественный воин превосходит собой размер ворот, так что требуются усилия, чтобы он смог войти[34]. В этом образе может просматриваться элемент солярной символики. Исследователи обратили внимание, что эту же фразу — «поднимите ваши головы» — говорит угаритский Ба’лу божественному собранию, отправляясь на сражение с Ямму, олицетворением негативной силы моря. Ф. М. Кросс предполагает[35], что аналогичный клич сопровождал победное возвращение Ба’лу и, таким образом, может быть обращен не к самим воротам, а к заседающему возле них совету богов.
Как небесный воин, Господь может также восседать на колеснице (Авв. 3:15), стрелять из лука (Пс. 18(17):15, Плач 3:12–13, Зах. 9:14 и др.), метать копья (Авв. 3:11, 14). По-видимому, от грозового божества Господь унаследовал и яркую психологическую черту — гневливость. В библейских текстах гнев божества приобретает космические масштабы и упоминается несколько сотен раз, не считая различных синонимов. Гневом божества могут объясняться и политические неудачи, и стихийные бедствия, даже (Пс. 90(89)) чувство бессмысленности жизни. Но одновременно именно в гневе Господь одерживает свои победы. Таким образом, Ему присуще своего рода боевое исступление, гибельное для тех, на кого оно направлено, будь то «свои» или «чужие». В образности божественного гнева заметны элементы, связанные с огнем (гнев божества пылает) и с грозой (Господь гремит). Так, предвещая гибель Ассирийской империи, пророк Йеша-Яѓу восклицает:
Вот, Имя Господа идет издалека,
горит Его гнев, тяжек его дым,
Уста Его полны ярости,
язык Его — как жадный огонь! <…>
Явит Господь Свое великогласие,
Он свое тяжелоручие покажет
в пылком гневе — жадном огнепламени:
буря, наводнение, град камней!
От голоса Господа содрогнется Ашшур,
жезлом он будет побит[36]!
Хотя, по-видимому, в пророчестве речь идет о масштабных стихийных бедствиях как манифестации Господа в качестве владыки исторического процесса, пророк избирает для этого древние метафоры, связанные именно с грозой и огнем, — и тем, по-видимому, продолжает и развивает ханаанейские образы, существовавшие в народной религии. Хотя образ бога-воина соответствует известному нам Ба’алю, библейский Господь по текстам кажется даже более гневливым и огнепылким; эти черты могут восходить к протообразу YHWH, существовавшему до сложения библейского монотеизма.
Седобородый Творец изгоняет Адама и Хаву из сада Эден: христианское изображение. Ш. Ж. Натуар, «Упрек Адаму и Еве», 1740 г.
The Metropolitan Museum of Art
Таким образом, можно проследить в манифестациях библейского Бога элементы преемственности с первоначальной ханаанейской образностью. Единая фигура абсорбировала в себя черты, присущие изначально нескольким божествам, однако, в силу этого, сохранила определенную двойственность. Так, мы попытались проследить, как двоебожие Эль — Ба’ал (а также, возможно, Эльон — YHWH) привело к появлению в образе Единого Бога двух различных по происхождению аспектов: седовласого отцовского, связанного с мудростью, творением и вечностью, и сыновнего, связанного с непосредственным господством над землей и регулярным боевым подвигом обновления этого господства. Библейский Бог надмирен, если не трансцендентен, и эта его черта может напоминать — уже на новой стадии развития абстрактного мышления — удаленность ханаанейского Эля; однако, с другой стороны, Он всегда остается деятельным, вовлеченным Господом, не только высшим Судьей, но и исполнителем приговоров.
Хотя двойственность была, таким образом, преодолена в формальном единстве, двум этим аспектам проявления божества предстояла еще долгая судьба в истории еврейских мифологий. Как ни странно, визуальный образ двух божественных фигур был заново воспроизведен в одной из самых поздних книг еврейской Библии — в видении пророка Даниэля (Даниила), ставшем матрицей для дальнейших интерпретаций двойственности божества. Это видение, полученное героем во сне, имеет своим предметом весь процесс мировой истории, в котором к власти на земле последовательно приходят четыре зооморфных чудовища — Ассирия, Вавилон, Персия и Греция. Эллинистический гонитель иудаизма Антиох IV изображается одиннадцатым, дополнительным, антропоморфным рогом, вырастающим на голове последнего чудовища. В ответ на его злодеяния наконец является небесный Суд во главе с Древним днями (’attiq yomin), одетым в белое и седовласым, — и эпитет, и сцена, вполне применимые к ханаанейскому Элю:
9 Потом я увидел: Воздвигнуты были престолы, и Древний днями воссел на престол. Его одежда — как белый снег, а волосы — как чистое руно. Престол Его — пылающее пламя, колеса — огонь горящий.
10 Огненный поток течет, выходя от Него. Тысячи тысяч служат Ему, тьмы и тьмы пред Ним стоят. И Судьи воссели, и раскрылись книги. (Дан. 7:9–10, пер. РБО 2011)
Однако следом перед Древним днями предстает другая фигура, которая, согласно единственному описанному свойству, выглядит «как сын человеческий»; впоследствии пророк получит объяснение, что она олицетворяет собой «народ святых Всевышнего»:
13 И видел я в моем ночном видении: С облаками небесными приближается некто — словно бы человек. Он приблизился — и подвели его к Древнему днями.
14 И даны ему были власть, честь и царство, и все народы, племена и народности ему покорились. Власть его — власть вечная, непреходящая, и царство его нерушимо. (Дан. 7:13–14, пер. РБО 2011)
Эта фигура, с одной стороны, идет по облакам, а с другой — получает от Древнего днями «власть, честь и царство» над всей землей. Таким образом, для символического изображения грядущего вечного царства Израиля над миром автор Книги Даниила использовал мифологический образ младшего божества, приходящего по облакам в божественное собрание, возглавляемое божеством старшим.
Появление этой метафоры в Книге Даниила — и затем ее канонизация в составе Библии — стало основой для двойственного образа Бога в позднеантичной и средневековой традиции. Этому дополнительно поспособствовала множественность божественных имен в библейских текстах: так, все упоминания Бога под именем ʾĕlōhîm были соотнесены еврейскими комментаторами с одним аспектом Единого Бога, а под именем YHWH — с другим. В свою очередь, в каббалистической теософии также впоследствии сложились несколько основных ликов Плеромы, в том числе благой и недостижимый Древний днями или Долготерпеливый (букв. «долгий лицом») и другой — воинственный, гневливый, «малый лицом».
Таким образом, мы видим, что древние евреи, или часть из них, некогда верили, помимо прочего, в двух мифологических божеств — милосердного седобородого старца и гневливого воина, сопровождаемого громами и молниями. Эта двойственность, в свою очередь, сохранилась внутри монотеистического Божества и легла в основу дальнейших теологических размышлений, воскрешавших традиционную восточносредиземноморскую образность на новых основаниях.
Вписанность протообраза библейского Бога в мифологическую картину — Его описания как отца и громовержца, царя и воина — заставляет предполагать, что на архаическом этапе рядом с Ним, как с Элем или Ба’алем, должны были существовать и женские божества. Однако мотив жены Бога особенно противоречил библейскому монотеизму и потому сохранился гораздо хуже, чем образы, связанные с Ним самим. Лишь одно женское божество регулярно упоминается в библейских текстах, да и то без достаточных подробностей. Это Ашера (угарит. Асирату), которая в Угарите была одной из жен Эля (Илу); в Угарите Асирату считалась связанной с морем и мореходством. Характер же ее тезки, Ашеры, у древних евреев остается неясным; складывается впечатление, что связь ее с морем была евреями утрачена, а Ашера воспринималась как богиня плодородия