Их регулярная воспроизводимость неизменно привлекала к себе внимание и требовала объяснения. Густав Неккель, сомневавшийся в подлинности «Перечня Инглингов», склонен был видеть в этих «перифразах простых глаголов, с докучливым постоянством расставляемых в тексте», лишь средство заполнить строку, т. е. проявление неискусности автора (и аргумент в пользу поздней датировки его произведения) [Neckel 1908, 400]. Другие филологи, и среди них Вальтер Фогт [Vogt 1930, 193], напротив, полагали, что эта формула в значительной мере определяет тональность всего текста, находя в глаголе skyldi выражение предначертанности смерти правителя – «модальность судьбы». Финнур Йоунссон (Skj) и Э. Вессен [Wessén 1964] «проясняют» текст и прямо вводят отсутствующую в оригинале ссылку на судьбу в свои переводы. Так, Финнур Йоунссон регулярно подкрепляет семантику модальной конструкции выражением ifølge skæbnen: «в силу судьбы» отродье троллей затоптало Ванланди, другой правитель свалился с коня, третий был принесен в жертву и т. п. Э. Вессен прибегает к аналогичным ссылкам на судьбу: enligt ödes vilja «по воле судьбы», enligt ödes bud «по велению судьбы» либо såsom ödet bestämt «как определила судьба». Соответственно, строки оригинала 9.5—8. at þann gram (князя) / of geta skyldi / sløngviþref / Sleipnis verðar (вилы) переводятся Вессеном как «att en slunggrep från Sleipners måltid (= en grep för att kasta hö, hötjuga) träffade, såsom ödet bestämt (курсив автора. – О. С.), höfdingen» [Wessén 1964, 62].
Вальтер Окерлунд занимал компромиссную позицию в этом вопросе, полагая, что конструкция содержит информацию о предначертанности смерти лишь в тех случаях, когда на это указывает контекст строфы. Так, модальность skyldi актуализируется в строфе 1, начинающейся со строк: 1.1—3. Varð framgengt 〈…〉 feigðar orð «исполнился приговор смерти (=судьбы)». В этом случае конструкция 1.8. of viða skyldi (viða «уничтожать») оказывается вполне уместной. Но многократное повторение инфинитивной конструкции, как полагал Окерлунд, не всегда может быть оправдано контекстом; в большинстве случаев формула «навязывает себя поэту» [Åkerlund 1939, 144].
Мы, однако, иначе оценим смысл инфинитивных конструкций, опираясь на тезис о двуединстве стиха и языка, т. е. рассматривая стих «Перечня» не как внешнюю форму, в которую должны укладываться те или иные слова, а как форму самого поэтического языка, организующую содержательную структуру данного текста. Основной интерес инфинитивных конструкций состоит, на наш взгляд, не столько в модальной семантике глагола skyldi (не всегда отчетливой), сколько в его метрической функции, а значит в семантике тех полнозначных глаголов, которые выдвигаются посредством инфинитивной конструкции в позицию ключевой аллитерации. Конструкция, занимающая всю четную строку и обычно замыкающая хельминг, служит выделению глаголов, обозначающих причину смерти правителя, – «предикатов смерти».
Эта функция оставляет Тьодольву некоторую свободу для варьирования конструкции. В двух случаях он заменяет skyldi другими служебными глаголами: 4.3—4. sævar niðr / svelga knátti, букв. «родич моря мог поглотить»; 11.7—8. Dags fríendr / of drepask kvóðu «сказали, что родичи Дага убили друг друга». Еще в двух примерах инфинитивная конструкция заменяется перфектной – Vpp + hafði, без видимого различия в употреблении; ср. два сходных контекста:
5.9—12. þás árgjǫrn / Jóta dolgi / Svía kind / of sóa skyldi «когда жадного до славы врага ютов племя свеев принесло в жертву» – 25.1—4. Þat stǫkk upp, / at Yngvari / Sýslu kind / of sóit hafði «Разнеслась молва, что Ингвара племя Сюслы принесло в жертву»[33].
Обсуждая структуру и функцию данной конструкции, отметим еще одну деталь. Тогда как долгосложному глаголу для его выделения в позиции ключевой аллитерации достаточно опоры на служебный глагол (skyldi, knátti, hafði), краткосложные глаголы нуждаются также в поддержке эксплетивной частицы of. Функция этой частицы в языке «Перечня» (простой заполнитель спада или глагольный модификатор со значением сукцессивности?) также обсуждалась в германистике (см. особенно [Kuhn 1929]). Представляется, что этот вопрос должен решаться с тех же позиций, что и вопрос о семантике глагола skyldi. Между формальностью и содержательностью «несущих» элементов конструкции нет и не может быть противоречия. Сукцессивная семантика of, как и модальная семантика skyldi, вполне уместно дополняет значение «предикатов смерти», но она не лишает частицу ее главной, метрической функции – удерживать полнозначный глагол в позиции ключевой аллитерации.
Более существенным для настоящего рассуждения является вопрос о семантике самих «предикатов смерти». Легко убедиться, что в тексте «Перечня» это не единственные глаголы, обозначающие смертоносное действие, направленное на князя. В строфе 2, помимо конструкции of troða skyldi, мы находим также неотмеченный глагол kvalði «мучила, убила» (о маре), а в строфе 18 глагольная конструкция вообще отсутствует, хотя бычий рог, который «засел» (stóð) в сердце Эгиля, явился орудием его смерти. Специфическая иерархизация глаголов данной семантической сферы подтверждается, однако, тем фактом, что среди метрически выделенных глаголов мы находим две крайне редкие лексемы. Существенно, что обе эти лексемы повторяются в строфах «Перечня».
Речь идет, во-первых, о глаголе viða, который трижды повторяется в конструкции со skyldi: 1.8; 21.4, а также 36.4. Unz fótverkr / við Foldar þrǫm / virða vin / of viða skyldi «Пока больная нога не погубила друга мужей у края Фольда». Этимология глагола viða, как и его точное значение, не известны. Ян де Фрис допускает его родство с готским wiþon «трясти» [Vr, 659]. Но готский глагол – это hapax lego menon, и Леманн отрицает существование у него германских параллелей [L, 407]. Помимо «Перечня», viða встречается в двух неясных местах «Старшей Эдды» (Br. 5 и Gðr. II, 30) и в одной строфе «Утраты сыновей» Эгиля Скаллагримссона. Но у Эгиля строка 8.6. ef viða mættak «Если бы я мог уничтожить (Эгира)» – это издательская конъектура Финнура Йоунссона, подсказанная «Перечнем Инглингов» (см. с. 70 наст. изд.).
Значение второго редкого глагола sóa «приносить в жертву» не вызывает сомнений. В отличие от синонимичного blóta, это очень редкое, возможно, сакральное слово. За пределами «Перечня» (где оно встречается дважды – в формах инфинитива и причастия II; см. примеры выше) мы находим его только в «Речах Высокого» – в тех же двух формах (Háv. 109 и 144; также of-sóit в Háv. 145). Строфа 144, в которой перечисляются ритуальные операции, совершаемые жрецом, особенно широко обсуждалась в литературе. Вот ее последние строки: Veiztu, hvé biðia skal? / Veiztu, hvé blóta skal / Veiztu, hvé senda skal? / Veiztu, hvé sóa skal? «Умеешь молиться и жертвы готовить? Умеешь раздать? Умеешь заклать?» (пер. А. И. Корсуна).
Другие «предикаты смерти» составляют в тексте «Перечня» единый ряд с названными. Поясним значение нескольких из них, не очевидное вне контекста: 7.8. kjósa skyldi – о Хель, «избравшей» конунга Дюггви; 8.6. of geta skyldi – о вилах, «достигших» конунга Дага; 10.12. temja skyldi – о коне (= виселице), которого должен был «смирить» конунг Агни; 14.8. of bera skyldi – о коне (= виселице), который «вознес» конунга Ёрунда.
Имена Инглингов, тяготеющие к началу строфы (эпизода), и «предикаты смерти», тяготеющие к ее концу, могут быть названы двумя смысловыми центрами эпизода.
6. Личные формы глагола и «время предков» в «Перечне Инглингов»
Личные глагольные формы, на первый взгляд, мало что могут прибавить к общей картине смерти, изображаемой Тьодольвом. Это, однако, не совсем так. Личные формы на слабых вершинах четных строк не менее, чем «предикаты смерти», заслуживают нашего внимания. Дело в том, что именно эти второразрядные глаголы (ср. выше их характеристику Л. Холландером) и создают то впечатление развития событий во времени, которое дает основание исследователям характеризовать «Перечень» как нарративный текст sui generis[34].
Проходящий через строфы «Перечня Инглингов» ряд глаголов в форме претерита (четные строки, вторая вершина) побуждает воспринимать их как краткие повествовательные тексты. Этому восприятию в немалой степени способствует проза Снорри, развертывающая эпизоды в связные рассказы, где гибель конунга – это следствие предшествующих действий самого конунга и его антагониста. Но перед нами лишь видимость повествования. Отдельные эпизоды «Перечня» так же лишены временной перспективы, как и поэма в целом. Этот эффект, заложенный в поэтической грамматике песни, остается незаметным для ее переводчиков и интерпретаторов, вносящих в текст видовременную информацию, в нем отсутствующую.
Рассмотрим уже неоднократно упоминавшуюся выше строфу 2 песни (смерть Свейгдира). В прозе «Саги об Инглингах» ей соответствует следующий рассказ, где каждое действие персонажей снабжено мотивировкой и эпизод складывается в хорошо построенный сюжет: «Однажды вечером после захода солнца, когда Свейгдир шел с пира в спальный покой, он взглянул на камень[35] и увидел, что у камня сидит карлик. Свейгдир и его люди были очень пьяны[36]. Они подбежали к камню. Карлик стоял в дверях и позвал Свейгдира, предлагая тому войти, если он хочет встретиться с Одином. Свейгдир вошел в камень (hljóp í steininn), а тот сразу закрылся (en steininn lauksk þegar aftr), и Свейгдир так никогда из него и не вышел. Тьодольв из Хвинира говорит так» (КЗ, 17; HKr. 14). Далее приводится строфа:
En dagskjarr
Durnis niðja
salvǫrðuðr
Sveigði vélti
þás í stein
enn stórgeði
Dusla konr
eft dvergi hljóp,
ok salr bjartr
þeira Sǫkmímis