Пир амбивалентен в германской культуре (конечно, не только в ней). Будучи искони связан с жертвоприношением (см. [Bauschatz 1978; Blumenstengel 1964]), он соседствует с убийством и смертью. В то же время сам пир чреват спором, т. е. разъединением пирующих на две стороны или партии. Спор может отводиться в безопасное русло, принимая форму ритуализованного увеселения – «сравнения мужей» (ср. спор Беовульфа и Унферта; перебранки на пирах хорошо известны из скандинавской традиции). Но он может перерастать и в распрю. Пир и спор/распря – это, таким образом, два взаимосвязанных аспекта социальных отношений, две силы, выполняющие важнейшую роль в самой организации общества (о конструктивной роли распри в древней Исландии см. [Byock 1982]).
Взаимосвязь эта имеет коррелят и в TE(N)K-цепочке. За пределами темы пира данная цепочка находит продолжение в нескольких других словах, самое важное из которых – þing «народное собрание», «(судебное) дело, спор», «вещь». В «Беовульфе» данное слово встречается во втором из названных значений, отсылая именно к спору, тяжбе сторон; ср. комм. Клейбера к строке 409. / mē wearð Grendles þing: «“the affair of Grendel”, with the subaudition of “case”, “dispute”» [Klaeber 1950, 142] и к строкам 424b—426. ond nū wið Grendel sceal, // wið þām āglæcan / āna gehēgan // ðing wið þyrse: «“hold a meeting”, “settle the dispute”, “fight the case out”. A legal term applied to battle» [Ibid., 143]. Спор имеет два исхода, оканчиваясь битвой либо договором. Ситуация договора обозначается глаголом þingian: 470. Siþþan þā fǣhðe / fēo þingode «После того я распрю за выкуп (деньги) уладил» (ср. также 156, 1843); сюда же относится и существительное geþinge, обозначающее условия договора (1085) и его исход: 397—398. Lǣtað hildebord / hēr onbīdan, // ... / worda geþinges «Пусть щиты здесь дожидаются исхода беседы». К данной цепочке может быть отнесено и слово þengel «князь» (1507).
Подобные семантические построения остались бы, однако, в большой степени гадательными, если бы родство слов в цепочках (совершенно независимое, как следует повторить, от их научной этимологии, т. е. от того, что думают об историческом отношении этих слов компаративисты; см. об этом ниже) не подтверждалось на фономорфологическом уровне. Этот момент требует особого нашего внимания. Речь идет – по крайней мере в ряде случаев – не об исконных фономорфологических отношениях, возникающих на почве самих германских языков или в еще более узком (западногерманском, древнеанглийском) ареале. Язык, как можно убедиться, пускает в ход все свои ресурсы, чтобы сплотить слова в цепочках, т. е. объединить их регулярными фономорфологически ми моделями. В качестве главного из этих языковых механизмов выступает словообразовательная и грамматическая вариативность. Варианты служат соединению звеньев цепочек и расшатывают сами границы слов, способствуя их отождествлению в отдельных звеньях, т. е. непрерывности переходов от одного слова к другому. Следует при этом иметь в виду, что словообразовательная и фономорфологическая вариативность, вообще говоря, мало характерна для древнеанглийского поэтического языка, в высокой степени нормализованного. Иначе говоря, замечательная пластичность такого существительного, как sele, -i-, м. р./ sæl, -а-, ср. р. / sæld, -ō-, ср. р. «палаты», или такого глагола, как þēon «процветать, иметь удачу» (см. ниже), – это их индивидуальная особенность, отражающая, как можно думать, их функциональные связи внутри цепочек.
Наибольший интерес в данном отношении представляют слова TE(N)K-цепочки, более сложной по своему устройству. Фономорфологические связи в ней индуцируются вариантными формами глагола þēon. По происхождению это сильный глагол III *þiŋχan, о чем напоминает, как обычно считается, остаточная (адъективизированная) форма прич. II geþungen (строка 624 в первом эпизоде) – «превосходный» // дсакс. githungan. В силу регулярных и весьма ранних фонетических изменений (выпадение носового и компенсаторное удлинение гласного) этот глагол уже в готском переходит в I класс: þeihan – прет. ед. þaih [L, 359]. Соответствующая данному классу форма þāh засвидетельствована в древнеанглийском (ср. в «Беовульфе» строки 8, 2836, 3058); ср. так же двн. dîhan – прет. ед. dêh, совр. нем. gedeihen). Дальнейшие фонетические изменения в древнеанглийском ведут к переходу þēon во II класс сильных глаголов. В прозе встречаются такие его формы, как прет. мн. þugon, прич. II (ge)þogen [Sievers 1898, 211]. В принципе и упомянутая форма geþungen могла бы быть интерпретирована как вариантная парадигматическая форма причастия II, отражающая чередование по закону Вернера; ср. fēon, VII слн. «ловить», прич. II gefången. Однако то же причастие geþungen могло послужить исходной базой и для нового сильного глагола III (ge)þingan со звонким, проведенным через всю парадигму. Итак, все развитие может быть представлено следующим образом:
Важно, что разновременные формы продолжают существовать в качестве вариантных, причем форма geþungen, скрепляющая весь этот ряд, выступает одновременно и как рефлекс общегерманского глагола, и как регулярная парадигматическая форма глагола þingan. Контексты «Беовульфа» оправдывают оба истолкования. Так, если в приведенном отрывке geþungen беспрепятственно может быть понято как прилагательное (mōde geþungen «духом превосходная»), то строка 1927. Hygd swīðe geong / wīs wēlþungen не столь однозначна. Издатели [Holthausen; Klaeber; Wrenn] склоняются к слитному написанию wēlþungen как сложного прилагательного, хотя Клейбер допускает возможность написания wēl þungen, Adv. + Part. II [Klaeber, 421]. Второе понимание, т. е. wīs wēl þungen, прибл. «мудрая и весьма преуспевшая», представляется более обоснованным. В самом деле, в «Беовульфе» отсутствуют другие сложные прилагательные с wēl– в качестве интенсификатора; напротив, наречие wēl регулярно квалифицирует глагольные формы: ср. в той же сцене пира словосочетание 639. / wēl līcodon, так же относящееся к Веальхтеов. К тому же, если бы wēl(-)þungen было прилагательным, следовало бы ожидать оформления всей строки 1927 как парной формулы (*wīs ond wēlþungen «мудрая и превосходная», по модели 82 hēah ond horngēap).
От глагола (ge)þingan, слн. III, представленного выше как фономорфологический вариант þēon, (ср. [B-T, 455]) идет между тем прямая линия к существительным geþing «согласие, договор» и þing «собрание», «дело», «вещь». Их ближайшая связь, насколько можно судить, подтверждается существующими контекстами: так, строка из христианского эпоса Metode geþungon Abraham and Loth [Ibid.] допускает понимание «Авраам и Лот жили в согласии с Богом». Связь эта подтверждается и на словообразовательном уровне: geþingan соотносится по конверсии с þing так же, как swincan, слн. III «трудиться» – swinc «труд».
Между тем в этом звене мы перешли этимологический рубеж, устанавливаемый грамматиками и словарями: geþingan, слн. III как вариант (ge)þēon обычно не связывается с þing и образованными от него слабыми глаголами (ge)þingan 1 «определять, назначать» и (ge)þingian 2 «улаживать» [B-T; Seebold, 512 f.; L 359 f.]. Мы могли убедиться, однако, что древнеанглийский язык пестует эти связи, поддерживает их на всех уровнях.
Выше не было затронуто еще одно слово TE(N)K-цепочки, наиболее употребительное в теме пир: þicgan, слн. V «принимать» // дисл. þiggja, ср. дсакс. thiggian, слб., далее к и.е. *tek– в дирл. tehtaim «я имею», брет. tizaff «хватаю», вал. teg «красивый, приятный» (ср. дисл. þægr «приятный»), лит. tenkù, tèkti «тянуться, достигать». Вопрос об этимологической связи данного глагола с þēon может показаться уже вовсе «ненаучным», целиком относящимся к области мифологических сближений (ср., однако, [Seebold, 511]). Но язык и здесь подводит фономорфологическую базу под ассоциации, мотивируемые темой пира. В данном случае нам нет необходимости выходить за пределы приведенных текстов (эпизод II). Форма прет. ед. geþah в строке 1124 доставляет немало забот текстологам, отклоняясь как от уэссекского (geþeah, ср. 618, 628), так и от англского (geþæh) диалектных вариантов. В этой форме чаще всего видят «a WS scribe’s ineffectual respelling of Angl. þæh» [Klaeber, LXXXVII]. Следует вместе с тем заметить, что речь идет не о единичном написании, ср. в «Деоре»: 40b. (oþ þæt Heorrenda nū 〈...〉) londryht geþаh «теперь же Хеорренда принял имение». Поэтому вполне обоснованны попытки текстологов оправдать данную форму, читая ее как geþāh (с долгим гласным); см. [Holthausen]. Чисто теоретически можно было бы допустить здесь аналогическое выравнивание по форме мн. ч. geþāgon, которая сама по себе нерегулярна [Sievers 1898, 27]. Но другие глаголы данного фономорфологического подкласса не дают примеров подобного выравнивания. Гораздо более вероятным представляется предположение о влиянии на данную форму формы þāh глагола þēon «процветать, иметь удачу»; см. указание на литературу в изд. [Klaeber, LXXXVII]. Для историка языка это не более чем реконструкция ad hoc, и он вправе относиться к ней с сомнением: глаголы þēon и þicgan не ассоциируются для него ни морфологически, ни семантически. Но их ассоциируют традиция и тема пира. Приятие из рук хозяев напитка либо дара, по условиям данной темы, – залог процветания и благоденствия. Формула приятия Bēowulf geþāh в строке 1024 читается в отвлечении от объекта (перенесенного в следующую строку) как формула процветания, как предвосхищение тех слов, с которыми хозяйка Веальхтеов обратится к Беовульфу в речи, завершающей тему пира:
1216 «Brūc ðisses bēages, / Bēowulf lēofa, 〈...〉
1218 〈...〉 / ond geþēoh tela».
Носи эти кольца, славный Беовульф, и благоденствуй.
Заметим, к слову, что каузальная связь между приятием (переходный глагол þicgan) и удачей, процветанием (непереходный þēon) актуальна и для контекста «Деора». Старый поэт говорит в завершающих строках стихотворения о том, что король пожаловал его имение более молодому и удачливому поэту: