Сердце было ключевым элементом в необычном и волшебном способе воспроизводства поври. Прибавив к нему соответствующее количество камней — многочисленные скалы из застывшей лавы прекрасно для этого подходили — и месяц древних магических ритуальных песнопений, гномы могли сотворить саму жизнь и вдохнуть ее в преемника погибшего.
Дома, на Обветренных островах, где было достаточно женщин, к Сепульхеру — так назывался ритуал — прибегали редко. Здесь же племя могло сохранять силу только благодаря ему, ибо из множества женщин осталось всего три. По какой-то загадочной причине Сепульхер почти всегда приводил к рождению мальчика, даже если сердце было женским.
Вернувшись с острова Часовни, гномы подготовили и похоронили сердце Регвеньо вместе с куском скалы, и таинство началось. Как раз в этот день, прямо перед их отплытием, из Сепульхера, как стало называться и само место захоронения, послышалось первое громыхание. Появление сына Регвеньо ожидалось через пять месяцев, но уже по этим звукам стало ясно, что из малыша выйдет такой драчун, что родитель мог бы гордиться.
— Я ведь с трудом помню, как это бывает по-другому, — произнес Маквиджик. — Из ста тридцати моих рождений сто пять было уже на озере.
Сидевший позади него гном, единственный, кто прибыл на Митранидун вместе Маквиджиком и Бикельбрином, задумчиво поглядел на северо-запад, в сторону высокого ледника.
— Мы с братом Хейкалнаком специально плаваем туда, чтобы почувствовать настоящую холодную воду. Вот уж не думал, что буду скучать по ледяной пучине Мирианского океана, — пожаловался он.
— Твоя правда, — согласился Бикельбрин.
— А я надеюсь, что еще вернусь туда, — сказал Маквиджик, и все, включая его печального соседа, посмотрели на него в изумлении.
— Ну не дурак ли ты, Маквиджик! — подал голос с кормы Прагганаг. — Только ступишь на берег, и кровь тут же застынет у тебя в жилах. Или ты возомнил себя ледниковым троллем? Хороша надежда, как бы поскорее сдохнуть!
— Вот-вот, — согласился сосед Маквиджика. — Мы ведь даже не знаем, в какой стороне этот чертов Мирианский океан! Одни говорят, на востоке, другие — на западе. А сколько сотен пало в экспедициях на большую землю, которую жрецы называют великолепной? Если бы не Митранидун, нам всем пришел бы конец.
— Если не от варваров и монстров, то уж точно от холода, — кивнул Бикельбрин, но тон его заметно разнился с испуганными интонациями спутника.
Бикельбрин и Маквиджик заговорщически переглянулись. Они часто раздумывали над тем, как покинуть Митранидун, а последнее время стали в открытую заявлять, что смерть, пусть даже без Сепульхера, не намного хуже, чем скучное прозябание на туманном озере.
— Когда звезды на землю с неба взглянут, — затянул песню один из гномов.
— Двадцать воинов плечом к плечу встанут, — подхватил второй, выводя мотив торжественного военного гимна поври, в котором все заканчивалось плохо.
— О нет, только не эту песню! — вскричал еще один карлик. — Сегодняшняя ночь будет веселой, дурачье! Ведь нас ждет не война, а разминка!
— За которую Прэг поплатится лицом, — съязвил запевала.
Все опять засмеялись, кроме Прагганага, конечно, который испепеляющим взором смотрел на остальных, продолжая точить лезвие топора о брусок, но скрежет потонул в общем хохоте.
Ночь выдалась темная, и очертания острова Часовни были едва различимы в тумане. Однако гномы уверенно держали курс. Мало кто мог сравниться с поври в мастерстве мореплавания, даже когда дымка поднималась над Митранидуном так высоко, что почти полностью скрывала звезды.
— Ха, похоже, наш монашек будет драться, — заметил Бикельбрин, прервав долгое молчание, в течение которого слышался только мерный плеск весел о воду, и указывая вдаль, где за слоистой мглой виднелось одинокое пламя факела.
— Бьюсь об заклад, что он привел с собой полсотни дружков, — проворчал Прагганаг.
— Тогда поохотимся на славу, и мой берет скажет мне спасибо, — отозвался Маквиджик. — В любом случае причаливаем. Если там будет засада, то сразу же пускай в ход свой топор, Прэг, и мы быстро с ними покончим.
Кормик не слышал, как приближался плот. Ночной бриз наполнял его уши плеском волн, ударявшихся о скалистый берег. Прошло несколько часов ожидания, догорал второй факел, и монах уже давно перестал вглядываться в темную даль озера. Он сидел на песке, опершись спиной о большой камень, и смотрел в небо, которое виднелось то тут, то там сквозь серые завитки тумана. В руках юноша вертел два самоцвета, гематит и магнит, то и дело прижимая их друг к другу. Власть магнита заключалась в силе притяжения, которой Кормик часто пользовался, чтобы искать на пляже и отмелях, разбросанных вокруг острова Часовни, разные металлические предметы. Благодаря магниту он начинал чувствовать металл и уже нашел много монет, старинного оружия и инструментов. А еще этот самоцвет позволял притягивать небольшие металлические изделия к руке.
В эту ночь ничего найти не удалось, хотя Кормик особенно и не старался. Поиски были лишь предлогом, чтобы выйти из церкви, не вызывая подозрений у братии. Как только солнце село, он даже перестал делать вид, что занят с магнитом. В голове вертелся только один вопрос: вернутся поври или нет?
Но даже раздумья о предстоящем поединке улетучились, когда на небе засверкали звезды, а туман еще не успел подняться высоко и окутать их сплошной пеленой. Как часто Кормик терялся в сиянии этих небесных огней, уносясь мыслями в те времена, которые провел в Вангарде, в Пеллинорской часовне, и за заливом, в часовне Абеля, главном аббатстве его церкви. Те дни были такими хорошими, наполненными страстью. Полный замыслов и воодушевления, с широко распахнутыми глазами и открытым сердцем, он с головой окунулся в жизнь часовни, ловя каждую деталь, каждое суждение, принимая на веру каждый догмат и каждое чаяние в наставлениях блаженного Абеля.
«Куда подевался этот всепоглощающий огонь надежды?» — задавался вопросом Кормик.
Провожая один за другим долгие и тяжелые дни, он все чаще поддавался унынию. Любовь к острову Часовни и к озеру по имени Митранидун давно прошла. Монах не чувствовал душевного подъема, когда был закончен очередной этаж каменной церкви, потому что знал: никто, кроме братьев и их слуг, сюда не придет. Он не заслушивался проповедями брата Джавно или отца де Гильба, даже когда они зачитывали его любимые отрывки из учений блаженного Абеля. Кормик не питал отвращения ни к кому из собратьев-миссионеров. Джавно, например, ему очень нравился. Но юноша понимал, что они не смогут вернуть ему вдохновение. В глубине души он догадывался, что они исказили смысл экспедиции в Альпинадор. Их направили проповедовать, учить и обращать в свою веру язычников, но радужные надежды не оправдались. Варвары не хотели ничего слышать, и отчуждение переросло в открытую вражду. Зная соседей-островитян лучше, чем любой другой абелиец с острова Часовни, Кормик был уверен в том, что их миссия потерпела крах окончательно и бесповоротно.
Вражда только усугубится.
Души варваров спасти не удастся.
— Ах, Милкейла, ты была моей последней надеждой, — прошептал Кормик, подходя к кромке воды, чтобы выбросить ненужную гальку.
Но слова застряли у него в горле, когда сквозь неровную дымку проступили волосатые и морщинистые лица кровожадных поври.
Кормик торопливо отряхнул песок с платья.
— Так, значит, ты готов, — вместо приветствия сказал Маквиджик. — Один? — спросил он, подходя ближе, так что юноше пришлось отступить на шаг, и оглядываясь кругом.
Кормик кивнул, посмотрел на остальных прибывших и заметил позади них своего предполагаемого противника. Тот злобно усмехался, постукивая о ладонь деревянной дубинкой. На какую-то секунду юношей овладела паника, колени задрожали, а в мозгу закружилась одна мысль: «Надо бежать что есть мочи!»
— Ты один? — повторил вопрос Маквиджик, хлопнув монаха по бедру.
Инстинктивно Кормик отскочил в сторону, и гномы в момент ощетинились. Юноша ждал повторной атаки, но ее не последовало.
— Ну так как? — потребовал Маквиджик.
— Да, один, — пробормотал Кормик. — Я же дал слово.
— Положим, слова ты не давал, но и не возражал, — ответил Маквиджик. — Хотя попробовал бы ты возразить! Живо поплатился бы кровушкой.
Гномы загоготали, а Кормик нервно сглотнул.
— Что ж, раз ты счел долгом сдержать слово, это хорошо. Для человека, я имею в виду, — заметил Маквиджик.
— Значит, у тебя есть честь или совсем нет мозгов, — добавил Бикельбрин, чем вызвал очередной взрыв смеха. — Про людей мы чаще думаем второе.
Всеобщее веселье прервал Маквиджик.
— Покончим с этим. — Он кивнул Прагганагу, который тут же вышел вперед, держа наготове оружие.
Затем гном повернулся к Кормику.
— Знаешь правила?
— Нет.
— Значит, знаешь, — хмыкнул Маквиджик, и гномы снова осклабились.
Один только Прагганаг имел такой свирепый и воинственный вид, что у Кормика кровь стыла в жилах.
— Прагганаг собирается прикончить тебя, так что имей в виду: проиграешь — прощайся со своей кровушкой. Сам можешь делать с ним, что хочешь, мы не станем вмешиваться. Убей, размозжи ему голову, делай что угодно. Если победишь, получишь в награду его колпак.
— Что еще за шутки! — рявкнул Прагганаг.
— Он поплатится жизнью, а тебе жалко колпака, — возразил Маквиджик.
— Да этот берет гораздо ценнее, чем его поганая жизнь!
— Значит, сначала он убьет тебя, а потом все равно заберет его себе!
— Как шакал!
Маквиджик собирался что-то ответить, но передумал, улыбнулся юноше и отошел в сторону.
Кормик, в свою очередь, хотел было уточнить, не придется ли ему в случае победы отбиваться от остальных поври, но прежде, чем он успел открыть рот, взбешенный Прагганаг с ревом бросился на него, размахивая дубинкой.
Кормик увернулся от нескольких ударов, затем пару раз перекувырнулся, отступая, ибо другим способом уйти от натиска соперника было невозможно. Наконец он вспрыгнул на небольшую груду камней и даже успел развернуться, чтобы занять оборону, прежде чем Прагганаг, свирепо рыча, приблизился к нему.