— Что вас беспокоит, брат? — поинтересовался отец де Гильб, выводя Джавно из забытья.
Монах открыл глаза и сообразил, что лечение давно окончено, а он до сих пор стоит, вытянув руку перед собой.
Джавно выпрямился, откашлялся и ответил:
— Я же говорил, что это всего лишь царапина.
— И все же? — настаивал де Гильб. — Сражение оставило неприятный осадок у вас в душе?
— Нет. То есть да, святой отец, — запинаясь, произнес Джавно. — Я не понимаю, почему варвары так яростно осаждают наши укрепления. Их соплеменники живы только благодаря нашим трудам и самоцветам, это глупо отрицать. Взамен мы просим лишь признать источник целительной силы, которую они испытали на себе.
Некоторое время отец де Гильб молча смотрел на собеседника, затем спросил:
— Вы слышали о сражении на Икорном поясе?
Джавно удивленно кивнул в ответ на нелепый вопрос. Какой же абелиец не знает этого проклятого названия? Имя Икорного пояса носила улица в столице Делавала, на которой первые абелийские монахи, приплывшие в город через устье реки, основали часовню. Тогда она была размером всего с двухэтажный дом. Там они и начали проповедовать слово блаженного Абеля.
— А что вы знаете об Икорном поясе, брат?
— Народ Делавала очень хорошо принял странствующих монахов, — ответил Джавно. — Их навыки быстро пришлись по вкусу жителям улицы. Всего за несколько дней по соседству собралось множество любопытных.
— Многообещающее начало, притом на заре существования нашей религии, не правда ли?
— Конечно!
— Чересчур многообещающее, — заметил отец де Гильб. — Блаженный Абель направил священников в самый крупный город Хонсе вскоре после того, как туда пришли вести о постройке часовни Абеля. Если мне не изменяет память, владыка Делавал, дед нынешнего правителя, встретил их с распростертыми объятиями. Фактически он был их первым пациентом, испытав на себе магию самоцветов, ибо страдал не очень серьезной, но изнурительной болезнью. С разрешения владыки братья принялись проповедовать и лечить людей. Народ почувствовал силу камней и потянулся к блаженному Абелю.
— Но это разгневало самхаистов, — добавил Джавно.
Отец де Гильб мрачно кивнул и пояснил:
— Под угрозой оказался сам владыка Делавал. Тогда он отправил городские войска на расправу с нашими братьями, и Икорный пояс превратился в крепость внутри города.
— Каждый абелиец знает эту историю.
— А известно ли вам, что настоятель часовни на Икорном поясе заключил с владыкой сделку, которая позволила бы братьям покинуть город в целости и сохранности?
— Впервые слышу, — отозвался Джавно.
— Эта информация не для всех. Обычно рассказывают, что самхаисты подговорили городскую чернь отправиться на улицу абелийцев. Братья не желали использовать магию самоцветов против своего народа, проиграли осаду и были убиты.
— Да, все десятеро.
— Нет, брат, все происходило совсем не так. Монахи пошли на сделку с владыкой Делавалом и уже собирались уходить из города, как он явился к ним и заявил, что условия изменились. Правитель обещал прекратить преследования, если они отрекутся от блаженного Абеля и примут веру самхаистов.
Брат Джавно в ужасе посмотрел на отца де Гильба, осознав страшную цену, которую пришлось заплатить их предшественникам.
— Значит, они не согласились, и тогда воины владыки Делавала убили их? — спросил он, облизнув пересохшие губы.
— Да, братья отказались. Не желая губить людей с именем блаженного Абеля на устах, они хотели лишить владыку Делавала и самхаистов — особенно их! — возможности торжествовать победу, поэтому убили себя, все десятеро. Вслед за ними совершили самоубийство сто их последователей из крестьян. Но они погибли не зря, брат Джавно. Их бесконечная преданность вере потрясла владыку Делавала. Не прошло и пяти лет, как в город приехала новая миссия от блаженного Абеля. На сей раз владыка призвал их самолично. Он пообещал им неприкосновенность со своей стороны, гарантировал и защиту от самхаистов.
Джавно пытался осмыслить услышанное.
— Они предпочли убить себя, чем отречься от блаженного Абеля, — пояснил отец де Гильб. — Мы называем их героями. Варвары в нашем подземелье поступают точно так же, и мы считаем их глупцами.
— Простите, святой отец… — начал Джавно, но де Гильб продолжал говорить:
— Те трое, что сидят внизу, не слишком-то отличаются от наших братьев из Икорного пояса, хотя, конечно, заблуждаются в своей вере. Не стоит обвинять их в упрямстве, брат. Будь мы на их месте, я потребовал бы от себя и от вас не меньшей преданности. Смерть над нами не властна — таков завет блаженного Абеля. Наши… гости, без сомнения, руководствуются подобными же принципами, как и те, кто так самоотверженно атакует стены часовни. Есть много причин принять смерть. Какие-то из них уважительные, какие-то нет. Вера, на мой взгляд, стоит того, чтобы расстаться с жизнью. Варвары считают так же. Поэтому они будут приходить под наши стены снова и снова. Я уважаю их за самоотверженность и буду чтить, даже убивая.
— Конечно, святой отец, — смиренно ответил Джавно, уставившись в пол.
— Здесь не Икорный пояс, — торжественно заявил де Гильб. — Мы, орден блаженного Абеля, стали сильнее. Вера наша окрепла. Мы удержим эти стены, сколько бы врагов под ними ни полегло. Божий завет, изреченный в тридцатом году, не ограничивает нас в средствах защиты, в отличие от наших несчастных собратьев из Икорного пояса.
— Что вы имеете в виду?
— Вы видели мою сегодняшнюю молнию?
— Да.
— В следующий раз мы обернем варварские камни и стрелы против них самих. От нашего магического огня содрогнется весь Митранидун! — пообещал отец де Гильб. — Если мы убьем десяток, два, сотню, так тому и быть. Остров Часовни не падет под ударами неверных. Мы будем стоять до последнего, и пусть эти люди сгниют в нашем подземелье, как гниют трупы их сородичей под нашими стенами, но мы не уступим. Никакой пощады, брат! Они не заслужили нашей милости. В отличие от несчастных собратьев из часовни на Икорном поясе, мы не сдадимся. Мы — воины Абеля, и горе нашим врагам!
За дверью кабинета отца де Гильба, прислонившись к каменной стене и схватившись руками за голову, стоял брат Кормик. Он слышал воодушевленную речь Джавно, ободряющие возгласы остальных. Эти аплодисменты, это ужасное превозношение абелийцев над всеми остальными людьми заставляли его сердце обливаться кровью.
Он вспомнил Милкейлу, увидел ее бездыханной, лежащей на камнях. Кормик бросил ведро с водой прямо перед дверью и опрометью побежал в свою крошечную комнату. Он молился, просил наставления и надеялся, что во время следующей битвы его грудь пронзит варварское копье.
Глава четырнадцатаяВЫБИРАТЬ НЕ ПРИДЕТСЯ
Подгоняемая западными ветрами, столь типичными для позднего лета, «Мечтательница» быстро и без происшествий пересекла залив и теперь входила в доки Пирета, старейшего вангардского поселения. Каллен, Кадайль и Брансен стояли на носу корабля и наблюдали, как он причаливает к длинной верфи.
— Мы найдем его, — прошептал Брансен, одной рукой касаясь гематита, другой сжимая ладонь Кадайль.
Жена ответила ему ободряющим пожатием.
— И ты наконец-то обретешь давно заслуженный душевный покой, — сказала зятю Каллен.
— Надо успеть сойти прежде всей остальной толпы, — решила Кадайль.
— Прошу прощения, добрые леди и вы, господин, но капитан Маккидж желает видеть вас, — раздался позади них голос.
Это был юнга «Мечтательницы», прозванный хамоватыми матросами Навозником. Все трое, даже Брансен, который сам удивился своей ловкости, обернулись.
— Разве он не должен быть на мостике и руководить швартовкой? — спросила Каллен.
— Это умеет любой матрос, — пожал плечами Навозник. — Капитан в своей каюте. Он попросил меня передать, что ждет вас там.
— Тогда пойдем, — предложила родным Кадайль, разведя руками. — Хотя какая разница, встретимся мы с ним здесь или на берегу.
Юнга отвел их в капитанскую каюту, расположенную в кормовой части верхней палубы, под перекидным мостиком. Доусон уже ждал их. На столе стояла откупоренная бутылка рома и четыре железные кружки.
— Море благоволит нам, — произнес он вместо приветствия, когда дверь за юнгой закрылась. — О таком плавании можно было только мечтать.
Он жестом пригласил гостей сесть на три стула, стоявшие возле стола. Кадайль заметила странную ухмылку, с которой капитан наблюдал за тем, как женщины помогали Брансену занять свое место. Эта загадочная мина показалась ей совершенно неуместной.
— Я надеялся, вы согласитесь выпить со мной, — пояснил Доусон, когда они уселись.
Он долил рома себе, наполнил кружки Каллен и Кадайль и некоторое время держал бутылку над посудиной Брансена.
— Лучше не надо, — попросила Каллен.
Доусон поставил бутылку на стол, снова сел в кресло, поднял кружку и предложил:
— За хороших друзей!
— За успешные поиски брата Динарда, — добавила Кадайль, присоединяясь к тосту.
— Да, точно, — кивнул Доусон, отхлебнув рома. — Сам-то я не в курсе, где он, но в Пеллинорской часовне должны знать.
— Это далеко? — спросила Каллен. — Если да, то надо найти повозку для Брансена.
— Две недели пути. Одну их них мы пройдем все вместе. Доставим вас троих в Танадун. Это небольшой город всего в нескольких милях в глубь страны. Там пустует множество совсем новых домов! Мы планируем разместить там семьи прибывших воинов, так что кое с кем из попутчиков вы станете соседями. Все получат в собственность крепкий дом и большой надел земли, — пообещал вангардец. — Да, у нас леса для строительства домов гораздо больше, чем народа, готового в них жить! — добавил он со смешком. — Надеюсь, вы полюбите эти места так же, как я. Жить здесь непросто, но, без сомнения, это стоит того. Вангард рад приветствовать таких замечательных людей, как вы. — Доусон снова поднял свою кружку, но на сей раз его никто не поддержал.
— Вряд ли моему мужу это будет под силу, — засомневалась Кадайль.