Административная реформа Владимира вовсе не означала, что государство разделилось на 12 или даже больше удельных княжеств, как думали некоторые историки прошлого. Наоборот, государственное единство Руси окрепло. Сыновья Владимира были не князьями в тех городах и прилегающих к ним землях, куда их послал отец, а лишь его наместниками. Не случайно летописец подчёркивает, что киевский князь мог свободно перемещать их из одного города в другой, из одной земли в другую. Они были полностью в воле верховного властелина, своего отца, и этим принципиально отличались от своих предшественников — племенных князей и старейшин, прочно сидевших в тех или иных землях, опиравшихся на местные силы, ресурсы и традиции и противодействовавших централизации страны. Так была усовершенствована структура государства.
Реформа 988 г. имела ещё одно важное следствие: она укрепила систему государственной власти на местах. Ранее подобная система была в зародыше и действовала спорадически — вспомним посажение Игорем Святослава в Новгороде, Святославом Олега в Овруче, а Владимира в Новгороде Великом. После проведения административной реформы в основных городах государства управляют, собирают дань и вершат суд наместники киевского князя, которые, в свою очередь, имеют в подчинении чиновников меньшего ранга, распоряжавшихся в той или иной волости. Всё это привело к концентрации, пусть и относительной, государственной территории, к упрочению рубежей Руси.
Из летописи создаётся впечатление, что Владимир намного больше своих предшественников на киевском столе занимался внутренними делами государства. Его можно назвать первым реформатором на Руси. Историки издавна отмечали эту особенность его правления: «Изгнав скандинавских авантюристов за пределы своей страны, опираясь на городских „воев“, на крепкое местное управление», Владимир коренным образом изменил ориентацию киевских князей. «Он уже не жаждет „чюжея земли“, не рассматривает Киев только как базу для нескончаемых походов и завоеваний. Для него Киев — „мати градом Руським“, где он собирается обосноваться надолго, навсегда… И если его отец и дед ставили превыше всего „рати“, забывая, вернее, не очень интересуясь, „строем землянем“ и „уставом землянем“, то Владимир первое подчиняет второму, и деятельность Владимира вне Руси определяется его планами внутреннего устройства и жизни Русской державы, а не наоборот, как это было при „передних“ князьях, ставивших Русь на службу своим походам и завоеваниям»[152].
Эту оценку Владимира Святославича, данную известным учёным, можно считать в общем справедливой. Разве что современная наука не столь решительно противопоставляет Владимира его предшественникам. Дело было не в личностях, а в разных эпохах древнерусской истории, представленных ими. Олег, Игорь и Святослав были типичными властителями дофеодальной эпохи. Владимир же своей деятельностью и самой своей незаурядной личностью объединил две исторических эпохи: родоплеменную и феодальную.
4. Правовая реформа
Владимир Святославич внёс важный вклад в древнерусское законодательство. В «Повести временных лет» под 996 г. рассказывается в фольклорно-эпическом духе: «Бе бо Володимер любя дружину и с ними думая о строи земленем, и о ратех, и о уставе земленем»[153]. В Новгородской первой летописи младшего извода это место выглядит несколько иначе: «Бе бо Володимир любя дружину, и с ними думая о строении земьском, и ратех, и о уставе земном»[154]. Вне сомнения, речь шла о деятельности киевского князя в области государственного устройства, о выработке «устава» (закона), регулировавшего общественно-правовые отношения в Древнерусском государстве. По меньшей мере — об усовершенствовании существующего кодекса обычного права, приспособления его к условиям времени. О том, что в приведённом тексте говорилось именно о важнейших вопросах государственной политики, свидетельствует его продолжение: «И бе живя (Владимир. — Н. К.) с князи околнии миром, с Болеславом Лядьскым, и с Стефаном Угрьскымь, и с Андрихомь Чешьскымь. И бе мир межю ими и любы»[155].
Летописцы более не упоминают об «уставе земленом» («земном») Владимира. Поэтому историки мало интересовались этим кодексом. Достаточно сказать, что в посвящённой древнерусскому законодательству книге М. Б. Свердлова этот свод норм обычного права даже не упомянут. Лишь Л. В. Черепнин посвятил ему небольшое исследование. Он заметил, что летописные свидетельства дают возможность судить хотя бы о некоторых чертах устава Владимира. Учёный попытался отыскать в Русской Правде следы законодательства этого князя и достиг, кажется, успеха. Л. В. Черепнин пришёл к выводу, что «Устав земленой» Владимира продолжил политическую линию, намеченную «уроками» и «уставами» княгиней Ольгой. Заданием этой линии было, во-первых, упрочение власти над общинниками-данниками, жившими на землях, которые считались собственностью киевских князей, т. е. государственной; во-вторых, устройство вотчинного хозяйства на земле, перешедшей в дворцовую княжескую собственность[156].
На мой взгляд, Л. В. Черепнин, исходя из всеобщей убеждённости в его время в раннефеодальной сущности древнерусского общества X в., модернизировал цель законодательства Владимира. В конце X в. ещё не дошло до ведения собственного княжеского хозяйства. Но общая тенденция кодекса обычного права времён Владимира уловлена во многом верно.
5. Реформа язычества
Первой по времени, если судить из последовательности событий в летописи, реформой Владимира была религиозная. Речь идёт о рассказе летописца под 980 г. об устройстве в Киеве вблизи княжеского дворца своеобразного пантеона из шести языческих богов с громовержцем Перуном во главе.
Этот рассказ принадлежит к числу наиболее часто исследуемых историками текстов «Повести временных лет» и Новгородской первой летописи младшего извода: «И нача княжити Володимер в Киеве един, и постави кумиры на холму вне двора теремного: Перуна древяна, а главу его сребрену, а ус злат, и Хърса, Дажьбога, и Стрибога, и Симарьгла, и Мокошь»[157]. Долгое время историки безоговорочно верили этому сообщению источников. Однако развёртывание исследовательской работы над древнерусскими летописями постепенно привело к выводу, что «Повесть», так же как и Новгородская первая летопись младшего извода, состоит из нескольких разновременных слоёв, вобрав в себя по меньшей мере три предыдущих свода: Древнейший 1039 г., Первый Печерский или Никоновский 1073 г. и Начальный 1095 г. Текстологическому анализу подвергся и рассказ Нестора о пантеоне языческих богов. Он дал неожиданные результаты.
В начале нашего столетия польский учёный С. Рожнецкий, исследовав известия «Повести» о религиозной реформе Владимира в Киеве и Новгороде, а также другие контексты источника, пришёл к выводу, что в первичном киевском тексте, предшествовавшем «Повести», был назван лишь один Перун[158]. Неизвестно, был ли знаком с этой работой А. А. Шахматов, полагавший, что текст об устройстве пантеона языческих богов в Киеве впервые появился в Древнейшем своде 1039 г. и имел следующий вид: «И нача княжити Володимер Кыеве един, и постави кумиры на хълму въне двора теремьнаго, и творяше потребу кумиром с людьми своими». Даже имени Перуна в том тексте не было. Имена шести богов появились, по мнению А. А. Шахматова, в изводе 1095 г.[159] Однако польский историк X. Ловмяньский, тщательно проштудировав «Повесть», Новгородскую первую летопись младшего извода и другие источники, пришёл к мысли, будто бы шесть богов пантеона Владимира появились под пером составителя киевского извода 1073 г. игумена Никона, а в тексте Древнейшей летописи (которую он датирует временем около 1030 г.) стояло имя одного лишь Перуна[160].
В своё время к аналогичному выводу пришёл А. Е. Пресняков на основании изучения Радзивилловского и Московско-Академического списков «Повести временных лет», в которых сказано не «кумиры», а «кумир». Учёный также считал, что в Древнейшей летописи упоминался только Перун, что согласуется с дальнейшим известием Новгородской первой летописи младшего извода о поставлении в Новгороде одного лишь Перуна[161].
Принимая хорошо аргументированное мнение А. Е. Преснякова и X. Ловмяньского, замечу, что попытка установления на Руси культа верховного языческого божества Перуна выглядит симптоматичной. Она свидетельствует о том, что Владимир Святославич стремился к монотеистическому культу, полагая, вероятно, что единоличной власти должен соответствовать единый и общий для всех в стране бог. Но сама реформа язычества была обречена на неудачу, потому что старая, отжившая своё языческая религия не соответствовала новым условиям, новым отношениям в обществе, в котором рождался феодальный способ производства. Вероятно, это стало понятно Владимиру, — конечно, лишь то, что старая вера не способна служить ему действенно, — и приблизительно через десять лет (время в развитии общества мгновенное!) её сменила вера новая, христианская. Таким образом, даже неудачная по последствиям реформа язычества объективно свидетельствует об укреплении руководства государством со стороны князя и его окружения, о чётком стремлении к централизации страны.
6. Стратификация общества и начало феодализации государства
Полагаю, что Владимир Святославич был последним князем того государства, которое сохраняло ещё дружинную форму. Это означает, что дружина, по крайней мере в первой половине его правления, ещё играла значительную роль во всех сферах государственной жизни и внешней политики. Венцом дружинных симпатий князя звучит фольклорно-эпический по форме рассказ летописи о недовольстве дружины князя деревянными ложками: «Се слышав Володимер, повеле исковати лжице сребрены ясти дружине; рек сице, яко сребромь и златом не имам налести дружины, а дружиною налезу сребро и злато, яко же дед мой и отець мой доискася дружиною злата и сребра»