К концу XII в. трудно даже сосчитать по летописям всех существовавших тогда князей-Рюриковичей, а старшинство физическое всё чаще расходилось со старшинством генеалогическим. Не раз случалось, что племянник был старше дяди. Например, старший сын Владимира Мономаха Мстислав имел сына Изяслава, который был старше своего дяди, младшего брата своего отца Юрия Долгорукого. «Большая часть княжеских усобиц, — писал знаток проблемы, — XI и XII вв. выходила именно из столкновения старших племянников с младшими дядьями, т. е. из столкновения первоначально совпадавших старшинства физического с генеалогическим»[372]. К этому можно добавить, что племянники обычно отстаивали право на отчину, а дядья придерживались понятия «лествичного восхождения».
Остроумно и, как мне кажется, глубоко верно в плане понимания междукняжеских отношений на Руси ответил В. О. Ключевский на естественный вопрос об эффективности порядка «лествичного восхождения»: «Считать ли его только политической теорией князей, их идеалом, или он был действительным политическим порядком, и если был таковым, то в какой силе и долго ли действовал?» Учёный резюмировал свои наблюдения над летописью следующим образом: «Он был и тем и другим: в продолжение более чем полутора веков со смерти Ярослава он действовал всегда и никогда — всегда отчасти и никогда вполне»[373]. Историк объяснил свою мысль тем, что «лествичное восхождение» не приобрело широкого практического распространения, поскольку не нашло путей к ликвидации столкновений между князьями.
Следует учитывать и то обстоятельство, что во времена феодальной раздробленности, наставшей на Руси вскоре после смерти Мстислава Владимировича в 1132 г., политическая жизнь страны проходила в почти беспрерывных княжеских усобицах, наиболее активные участники которых из кланов Мономашичей и Ольговичей неоднократно переступали через право старейшинства, подменяя его правом отчинным, а то и просто вооружённой силой.
И всё же когда в 1146 г. энергичный и способный внук Владимира Мономаха Изяслав Мстиславич овладел киевским престолом, «седе на столе деда своего и отца своего», то оказалось, что в общественном правосознании продолжает жить норма замещения княжеских столов по принципу родового старейшинства. В историографии не раз отмечалось, что Изяслав Мстиславич первым выступил против установленного порядка замещения киевского стола. Ему принадлежит известный афоризм: «не место идёт к голове, а голова к месту»[374]. Благодаря этому он поставил личностное значение князя выше прав старшинства[375]. Эту мысль развил А. Е. Пресняков: завладев Киевом, Изяслав «определённо стремится не только к владению этой волостью, но к старейшинству среди русских князей и к утверждению его на семейном владении главными княжениями»[376].
Подобный вывод представляется из этой упорной и последовательной борьбы, которую в годы княжения в Киеве проводил Изяслав Мстиславич против своего дяди Юрия Долгорукого. Однако к мысли переступить через традиционный порядок родового старейшинства и нарушить принцип «лествичного восхождения» Изяслав, как я думаю, пришёл вовсе не легко и далеко не сразу[377].
В клане Мономашичей в годину смерти киевского князя Всеволода Ольговича (1 августа 1146 г.) старшим был сын Владимира Всеволодича Вячеслав, вторым — младший от него лет на двадцать Юрий Владимирович Долгорукий[378]. Когда киевляне в дни короткого княжения в стольном граде Игоря Ольговича (1–13 августа 1146 г.) позвали на престол Изяслава, тот, по его собственным словам, не осмелился сесть на киевский престол в обход своих дядьёв и, по правовому порядку и традиции, предложил его старейшему в своём роду Вячеславу Владимировичу. Четырьмя годами позднее Изяслав упрекал Вячеслава, который на миг вокняжился тогда в Киеве: «Яз есмь позывал тебе Киеву седеть, а ты еси не восхотел. А ныне ци сего еси дозрел, оже брат твой (Юрий Долгорукий. — Н. К.) выехал, а ты ся садиши в Киеве?!»[379] Да и сам Вячеслав вспоминал впоследствии, что в августе 1146 г. Изяслав звал его на киевское княжение[380].
Нет оснований не доверять всей этой истории. Ведь не успел Изяслав вокняжиться в Киеве в августе 1146 г., как Вячеслав достаточно бесцеремонно провозгласил своё главенство среди рода Мономашичей. Тогда Изяслав в качестве верховного сюзерена Руси дал волость Святославу Всеволодичу с городами Бужском и Межибожьем и ещё не названными в летописи пятью городами, забрав у него Владимир Волынский. «Вячеслав же се слышав, — продолжает свой рассказ киевский летописец, — надеяся на старейшенство (своё. — Н. К.) и послушав бояр своих, не приложи чести ко Изяславу, отъя городы опять, иже бяшеть от него Всеволод отъял (отец Святослава Всеволод Ольгович в бытность киевским князем в 1139–1146 гг. — Н. К.). Не токмо же то, но и Володимирь (Волынский. — Н. К.) зая и посади в нём Андреевича»[381] — своего племянника Владимира Андреевича дорогобужского.
Вероятно, то был решающий миг в жизни немолодого уже, но находившегося раньше на вторых ролях Изяслава. Ему довелось сделать выбор между соблюдением традиционного «лествичного» порядка замещения киевского стола и собственной политической карьерой. Он сделал выбор, выгнав дядюшку Вячеслава из Турова и дав ему взамен Пересопницу, владение явно не равноценное прежнему[382].
В ходе пятилетней ожесточённой борьбы за первенство на Руси с Юрием Долгоруким Изяслав то терял Киев, то возвращался туда, пока в марте 1151 г. не утвердился в городе. Для этого ему пришлось пойти на компромисс с Вячеславом, позвав обиженного им дядю на киевский стол[383]. Едва успев отвоевать Киев у Долгорукого, «Изяслав посла у Вышегород к отцю своему Вячеславу» с извинениями за то, что раньше «чести не положил» на нём, и заявил: «Ныне же, отце, се даю ти Киев, поеди, сяди же на столе деда своего и отца своего». После этого летописец торжественно описал вокняжение Вячеслава: «Уведе Изяслав стръя своего и отца своего Вячьслава у Киев. Вячьслав же уеха в Киев, и еха к святее Софии, и седе на столе деда своего и отца своего; и позва сына своего Изяслава к собе на обед»[384].
Признав родовое старейшинство Вячеслава (назвав его «отцем»), Изяслав Мстиславич не собирался уступать с трудами добытый им Киев престарелому дяде. И всё же ему пришлось заключить с Вячеславом соглашения о соправлении в Киеве. Возник семейный дуумвират дяди и племянника. Согласно Киевской летописи, инициатива его создания будто бы исходила от Вячеслава. Но в действительности всё было иначе. На следующий день после въезда в Киев Вячеслав молвил Изяславу: «Яз есмь уже стар, а всих рядов не могу уже рядити, но будеве оба Киеве; а что нам будеть который ряд или хрестьяных или поганых, а идеве оба по месту; … а ты езди с моим полком и со своим»[385].
Провозгласив, пусть даже формально, Вячеслава киевским князем, Изяслав как раз и отдал предпочтение традиционному родовому порядку замещения киевского стола (а значит, и прочих столов). М. С. Грушевский справедливо заметил, что договорённость с Вячеславом «легализовала положение Изяслава перед семейными счётами князей». Далее историк указал: «Интересно, собственно, то, что киевляне так держались его (соглашения между Изяславом и Вячеславом. — Н. К.), хотя и не любили Вячеслава»[386].
Полагаю, впрочем, что киевляне «держались» вовсе не за соглашение, а за порядок родового старейшинства. Киевская верхушка положительно отнеслась к формальному вокняжению Вячеслава как раз потому, что почитала древний порядок унаследования княжеских столов на условиях «лествичного восхождения». Следовательно, оно продолжало жить в общественном правосознании. Но его сильно подрывал другой, отчинный порядок замещения престолов, родившийся, как я думаю, в борьбе изгоев за волости ещё во времена господства триумвирата Ярославичей. В соперничестве между «лествичным» и отчинным порядками и проходила в значительной степени политическая жизнь Древнерусского государства с конца XI в.
Поэтому вряд ли можно согласиться с Л. В. Черепниным, когда он утверждает: «Феодальное право исходило из „отчинного“ принципа в распределении волостей, провозглашённого Любечским съездом. На практике этот принцип неоднократно нарушался бесконечными княжескими усобицами. Но из летописи видно, что он расценивался как правовая норма и идеальная формула междукняжеских отношений»[387]. В доказательство этих слов историк привёл примеры из источников эпохи феодальной раздробленности. В свою очередь, я мог бы привести множество примеров из тех же летописей, подтверждающих приоритет «лествичного» порядка перед отчинным. История вокняжения и окончательного утверждения Изяслава Мстиславича в Киеве, его борьба с дядьями за первенство и, в конце концов, компромисс с одним из них доказывают, что в древнерусском обществе не существовало единообразия взглядов на способы замещения княжеских столов. Но по традиции, которая так много значила в средневековье, предпочтение отдавали преимущественно порядку родового старейшинства. По крайней мере — в теории.
8. Государственное строительство и Русская Правда
С позиций формальной логики во времена правления триумвирата Ярос