лавичей и последующего пятнадцатилетнего княжения Всеволода государственное строительство на Руси должно было продолжаться. Однако этот глубинный и, естественно, не осознаваемый летописцами процесс почти не нашёл отражения в источниках. Своеобразно он освещён в законодательстве — Русской Правде и Правде Ярославичей 1072 г. Историки древнерусского права не раз отмечали парадоксальную особенность этого законодательства.
Ведь в раннесредневековых правовых кодексах Западной Европы постоянно присутствуют монархи, короли и князья, выступающие в качестве субъектов реальных правовых отношений. Например, в Саксонской Правде можно прочесть: «Подлежит смерти каждый, кто нарушит верность государю». Общим местом западноевропейских юридических памятников времён средневековья есть упоминание о том, что они даются или датируются божией милостью властелина. Ничего подобного нельзя найти в древнерусском законодательстве. «Древнерусское право статус князя не определяло. В Русской Правде о князе нигде не говорится как об участнике конкретных правоотношений. Даже в случае посягательства на его имущество он присутствует в кодексе как надзаконное лицо… Это было проявлением тех сторон правосознания, которые ставили князя выше закона и вне его»[388]. Понятно поэтому, почему историки мало обращались к правовым памятникам, штудируя развитие государственности в Древней Руси.
Между тем Русская Правда и другие памятники законодательства Руси XI–XIII вв. открывают определённые, пока что не оценённые и почти не использованные исследователями возможности реконструкции процессов становления и развития административного аппарата Киевской державы. До сих пор исследования Русской Правды проводились преимущественно в аспекте констатации и изучения эволюции феодальных отношений, возникновения и упрочения княжеского и боярского землевладения и хозяйства[389]. Даже крупнейший авторитет в области древнерусского законодательства в своё время отметил, что «в Правде Ярославичей нашло отражение, как следствие процесса феодализации, развитие феодальной собственности на землю и дворцово-вотчинной системы управления»[390] — и этим ограничился.
Но в отдельных, точно так же ориентированных на феодально-хозяйственные стороны Русской Правды работах всё же отмечалось, что в этом памятнике содержатся сведения, которые бросают свет на государственный аппарат и характер управления страной на Руси. В Русской Правде, в сущности, отразилась дворцово-вотчинная система ведения хозяйства, свойственная восточнославянскому государству в целом в XI–XIII вв. В рамках этой системы государством управляют словно феодальной вотчиной. Руководство державой является как будто продолжением управления доменом великого князя киевского — разницы здесь, собственно говоря, не существовало. Люди, обслуживающие нужды монарха, одновременно были своеобразными государственными чиновниками[391].
К этим справедливым словам можно, как мне кажется, прибавить, что всё же сначала сложилась подобная законодательная модель управления государством, а уже потом, когда возникает феодальное землевладение во второй половине XI–XII вв., её стали применять к вотчинному хозяйству князей, а далее и бояр.
Имеются определённые основания полагать, что при основных княжеских дворах Древнерусского государства (Киева, Смоленска, Чернигова и др.) существовала группа служащих более низкого ранга, происхождения и общественного положения, чем бояре и старшие дружинники. Эти люди занимались хозяйственными делами: организовывали управление и накапливали добро, продукты и др. О таком патримониальном в своём существе доме раннесредневекового государя повествуют некоторые памятники древнерусского права.
В Русской Правде второй половины XI в. названа система министериалов, слуг, которых называли тиунами, мечниками, гриднями, детскими, отроками и др. Они, в частности, управляют киевским и вышегородским дворами. Их возглавляли дворецкие-маршалки («дворские» летописей). Всё это указывает на организацию придворной службы на государственном уровне. Эту систему управления княжеским двором, применявшуюся и к государственному управлению в целом, следует считать целесообразной и действенной[392].
Об изменениях в государственном аппарате Руси к концу княжения Всеволода Ярославича можно судить из рассказа «Повести временных лет» под 1093 г. Когда пришла к нему старость, князь «нача любити смысл уных, свет творя с ними; си же начаша заводити и негодовати дружины своея первые и людем не доходити княже правды; начаша ти унии грабити, людий продавати, сему (Всеволоду. — Н. К.) не ведущу в болезнех своих»[393].
Смысл этого явно тенденциозного повествования состоит, думаю, в том, что старый князь решил опереться на молодёжь: отроков, младших дружинников, возможно, даже на неродовитых чиновников княжеского двора — скорее всего, по совету сына Владимира. Энергичные молодые люди оттеснили от князя советников из числа старших дружинников, чем вызвали недовольство в верхушке общества.
Историки обыкновенно понимают буквально приведённую мной цитату из «Повести». Например, М. С. Грушевский пришёл к выводу, что больной и стареющий Всеволод «упустил суд и управление»[394]. Только Б. А. Рыбаков проницательно заметил, что приведённое и другие недоброжелательные в отношении Всеволода высказывания летописи принадлежат боярской оппозиции во главе с влиятельным Яном Вышатичем[395].
Думается, повествование Нестора о том, что Всеволод на склоне лет начал советоваться с молодыми, пренебрегая своей старой дружиной, может означать кардинальные изменения в административном аппарате государства, начавшем пополняться молодыми, часто неродовитыми людьми. Эти люди постепенно выдвигались на важные роли в управлении государством. Процесс замещения бояр и старших дружинников в княжеской администрации был длительным и начался, как можно предположить, ещё в годы правления Владимира Святославича. Вероятно, Всеволод, а скорее всего его энергичный сын Владимир Мономах, соправитель отца в Киеве, сделали особенно решительные шаги в этом направлении, что вызвало возмущение родовитого боярства, входившего в старую княжескую дружину. Как писал известный историк, «рыцарственный XII век выдвинул не только боярство, находившееся ранее несколько в тени, но и разнообразное дворянство, включившее в себя и дворцовых слуг, и воинов — „детских“ или „отроков“, и беспокойных всадников — торков и печенегов»[396]. Можно согласиться с этими словами, заметив лишь, что процесс выдвижения, условно говоря, дворянства начался намного раньше, по меньшей мере, в начале XI в.
Наиболее перспективным путём в исследовании проблемы развития государственного аппарата Руси, кажется, мог бы быть анализ непрямых свидетельств источников, который в конечном счёте позволил бы создать исторически достоверную картину. История многих стран Восточной и Центральной Европы эпохи средневековья содержит немало показателей эффективного действия государственного аппарата, как писал А. Гейштор. Он называет лишь некоторые из них: экспансивность, обороноспособность и территориальная целостность; практика изъятия прибавочного продукта в виде даней и разных сборов; способность введения новых идеологических систем (верований) и религиозных обязанностей; возможность подавления народных восстаний[397]. В условиях Руси последней четверти XI в., о которой в основном идёт речь в этой главе, действенность администрации определялась ещё и эффективностью построения отношений между киевским государем и другими князьями, членами того же рода Рюриковичей.
Изучение древнерусской истории по намеченным выше (и некоторым другим) направлениям открывает новые возможности для углубления и конкретизации научных представлений об эволюции государственности на Руси домонгольского времени. Пока что приходится констатировать, что нынешнее состояние исследованности проблемы даёт основания считать, что реставрация единоличной монархии при Всеволоде Ярославиче оказалась неполной и внешней. Целостность государства поддерживалась семейным дуумвиратом Всеволод — Мономах и основывалась на обеспечении равновесия между князьями второго и третьего поколений Ярославичей (прежде всего изгоями), к чему прилагали усилия рассудительный и неторопливый Всеволод и его alter ego — деятельный и прозорливый старший сын Владимир Мономах.
Глава пятая. От усобиц к стабилизации
1. Ещё о княжении Всеволода в Киеве
В предыдущей главе была показана вся иллюзорность и мнимость восстановления единоличной монархии на Руси в годы княжения Всеволода Ярославича. Государством тогда управлял дуумвират, состоявший из него самого и его сына Владимира. Между тем в историографии остаётся распространённым мнение, будто бы во времена Всеволода Русь представляла собой единовластную монархию. Приведу некоторые высказывания историков последних десятилетий.
Л. В. Черепнин подчёркивал, что ни триумвират Ярославичей (1054–1973), ни дуумвират Святослава и Всеволода (1073–1076) не смогли обеспечить единство государства. И только гибель двух старших братьев и вокняжение Всеволода в Киеве летописец толкует как достижение единовластия[398]. Учёный соглашается с этими словами источника. По мысли П. П. Толочко, Всеволод завершил объединение древнерусских земель в одних руках. Во второй половине его княжения даже изгои не осмеливались требовать волостей