Историки неоднократно обращали внимание на то, что в решениях Любечского съезда отчины чётко отделены летописцем от пожалований Всеволода изгоям. «…Летописный пересказ постановлений Любецкого съезда… знает только три отчины: Изяславлю, Святославлю и Всеволожу, а волости, доставшиеся младшим князьям, считает данным им по воле Всеволода»[448].
Но существовала ли в реальности подобная владельческая разница между отчинами и пожалованиями Всеволода?! Думаю, что нет. Во-первых, вчерашние изгои чувствовали себя в полученных от киевского князя владениях полными хозяевами, что дало себя знать сразу же после Любечского съезда. Во-вторых, на что указывалось мною выше, за изгоями закрепили по существу их отчины.
Политические последствия княжеского съезда в Любече оценены в научной литературе по-разному. Приведу два противоположных мнения крупных знатоков проблемы. М. С. Грушевский, отметив большое и принципиальное значение принципов отчинности, вместе с тем скептически заметил: «Это был финал (конец. — Н. К.) концентрационной (объединительной. — Н. К.) политики в её теории, удар тенденциям собирания земель, выявившимся после смерти Ярослава»[449]. Напротив, Б. Д. Греков высоко положительно оценил последствия Любеча: «На этом съезде уже совершенно чётко было констатировано наличие нового политического строя. Было официально произнесено и признано съездом: „Кождо да держить отчину свою“. Съезд признал этот факт основой дальнейших междукняжеских отношений»[450].
Но более чем за четверть века до написания Б. Д. Грековым этих слов А. Е. Пресняков отрицал подобную мысль: «…Не создал и Любецкий съезд новых отношений, не установил братского договорного союза князей». Дальнейшая борьба между ними за «вотчины-волости», писал он, ведётся «без всякого влияния любецкого крестоцелования»[451]. Как мне кажется, стоит разделить подобный вывод учёного.
Зато не могу согласиться с утверждением А. П. Толочко, будто бы важной особенностью съезда князей в 1097 г. была констатация факта ликвидации порядка родового сюзеренитета и возникновение нового типа земельного держания — бенефиция[452]. Ведь и родовой сюзеренитет продолжал жить, и бенефициев как не было до Любеча, так и не возникло после собрания князей в 1097 г. Они появятся много позже, во времена удельной раздробленности.
Как ни удивительно, никто из тех историков, кто настаивал на новаторстве решений Любечского съезда, а то и определении ими дальнейших политических судеб Русской земли, как будто не заметил (а не заметить этого было трудно), что они так и не были проведены в жизнь и сразу же были перечёркнуты феодальной смутой, развязанной в стране вчерашним изгоем, а тогда волынским уже князем Давидом Игоревичем при содействии одного из двух гарантов этих решений — Святополка Изяславича. Демонстративность поступка Давида поражает — он бросил вызов постановлениям Любеча и феодальному обществу.
Кроме того, как справедливо отметил В. О. Ключевский, съезд (Любечский. — Н. К.) не давал постоянного правила, не заменял раз и навсегда очередное владение раздельным (т. е. родовое старейшинство отчинным. — Н. К.), был рассчитан лишь на наличных князей и их отношения[453]. Почему-то все сторонники мнения о замене в Любече родового порядка наследования столов отчинным не заметили того, что в летописном изложении решений Любечского съезда об отчинном наследовании как раз не было сказано ни слова!
Среди известных современных историков Киевской Руси, кажется, один лишь Б. А. Рыбаков заявил, что «благородные принципы, провозглашённые в живописном днепровском городке, не имели гарантий и оказались нарушенными через несколько дней после торжественного целования креста в деревянной церкви любечского замка»[454]. Но если решения княжеского съезда 1097 г. так никогда и не были проведены в жизнь, то основанный перед Любечем дуумвират Святополк — Мономах продолжал действовать после него ещё полтора десятка лет.
Лучше всего опровергает распространённое мнение относительно основополагающей роли Любечского съезда в изменении принципов престолонаследия, системы княжеского владения волостями и политических отношений на Руси развитие событий, которые развернулись сразу же после его окончания. Не удовлетворившись обширным Волынским княжеством, Давид Игоревич начал подговаривать Святополка против Мономаха и Василько теребовльского, желая присвоить земли последнего. При этом Давид игнорировал оба главных решения съезда: обязательство князей «иматися в едино сердце» и нерушимость владений каждого Ярославича.
Не стоит останавливаться на пленении и ослеплении Василько Ростиславича Давидом Игоревичем и наступивших после того усобицах, ярко, эмоционально и подробно отражённых в «Повести временных лет». Обращу лишь внимание читателя на то, что нарушитель спокойствия Русской земли Давид, дабы воспользоваться помощью или по меньшей мере заручиться нейтралитетом киевского князя, стремился поссорить Святополка с Мономахом: «И нача Давыд глаголати (Святополку. — Н. К.): „Аще не имеве Василка, то ни тобе княженья Кыеве, ни мне в Володимери“», — то был прямой намёк на угрозу великому княжению Святополка со стороны Владимира Всеволодича. Перед этими словами Нестор отметил, что «некоторые мужи» начали говорить Давиду, «яко Володимер сложился есть с Василком на Святополка и на тя»[455].
Святополк позволил Давиду втянуть себя в кровавую историю с Василько — он также имел намерение поживиться землями Ростиславичей. Но под давлением общественного мнения и ввиду возмущения поступком владимирского князя со стороны всех южнорусских князей киевский государь был вынужден отмежеваться от Давида и даже вместе с Мономахом совершить в том же 1097 г. демонстративный поход против преступника: «Идеть Володимер и Святополк на Давыда»[456].
7. Дальнейшие судьбы дуумвирата
Между дуумвирами пробежал в том году холодок, а в следующем чуть было не дошло до вооружённого столкновения между ними: «Приде Володимерь и Давыд (Святославич черниговский. — Н. К.), и Олег на Святополка, и сташа у Городца, и створиша мир»[457]. Но всётаки дуумвират не был расторгнут. Этому препятствовала прежде всего половецкая опасность, а тут ещё Русь могла вновь превратиться в ристалище крупной межусобной брани.
В 1100 и 1101 гг. были проведены княжеские съезды в Витичеве и на Золотче, имевшие целью прекращение княжеских усобиц и сплочение сил против половецких ханов. В кратких летописных рассказах о них не чувствуется согласованности действий организовавших эти съезды дуумвиров[458] — по крайней мере, источник на этом не делает акцента. На этих съездах, наряду со Святополком и Владимиром, на первые роли выдвигаются трое черниговских Святославичей: Давид, Олег и Ярослав.
Однако уже в 1102 г. дуумвират даёт знать о себе в полную силу: «Святополк с Володимером ряд имел, яко Новугороду (Великому. — Н. К.) быть Святополчю и посадити сын свой в немь, а Володимеру посадити сын свой в Володимери»[459] (Волынском. — Н. К.) — другие князья в этом «ряде», чётко определившем владения и сферы влияния дуумвиров, участия не принимали. С той поры и до конца правления Святополка в Киеве он действовал в согласии с Мономахом. Вновь и вновь приходится подчёркивать стабилизирующее влияние внешнего фактора (постоянной половецкой опасности) в деле существования дуумвирата и укрепления им единства государства.
Характерным и познавательным в плане понимания характера государственной власти и структуры управления Русью представляется рассказ «Повести временных лет» под 1103 г.: «Бог вложи в сердце князем рускым Святополку и Володимеру и снястася думати на Долобьске» — итак, вначале дуумвиры думают вдвоём о судьбах Русской земли. И только после этого: «И посласта (Святополк с Мономахом. — Н. К.) ко Олгови и Давыдови, глаголюща: „Поидита на половци“»;[460] за ними соправители подняли против кочевников и других князей Южной Руси.
Выделяя черниговских Святославичей среди других князей, дуумвиры, возможно, какое-то время склонялись к мысли привлечь к управлению Русью Давида. Под 1110 г. «Повесть» засвидетельствовала: «Идоша весне на половце Святополк и Володимер, и Давыд»[461]. Однако вряд ли они намеревались превращать свой дуумвират в триумвират — Давиду всё же отводилась второстепенная, подвластная им роль. В повествовании Нестора о знаменитом победоносном походе русских князей в Половецкую степь в 1111 г. вначале Святополк договаривается с Владимиром, и только после этого «посласта (дуумвиры. — Н. К.) ко Давыдови Святославичю, веляча ему (пойти. — Н. К.) с собою»[462] — с равным себе так не обращаются! Скорее всего, речь шла о нейтрализации и привлечении к общей антиполовецкой борьбе неспокойных ещё в недавнем прошлом Святославичей. Выбор дуумвиров мог пасть на самого лояльного и уравновешенного среди них Давида.
С 1111 г. «Повесть временных лет» начинает выдвигать на первое место в дуумвирате Владимира Всеволодича — вопреки его более скромному, чем у Святополка, формальному статусу переяславского князя («вложи Бог Володимеру в сердце, и нача глаголати брату своему Святополку,