понужая его на поганыя»; «се бо ангел вложи в сердце Володимеру Мономаху поустити братью свою на иноплеменникы»)[463]. Но я бы не стал придавать этому особенного значения: и вторая и третья редакции «Повести» создавались во времена княжения Мономаха в Киеве и, вне сомнения, освещали события и персонажей истории его княжения во всех трёх главных центрах Русской земли — Киеве, Чернигове, Переяславле — в максимально благоприятном для него виде.
8. Восстановление единоличной монархии Владимиром Мономахом
Когда 16 апреля 1116 г. где-то «за Вышегородом» скончался Святополк Изяславич, в Киеве мгновенно вспыхнуло восстание против его прислужников и ростовщиков, которым протежировал князь. Тогда «свет (совет. — Н. К.) створиша кыяне, послаша к Володимеру, глаголюще: „Поиди, княже, на стол отен и деден“. Се слышав Володимер, плакася велми, и не поиде, жаля си по брате»[464]. Буквально подчёркнутые мной слова переводятся: «не пошёл, горюя о брате». Но усматриваю в них сомнения Мономаха в своём праве занять киевский стол, будучи даже призванным городским вечем.
Ведь согласно порядку родового старейшинства в Киеве должен был сесть Давид Святославич: и он и его брат Олег в роду Ярославичей были старше Владимира Всеволодича. Лишь после того как к Мономаху в Переяславль спешно приехало ещё одно посольство от киевского веча и умолило его согласиться стать великим князем под угрозой всеобщего восстания в стольном граде Руси, «Володимер поиде в Киев»[465].
Поднявшись более чем в 60-летнем возрасте на великокняжеский престол, Владимир Всеволодич вскоре перестаёт заботиться о соблюдении принципа родового старейшинства. Он вовсе не думает об объединении с Давидом Святославичем в дуумвират или с ним и его братом Олегом — в триумвират. Постепенно в летописи фиксируется нарастание воли Мономаха к проведению в жизнь принципов отчинности — естественно, в собственных интересах и ради своих потомков. Наиболее убедительным свидетельством в пользу сказанного представляется перевод в 1117 г. Владимиром своего старшего сына Мстислава из Новгорода Великого поближе к Киеву — в Белгород. Его намерение передать главный русский стол как отчину Мстиславу, нарушив порядок родового старейшинства, хорошо понял Ярослав Святополчич и, вероятно, выразил неудовольствие. Этого хватило, чтобы Владимир во главе коалиции покорных ему князей Святославичей и Ростиславичей пошёл на Ярослава, сидевшего тогда во Владимире Волынском, усмирил его и указал ему его настоящее место — своего вассала: «И наказав его Володимер о всем, веля ему к собе приходити: „Когда тя позову!“»[466] Эта формула означала безоговорочный вассалитет Ярослава относительно великого князя Владимира Всеволодича.
Уже первые шаги Мономаха в качестве великого князя киевского обнаруживают его стремление к неограниченной власти, т. е. к восстановлению единовластной и централизованной монархии его деда Ярослава Мудрого: «Того же лета посади (Мономах. — Н. К.) сына своего Святослава в Переяславле, а Вячьслава (другого сына. — Н. К.) у Смоленьске»[467]. Далее он перевёл в Переяславль ещё одного сына — Ярополка, оставив до времени старшего, Мстислава, в Новгороде — северной столице государства.
Однако время от времени Владимир обнаруживал склонность к давнему союзу с Давидом и Олегом Святославичами, что проявилось в рассказе Нестора о перенесении мощей Бориса и Глеба в 1115 г.[468] Но по-прежнему нет оснований считать их равноправными партнёрами Мономаха в государственных делах.
Самовластие Владимира Всеволодича ярко проявилось в эпизоде с упокорением минского князя Глеба Всеславича, который без его дозволения «воевал дреговичи и Случеск пожег», но не признал своей вины перед верховным сюзереном, да ещё и «противу Володимеру глаголюще». Тогда и речи не было о выступлении Глеба против Мономаха. Но и словесного выражения недовольства оказалось достаточно для того, чтобы Владимир силой укротил Глеба и «наказав его о всем, вдасть ему Менеск» — уже как единоличный государь. Глеб же «обещася по всему послушати Володимера»[469].
Подобно своему прадеду Владимиру и деду Ярославу Владимир свободно и по собственной воле перемещал князей из одной волости в другую, а то и отнимал их, не очень-то считаясь с принципами отчинности или родового старейшинства. В 1117 г. он отнял у Глеба Минск (потом, правда, вернул), а в следующем году послал княжить во Владимир Волынский своего сына Романа, как будто забыв, что там сидел Ярослав Святополчич, тем самым лишив волости и его[470], — а ведь Изяславичи издавна считали Волынь своей отчиной. В 1119 г. Мономах вновь и на этот раз окончательно отнял Минск у Глеба, «самого приведе Кыеву», где тот вскоре умер[471], вероятно, в тюрьме.
Итак, Владимир Всеволодич сумел восстановить единоличную и консолидированную монархию на Руси. Этому особенно благоприятствовала его многолетняя и успешная борьба против половецких ханов, которых он разгромил и отогнал далеко за Дон.
Историки в общем согласованно и высоко оценивают государственную и военно-политическую деятельность Мономаха. М. С. Грушевский считал положительным фактором то обстоятельство, что линия Всеволода отодвинула на второй план линию Изяслава (старших Ярославичей), благодаря чему «концентрация земель Русской державы вокруг своего старого центра Киева могла добиться ещё нескольких успехов — последний проблеск в агонии концентрации». Учёный отдавал должное талантам самого Владимира Всеволодича: «В границах самого Русского государства Мономах добился исключительно сильного и авторитетного положения», он вместе с родней владел тремя четвертями земель Руси[472]. В последнем учёный ошибался: Владимир владел всеми землями государства. Ведь ему безотказно повиновались и черниговские Ольговичи, и галицкие Ростиславичи, и Рязанское, и Муромское, и Полоцкое княжества. Историк обратил внимание и на то, что Мономах привёл в состояние покорности своенравное новгородское боярство[473].
Среди многочисленных мнений историков прошлого интересными и перспективными в плане дальнейших исследований представляются мне высказывания А. Е. Преснякова о княжении Владимира Всеволодича. Учёный отметил, что эпоха, в которую тот пришёл к власти, ознаменовалась борьбой двух начал: отчины и старейшинства, причём отчинный порядок престолонаследия брал верх над родовым. «Перед Мономахом стояли две задачи: укрепить за собою Киев, осуществив притом наиболее широкое представление о „Всеволожей отчине“, и возродить старейшинство, придав ему значение династической привилегии своего потомства». Объединив под своей властью западные волости и владения, которые охватывали с севера и юга черниговские волости Святославичей, род Мономашичей сохранил роль господствующей силы в политической системе Руси. «Так восстановил Мономах — точнее, впервые осуществил на деле — идею старейшинства в земле Русской. Мстиславу лишь оставалось достроить начатое отцом здание»[474]. Перед нами — тонкое наблюдение над политической стратегией Владимира Всеволодича, стремившегося согласовать и каким-то образом объединить два различных и во многом противоположных порядка престолонаследования: родовой и отчинный. А. Е. Пресняков полемично заметил, что «Мономах возобновляет централизующее влияние Киева на рассыпанную храмину Древней Руси»[475].
А. П. Толочко оспорил мысль А. Е. Преснякова, что изменение династии в Киеве означало возвращение к старейшинству — правда, уже несколько иному, чем традиционное родовое. Он полагает, что правление Мономаха и его сыновей было соблюдением «отчинных» решений Любечского съезда. Да и вообще, по мнению исследователя, Владимир Всеволодич всего-то продолжил княжение Святополка[476]. Всё, что было сказано мною и моими предшественниками о новаторском характере княжения Мономаха, не позволяет согласиться с этим утверждением.
В течение большей части своей длительной политической карьеры Владимир строго придерживался принципов родового старейшинства, что сыграло решающую роль и в добровольной уступке Киева Святополку и вынужденной — Олегу, и в самом его вокняжении в Киеве. Но в интересах централизации государства и предупреждения новых усобиц он, сделавшись киевским великим князем, начинает отдавать предпочтение принципам отчинности — по крайней мере, в замещении киевского стола, понимая теперь родовое старейшинство как старшинство собственной семьи.
Источники дают основания думать, что перед смертью Мономах составил завещание — «ряд», в котором разделил земли между сыновьями, подобно своему деду Ярославу: «И сынове его разидошася кождо в свою волость, с плачем великом, идеже бяше комуждо их раздал волость… Мьстислав, старейший сын его, седе на столе в Киеве, отца место своего, мая в 20»[477] (1125 г. — Н. К.).
Исходя из итоговой характеристики правления Мстислава в Киеве (1125–1132), помещённой в Суздальской летописи, из которой ясно, что на день его кончины Мономашичи владели Киевом, Новгородом и Переяславлем[478], А. Е. Пресняков заметил, что «дело шло об утверждении за одной из линий Мономахова потомства как исключительных прав на владение Киевом, Переяславлем и Новгородом, так и связанного с киевским столом старейшинства в Земле Русской, руководящей роли во всей системе русских земель-княжений»