В этой и ряде других работ В. Т. Пашуто подчёркивал развитие сеньориальной земельной собственности как фактор, приведший к ослаблению единства страны и верховной власти. В этапной для его понимания процессов и явлений раздробленности другой статье учёный писал: «К власти пришла та группа феодалов, которая искала источник обогащения в первую очередь внутри собственно Руси… и не хотела отрывать своих смердов от пашни не только ради далёких походов, но иногда даже ради защиты страны от нашествий кочевников, если они прямо не задевали её владений»[533].
Как мне кажется, ближе других подошёл к определению главной движущей силы удельной раздробленности Л. В. Черепнин. Значение цитированной ниже его статьи представляется особенно важным, если принять во внимание, что она была опубликована ещё в 1953 г. и, следовательно, писалась в трудные для исторической науки времена. «При изучении процесса феодального раздробления, — писал он, — вопрос о феодальной собственности приобретает особое значение». Учёный справедливо полагал, что «закономерный экономический процесс развития феодального способа производства привёл к расчленению относительно единого раннефеодального государства… Росло крупное землевладение и усиливалась феодальная знать на местах. В условиях натурального хозяйства и слабо развитых экономических связей этот процесс вёл к изменениям в политическом строе, к расчленению государства»[534].Подобно Б. А. Рыбакову и В. Т. Пашуто, Л. В. Черепнин отмечал возросшую роль городов и городского патрициата в социально-политической, экономической и культурной жизни Древнерусской державы.
В последние годы историки ослабили внимание (и перед тем незначительное) к теоретическим аспектам удельной или феодальной раздробленности. С одной стороны, эти аспекты, как может показаться, основательно изучены нашими предшественниками, в особенности только что упомянутыми. Поэтому части исследователей проблема могла показаться исчерпанной. С другой — вообще угас интерес к социально-политической и социально-экономической истории. Вместо этого интенсивно обсуждаются вопросы истории политической и, в особенности, культурной и церковной. Последняя, правда, — не столько историками-профессионалами, сколько настойчивыми дилетантами.
Между тем проблема социально-экономических факторов наступления раздробленности вовсе не представляется мне исчерпанной. Движущие силы удельной раздробленности Древнерусского государства определены историками прошлых лет в несколько обобщённом, не всегда конкретизированном виде. Недаром современный историк иронически заметил: «Как это ни выглядит парадоксальным, во всей обширной литературе, посвящённой XII–XIII вв., при самом внимательном чтении мы не найдём работы или хотя бы мнения о том, какие же именно экономические процессы обусловили наступление раздробленности и какие из них определили её столь очевидное своеобразие»[535].
А. П. Толочко, которому принадлежат эти слова, смог указать лишь одну такую конкретно-экономическую работу: статью Л. В. Милова, представляющую собой по характеру и содержанию развёрнутую рецензию на книгу В. А. Кучкина по истории Северо-Восточной Руси эпохи средневековья[536]. Однако эта статья основана на не обоснованной источниками и поэтому сугубо умозрительной посылке, будто бы главная экономическая причина наступления раздробленности состояла в способах получения ренты-дани: мол, дробление территории государства способствовало возрастанию ренты и облегчению её взимания. Не входя в детали концепции Л. В. Милова[537], отмечу всё же, что с теоретической точки зрения выдвинутая им причина прихода раздробленности выглядит слишком мелкой и частной, экономически локальной и, как это ни парадоксально звучит, слишком уж узко-конкретной, чтобы объяснить всё разнообразие и многомерность социальных, политических, экономических, культурных и идеологических процессов, которые как-то неожиданно для общества того времени охватили Древнерусское государство с 30‐х гг. XII в.[538]
3. Крупное землевладение на Руси
Неудачи попыток найти удовлетворительные конкретно-исторические и вместе с тем достаточно универсальные причины наступления удельной раздробленности на Руси создали условия для следующего эмоционального заявления: «Отсутствие в исторической литературе работы, которая соединяла бы исследование отношений землевладения и междукняжеских отношений, по нашему мнению, не случайно. Этот факт со всей очевидностью показывает принципиальную несовместимость вотчинно-сеньориальной схемы эволюции феодализма на Руси и общественно-политических процессов киево-русского времени в том виде, в котором они сейчас предстают»[539]. Подобный вывод представляется мне излишне категоричным.
Мне кажется всё же, что могла существовать определённая общая причина раздробления Руси на уделы — социально-экономическая сила, приводившая в движение механизмы политической, общественной и другой жизни в государстве, начиная с первых десятилетий XII в. Эта сила должна была действовать совместно с другими, и не только социально-экономическими. Она, на мой взгляд, лежала в сфере феодального землевладения — княжеского и боярского. А именно — в разной природе одного и другого.
Более того, по характеру и содержанию боярское землевладение вначале находилось в противоречии с княжеским. Боярские и княжеские интересы в земельном вопросе решительно расходились, как и сама природа их землевладения. Но это расхождение выявилось лишь тогда, когда в общественном правосознании возникло само понятие индивидуального земельного владения (конец X — начало XI в.)[540], а лишь затем княжеские и боярские владения оформляются юридически (вторая половина XI–XII вв.). Подобное противоречие и обусловливало различное поведение князей и бояр в общественно-политической жизни Древнерусского государства эпохи удельной раздробленности.
Вообще-то проблема возникновения крупного феодального землевладения на Руси — княжеского и боярского — принадлежит к наиболее сложным и неоднозначным. Она до сих пор не нашла в историографии полного объяснения — при том, что к ней обращались едва ли не все известные исследователи социально-экономической истории Киевского государства. Невыясненными остаются такие важные вопросы, как источники, ход процесса, хронология генезиса и развития феодального землевладения и землепользования у восточных славян. Причина этого состоит преимущественно в отсутствии систематических источников, в бедности и противоречивости свидетельств летописей, памятников права и других источников XII в. и заслуживающих доверия указаний на существование крупного феодального землевладения вообще. Это привело к тому, что историки начали искать его в глубинах восточнославянской истории, начиная с IX в.
Мысль о возникновении земельных владений у князей и бояр в IX–X вв. принадлежит ещё историкам середины — второй половины XIX в.[541] Не находя подтверждений в источниках этого мнения, Б. Д. Греков тем не менее соглашался с подобной датировкой и утверждал, что политическое могущество бояр в IX–X вв. должно было основываться на каких-то земельных владениях[542]. С. В. Юшков допускал наличие земель в боярской собственности лишь со второй половины XI в.[543]
Строго опирающиеся на источники исследования Л. В. Черепнина о закономерностях и особенностях земельной собственности в раннесредневековой Руси внесли определённую ясность в проблему. Учёный, посвятивший ей немало работ, пришёл к выводу, что для периода X–XI вв. господствующей формой феодальной собственности на Руси была государственная (в её фундаменте заложена корпоративная собственность господствовавшего класса). А уже к XII в. складываются землевладение княжеское, боярское и церковное[544].
Однако и Л. В. Черепнину, главным образом из-за отмеченной уже бедности, противоречивости и общей недостаточности свидетельств памятников древнерусской письменности, не удалось аргументированно ответить на кардинальный вопрос, неизбежно встающий перед исследователем генезиса феодального землевладения на Руси: когда и каким образом возникают: а) княжеские и б) боярские вотчины. Учёный с понятной в нашем случае осторожностью допускал: «Раньше других, по-видимому, создаются княжеские домены (т. е. имения, принадлежащие не государству, а самим князьям как феодалам)»[545].
Историк скептически относился к тому, что термин «село» в значении княжеских имений употребляется источниками XI–XII вв. в рассказах о событиях, начиная с середины X в. Это — село княгини Ольги, сельцо Владимира Святославича Предславино, село Ракома, в котором одно время жил Ярослав Мудрый. Но не ясно, какое содержание вкладывал летописец в понятие «село». Подобные сёла могли быть загородными резиденциями, а не феодальными имениями.
Л. В. Черепнин указывал на Правду Ярославичей (около 1072 г.) как на источник «уже бесспорно свидетельствующий о наличии княжеского домена»[546]. Ещё более уверенно высказался по этому поводу А. А. Зимин: «Статьи Краткой Правды (созданной в княжение Ярослава Мудрого. — Н. К.) представляют собой единое целое, которое можно назвать княжеским Уставом Ярослава, так как все они при общей стройности и целенаправленности рисуют живую картину крупного княжеского землевладельческого хозяйства»