[564]. А под 1177 г. северорусский летописец рассказывает сначала о том, как войско владимиро-суздальского великого князя Всеволода Юрьевича «села болярьская взяша и кони и скот»; далее речь идёт о том, что рязанский князь Глеб Ростиславич «села пожже боярьская»[565]. Количество летописных свидетельств в пользу существования боярского землевладения в XII в. можно увеличить, однако не намного[566].
Подобное, будто умышленное, умолчание летописцев о боярских имениях присуще и их рассказам о событиях первой трети XIII в., когда, судя по развитию событий и резко возросшей силы бояр в социально-политической жизни Руси, их земельные владения были большими и продолжали увеличиваться. Источники XIII в. не много могут сказать по этому поводу. Приведу, впрочем, несколько красноречивых свидетельств.
В 1209 г. в Новгороде Великом вспыхнул бунт против посадника Дмитрия и его приспешников и слуг. «И поидоша (новгородцы. — Н. К.) на дворы их грабежом… Житье (имущество. — Н. К.) их поимаша, а села их распродаша, и челядь, а скровища их изискаша…»[567] Из этого текста становится известным, что новгородские бояре имели не то что феодально зависимых людей, но и рабов (челядь). В той же Новгородской первой летописи младшего извода под 1230 г. кратко сообщается, что сначала был убит боярин Семён Борисович и «дом его разграбиша весь, и села его», а далее были разграблены «Водовиков двор и села»[568]. Немного далее этот источник упоминает новгородского посадника Водовика.
Галицко-Волынская летопись, сосредоточившая в первой своей части (до 1245 г. включительно) внимание на борьбе князей Даниила и Василько Романовичей с могущественным и мятежным галицким боярством, пишет исключительно о политической деятельности и заговорах великих бояр против сюзеренов и лишь в одиночных случаях упоминает о владениях этих феодалов. Рассказывая о борьбе Даниила за отвоевание Галича у бояр и венгерского войска в конце 1220‐х гг., летописец сообщает: «Данил же взя двор Судиславль (главы боярской оппозиции. — Н. К.), якоже вино, и овоща, и корма, и копий и стрел, пристраньно видити»[569]. Не может возникнуть сомнения в том, что всё это богатство было накоплено благодаря крупным земельным владениям, даням с феодально зависимых от Судислава людей, сидевших на этих землях. Но сами земли Судислава в летописи не названы.
Галицкие бояре владели не только сёлами, но временами захватывали принадлежавшие верховному сюзерену города. В 1231 г. «Данил (Романович. — Н. К.) же пойде со братом и со Олександром (белзским князем. — Н. К.) Плесньску, и пришед взя и под Аръбузовичи (боярским родом. — Н. К.), и велик плен прия»[570]. А после того когда полчища Батыя разорили Галицкую землю, уничтожив многие тысячи людей и подорвав княжескую власть, местные бояре уже не удовлетворялись собственными владениями. Они посягнули на княжескую власть. С горечью галицкий книжник пишет, что «бояре же галичьстии Данила князем собе называху, а сами всю землю держаху. Доброслав же вокняжилъся бе» и, словно истинный князь, отдал в «держание» Коломыю своим вассалам Лазарю Домажиричу и Ивору Молибожичу[571].
Однако через четыре года Даниил Романович искоренил (вероятно, уничтожив глав и влиятельных членов враждебных ему родов) боярскую оппозицию в Галицкой земле. Но и тогда летописец почему-то не упоминает о неизбежных конфискациях князем боярских земельных владений!
По моему мнению, умолчание о боярских имениях в летописях может объясняться политической и жанровой спецификой самих этих источников. Ведь круг действующих лиц, постоянно упоминающихся на страницах летописей, очень и очень ограничен и определяется их принадлежностью к княжескому роду Ярославичей. Ярославичи, и только они, систематически выступают на страницах этих памятников средневековой письменности. Все прочие исторические персонажи, даже великие бояре, встречаются в рассказах летописцев попутно и случайно — лишь в связи с деятельностью их сюзеренов-князей. Так было в летописании и XI, и XII, и XIII вв.
Поэтому на основании ограниченности упоминаний о боярском землевладении в источниках эпохи удельной раздробленности не стоит, на мой взгляд, делать категорический вывод, будто бы оно было не типичным для Руси XII–XIII вв. Между тем подобные мысли неоднократно выражались в научной литературе. Например, В. Б. Кобрин писал: «Разумеется, эти вотчины были крайне немногочисленны, своего рода островки в море крестьянских общин»[572]. В этой цитате речь идёт о Руси XII в. Но если принять на веру этот тезис, тогда теряются возможности сколько-нибудь удовлетворительного объяснения общественно-политической и экономической активности и могущества бояр, которые делаются особенно выразительными именно в XII в. В частности, как показано В. Л. Яниным, крупные успехи новгородского боярства в антикняжеской борьбе (начиная с рубежа XI и XII вв.) основывались исключительно на их богатейших вотчинах[573] — другого фундамента боярского политического могущества в Новгороде и Новгородской земле просто не могло существовать.
Следовательно, невзирая на скромность отражения в письменных источниках боярского землевладения на Руси XII — первой трети XIII в., существуют основания считать его массовым и определяющим в экономике государства явлением. Поэтому можно разделить оригинальную и образную характеристику социально-экономической структуры Древней Руси эпохи раздробленности: «Всю феодальную Русь мы должны представить себе как совокупность нескольких тысяч мелких и крупных феодальных вотчин: княжеских, боярских, монастырских, вотчин „молодшей дружины“. Все они жили самостоятельной, экономически независимой друг от друга жизнью, представляя собой микроскопические государства, мало сцепленные друг с другом и в известной мере свободные от контроля государства»[574].
Серьёзным, пусть и литературно-полемическим доказательством быстрой эволюции боярского землевладения на Руси конца XII — начала XIII в. может быть творчество выдающегося древнерусского «диссидента» Даниила Заточника. Краткая редакция его «Слова» относится к концу XII в., а следующая, которую учёные для удобства назвали «Посланием», — к первым годам XIII в.[575] Если «Слово» XII в. почти не упоминает боярские дворы и хозяйства, то «боярский двор» в «Послании» XIII в. выступает в тексте как существенное звено в жизненных несчастиях автора. Боярский двор, восклицает Заточник, несёт человеку зло[576]. Обращу внимание читателя на то, что в «Послании» Даниила Заточника боярские двор и владение выступают как обыкновенное, более того — обыденное явление. Следовательно, в их распространённости в начале XIII в. на Руси трудно сомневаться.
В источниках последней четверти XII в. феодальный класс, боярство и старшая дружина выглядит уже разделённым, дифференцированным в социальном и материальном отношениях: на «бояр думающих» и «мужей храборьствующих». К тем и другим обращается Игорь Святославич, попав в трудное положение во время своего прославленного в Киевской летописи и «Слове о полку Игореве» несчастливого похода в Половецкую степь[577]. Но если подобная общественная и профессиональная дифференциация существовала в маленькой дружине удельного князька, то что уж говорить о намного больших социумах — боярстве и дружинах Киевской, Новгородской, Владимиро-Суздальской или Галицкой земель! Между разными группами боярства уже тогда существовала значительная разница в имущественном положении[578], а это может свидетельствовать, с одной стороны, о длительности процессов подобной поляризации, а с другой — о давности процесса генезиса и развития владетельного боярства в целом.
Мои многолетние исследования социально-экономической и политической истории Галицко-Волынской Руси XI–XIII вв. позволяют, кажется, бросить дополнительный свет на формирование боярского землевладения в западнорусских землях Древнерусского государства. Существующий сегодня фонд письменных и материальных источников не даёт оснований для уверенного и однозначного ответа на ключевой вопрос: когда именно в Галицкой и Волынской землях складывались боярские земельные владения. Приходится обращаться к другому методу: пусть приблизительно, косвенными путями, определить время явной и откровенной активизации боярства как значительной политической силы. Такой политический подъём бояр мог произойти лишь на прочном фундаменте, именно тогда, когда феодалы сделались крупными землевладельцами, накопили богатства, завели ватаги вооружённых людей, временами меряясь силой со своими сюзеренами-князьями.
Воспользуюсь свидетельствами письменных источников по истории преимущественно галицкого боярства: и в XII, и, в особенности, XIII вв. оно намного активнее волынского участвовало в политической жизни своего княжества. По моему мнению, это объяснялось несколькими причинами, среди которых главными были, вероятно, особенности происхождения и формирования сословия галицких крупных феодалов и связанная с ним специфика возникновения их землевладения в соединении с традиционной слабостью центральной власти в Галицком княжестве.
Киевская летопись 40‐х — начала 50‐х гг. XII в., в которой, по мнению многих учёных, использованы галицкие источники, обошла вниманием какую бы то ни было роль бояр в политических делах Галицкого княжества, тогда только возникшего. Все вопросы внутренней и внешней жизни будто бы единолично решал его основатель, князь Володимирко Володаревич, — по крайней мере, летописец ни разу не называет рядом с ним его «мужей» — бояр.