Н. К.) волости…“»[610].
Владения тех же черниговских князей были разбросаны на громадном пространстве Восточной Европы, далеко за границами собственно Чернигово-Северской земли. Когда в 1146 г. на смену умершему в Киеве Всеволоду Ольговичу пришёл Изяслав Мстиславич, к нему обратился с жалобой член другого черниговского княжеского клана Давидовичей Владимир: «Брате! Се заял Олговичь Святослав волость мою Вятиче, поидиве на нь!»[611].
Летопись создаёт впечатление, что волости долгое время не были извечными, домениальными владениями того или иного князя, а добывались в «держание» от сюзерена — вначале только лишь от великого князя киевского, а далее и от других могущественных князей, прежде всего черниговского и владимиро-суздальского. Среди многочисленных контекстов источников, подтверждающих такое мнение, приведу лишь несколько достаточно показательных.
В 1154 г. черниговский князь Святослав Ольгович жалует одни города своему племяннику Святославу Всеволодичу, отнимая у него другие: «Прида ему три городы, а Сновеск собе отъя, и Корачев, и Воротинеск, зане же бе его отступил»[612], — то есть племянник отступился от Святослава Ольговича, изменил ему. В этом тексте черниговский князь выступает подлинным феодальным сюзереном, по своему усмотрению жалующим и отнимающим города — разумеется, с принадлежащими к этим городам волостями. Когда после смерти Святослава Ольговича сам Святослав Всеволодич сделался черниговским князем, он в 1167 г. поссорился с двоюродным братом Олегом Святославичем из-за небольшого города Вщижа. В конфликт вмешался киевский князь Ростислав Мстиславич и «нача слати к Олгови, веля ему миритися. Олег же послуша его, взя мир с братом. Святослав же да Олгови 4 городы…»[613] А немного раньше, в 1162 г., Андрей Юрьевич Боголюбский «выгна епископа Леона ис Суждаля, и братью свою погна, Мьстислава и Василка, и два Ростиславича, сыновца своя, мужи отца своего переднии. Се же створи хотя самовластець быти всей Суждальской земли»[614]. В приведённом тексте Киевской летописи Андрей Юрьевич не только лишает своих родичей волостей в Ростово-Суздальской земле, но и выгоняет их из самой этой земли. С боярами князья так не поступали. Уже это одно может свидетельствовать о принципиальной разнице между боярскими и княжескими владениями.
Князья крупных и богатых земель могли давать волости по собственному усмотрению и произвольно, не очень-то заботясь о генеалогическом старейшинстве. Известен случай, когда волость получил даже иноземец. В 1165 г. претендент на византийский престол Андроник Комнин бежал к Ярославу галицкому. «И да ему Ярослав неколико городов на утешение»[615]. Государи крупных удельных княжеств также могли — вероятно, имели право! — наделять землями других князей, признававших вассальную зависимость от них. В 1146 г. сын Юрия Долгорукого Иван пришёл в «Новъгород (Северский. — Н. К.) Святославу (Ольговичу. — Н. К.), и да ему (Святослав. — Н. К.) Куреск и с Посемьем»[616].
Трудно однозначно ответить на вопрос: за что именно князья-сюзерены жаловали волости князьям-вассалам? Конечно, в странах, где господствовали феодальные отношения так называемого классического типа (например, в Северной Франции), вассалы получали земли с обязательным условием несения военной службы сюзерену. Логически рассуждая, так могло быть и на Руси. Источники частично подтверждают подобную мысль.
Когда в 1146 г. после смерти Всеволода Ольговича на киевский стол сел было его младший брат Игорь, вскоре против него выступил другой претендент на киевское княжение — Изяслав Мстиславич. Киевское вече поддержало Изяслава. В этой трудной для него ситуации «Игорь же посла к братома своима, Володимиру и Изяславу, и рече: „Стоита ли, брата, у мене у хрестьном целовании?“[617] Они же и въспросиста у него волости много. Игорь же има вда и повеле има ити к собе»[618]. В приведённом отрывке Киевской летописи факт пожалования волости (пусть и вынужденного) за военную службу не может вызывать сомнения. О подобной службе речь идёт и в следующем рассказе этого источника. В 1149 г. сын Юрия Долгорукого Ростислав «роскоторавъся с отцем своим, оже отець (ему) волости не дал в Суждальской земле[619], и приде к Изяславу (Мстиславичу. — Н. К.) Киеву, поклонився ему, рече: „Отець мя переобидил, и волости ми не дал, … зане ты еси старей нас в Володимерех внуцех[620], а за Рускую землю хочю страдати и подле тебе ездити“»[621]. Эти слова представляют собой классическую формулу признания вассалитета и обязательство служить сюзерену.
Изяслав Мстиславич с удовольствием выслушал смиренные слова просьбы и покорности сына своего заклятого врага и дал ему пять городов во главе с Божьским. В этом случае есть все основания утверждать, что сын Долгорукого получил волость с условием отбывания военной службы. Тем более, что он не скрывал подобных намерений от своего окружения: «Поидем, дружино моя, к Изяславу, то ми есть сердце свое, ту ти дасть ны волость»[622]. Поэтому как только к киевскому князю донеслась весть, будто бы Ростислав Юрьевич замыслил против него зло, он немедленно отнял у него только что пожалованную волость и отослал к отцу.
Также за службу получил в 1154 г. Святослав Всеволодич (из черниговских Ольговичей) волость от киевского князя. Тогда сменивший на престоле умершего Изяслава Мстиславича его брат Ростислав «рече Святославу Всеволодичю, сестричичю своему: „Се ти даю Туров и Пинеск про то, еси приехал к отцю моему Вячеславу и волости ми еси соблюл“»[623]. Аналогичный факт отмечен в Суздальской летописи под 1205 г., когда после победоносного похода на половцев Рюрик Ростиславич киевский, его сын Ростислав и бывший зять Роман Мстиславич галицко-волынский собрались в Переяславле Русском, и «ту было мироположение в волостех, кто како терпел за Рускую землю»[624]. Правда, в этом случае киевский князь жаловал волости не авансом, а как награду за вклад в общий военный успех.
Итак, князья-сюзерены по своему усмотрению жаловали волости князьям-вассалам и точно так же произвольно отнимали их, когда последние не придерживались условий соглашений либо чем-то прогневали своих государей. И всё же подобных известий в источниках — о получении (и потере) волостей за службу, как мне кажется, слишком мало для утверждения, будто бы «все условия обладания волостями весьма близко напоминают аналогичный институт бенефиция в Западной Европе» и что даже «существовал механизм распределения волостей, чёткие условия наделения ими и столь же чёткие условия их лишения». Автор этих слов, правда, здесь же признал, что этот «механизм» часто нарушался[625]. Но, по моему мнению, подобная система могла существовать разве что в идеале, а в практике междукняжеских отношений господствовали произвол и право сильного, объективно опиравшиеся на не раз отмеченную мной нечёткость понятий генеалогического и физического старейшинства, чему способствовала постоянная борьба между отчинным и родовым порядками замещения престолов.
Князья-сюзерены откровенно и цинично настаивали на своём праве лишать волостей вассалов. Хитрый и неверный политик Святослав Всеволодич прямо заявлял: «Ряд наш так есть: оже ся князь извинить (будет виноват. — Н. К.), то в волость (будет её лишён. — Н. К.), а муж у голову» (лишится головы. — Н. К.)[626].
Формально соблюдение принципа наделения за службу болееменее чётко прослеживается в пожаловании киевскими князьями «частей» в южной Русской земле другим князьям в обмен на обязательство защищать её от половцев[627]. Но в этом случае нельзя говорить ни о бенефициях, ни о сюзеренно-вассальных отношениях — хотя бы потому, что преимущественное право на такую «часть» имел обыкновенно великий князь владимиро-суздальский (Андрей Юрьевич, а затем его брат Всеволод), которого все другие, среди них и киевский, князья избрали и считали «старейшим» во всей Русской земле, т. е. в государстве.
Существованию и реальному действию хотя бы приблизительно отработанной системы пожалования волостей вассалам сюзеренами в значительной мере препятствовал семейно-психологический фактор. Ведь все древнерусские князья — от великих киевского или владимиросуздальского до мельчайших слонимского или вщижского — принадлежали к одному, пусть и громадному, со многими ветвями, роду Рюриковичей — Ярославичей, чрезмерно разросшемуся во второй половине XII–XIII вв. Князья приходились друг другу родными, двоюродными и троюродными братьями, дядьями и племянниками, дедами и внуками различных уровней родства. Не случайно, наверное, они обращались друг к другу, пользуясь в качестве иерархических терминами сугубо родственными: отец, брат, сват, сын, стрый, сыновец, уй и т. д.
Поэтому морально непросто было Изяславу Мстиславичу киевскому выгонять своего старого дядю Вячеслава Владимировича из Киева, на который тот имел преимущественные по родовому старейшинству права, а Давиду Святославичу черниговскому — требовать вассальной службы от своего старшего брата Олега «Гориславича» (то ли курского, то ли новгород-северского князя). В почти всех других странах