На мой взгляд, этой важной и исторически верной научной концепции всё же не хватает прямых подтверждений в источниках, из-за чего она может показаться несколько умозрительной. Ведь летописи обычно прямо не говорят о том, как смотрели русские люди XII в. на государственно-политическое устройство своего общества. Нескольких летописных свидетельств на этот счёт явно мало для суждения об этом. Тем весомее кажется мне свидетельство в пользу существования определённой структуры государства и власти на Руси во второй половине XII в., которое содержится в «Слове о полку Игореве».
В этом знаменитом памятнике древнерусской литературы конца 80‐х гг. XII в. одно из главных мест занимает призыв певца к князьям защитить Русскую землю от хищных половецких ханов. Он начинает его обращёнными к владимиро-суздальскому князю словами: «Великый княже Всеволоде! Не мыслию ти прилетети издалеча, отня злата стола поблюсти?»[658] Далее автор «Слова» обращается к другим сильным государям Руси, и среди них — к Рюрику и Давиду Ростиславичам, Ярославу галицкому, Роману волынскому. Обычно литературоведы видели в этом обращении древнерусского поэта призыв к защите родины, заботу об отстаивании её единства в условиях нарастания внешней угрозы: «В лирическом воззвании автора „Слова“, с которым он обращается ко всем наличным представителям княжеского рода (?? — Н. К.), призывая их „ступить в злат стремень за обиду сего времени, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святославича“, проходит длинная вереница сильных, храбрых, располагающих большими боевыми ресурсами князей, равнодушных к общему достоянию — земле Русской»[659].
Нельзя не отметить, что подобное объяснение упомянутого места «Слова о полку Игореве» выглядит слишком общим, к тому же вообще не соответствует сквозной идее этого памятника, буквально пронизанного заботой об отстаивании единства древнерусского общества, призывом к прекращению княжеских «котор». Убеждён, что обращение «Слова» к князьям требует более конкретного и предметного толкования. Должны быть объяснены как неожиданное обращение певца ко многим государям из разных концов Руси с требованием идти к Киеву защищать великокняжеский «золотой стол» (имеющий, однако, законного хозяина Святослава Всеволодича)[660], так и сам набор имён князей, а также последовательность их перечисления.
Правда, в научной литературе существует объяснение отмеченного противоречия в обращении древнерусского поэта через голову Святослава Всеволодича к Всеволоду суздальскому и другим князьям того времени. Оно принадлежит Д. С. Лихачёву. По его мнению, «для автора „Слова“ дороги все притязания русских князей на Киев» — слова в устах знатока древнерусской литературы, истории и культуры более чем удивительные, потому что летописцы и другие писатели отстаивали владельческие права своих князей и отрицали — чужих. Конкретизируя свою мысль, учёный продолжает: «Игнорируя вотчинное право на Киев Святослава Всеволодича (более чем сомнительное! — Н. К.), он (автор „Слова“. — Н. К.) пишет… к Всеволоду Большое Гнездо — князю, принадлежавшему ко враждебной Ольговичу Святославу Мономашьей линии русских князей» — чьи вотчинные права, как известно, были выше прав Ольговичей! «В этом обращении к Всеволоду всё неприемлемо для Святослава, и всё обличает в авторе „Слова“ человека, занимающего свою, независимую, а отнюдь не „придворную“ позицию»[661]. Не могу разделить эту искусственную мысль. На явное противоречие между чрезмерным возвеличением Святослава Всеволодича как киевского государя и одновременным призывом в Киев, т. е. на его место, других князей обратил внимание Б. А. Рыбаков. Он объясняет его таким образом. Поскольку в «Слове» бытует наиболее широкое, относящееся ко всем восточным славянам понятие «Русь», а южная Русская земля является частью всей совокупности русских княжеств, то певцу «Слова» кажется вполне естественным то, что галицкий князь будет стрелять в Кончака, поганого «кощея», что суздальский князь может прилететь издалека, а смоленский князь должен встать в стремя «за обиду сего времени»[662].
Позволю себе предложить иное толкование знаменитого обращения певца «Слова о полку Игореве» к Всеволоду Юрьевичу и другим известным князьям конца 1180‐х гг. Оно связано с особенностями структуры государства и власти на Руси времён раздробленности.
Убеждён в том, что вступление Древнерусского государства в эпоху удельной раздробленности вовсе не означало его распада, как думали ещё в недавнем прошлом, а некоторые историки думают так до сих пор. Изменилась лишь политическая структура и форма государственной власти. В. Т. Пашуто отмечал, что «политическая структура Руси утратила форму раннефеодальной монархии, ей на смену пришла монархия периода феодальной раздробленности». В середине XII в. государственный строй Руси приобрёл новую форму. Стольный град Киев и принадлежавший ему домен «Русской земли» превратился в общее владение группы князей-Ярославичей, считавших себя коллективными собственниками Русской земли и требовавших себе там «части» (доли собственности), а свои права и обязанности они определяли на общерусских съездах-«снемах». Эту систему управления государством учёный назвал коллективным сюзеренитетом[663].
Следовательно, ошибались те учёные далёкого и близкого прошлого, которые видели в борьбе центростремительных и центробежных сил, характерной для Руси эпохи раздробленности, лишь беспорядок и даже хаос: бесконечные княжеские ссоры и военные столкновения за лучшие столы, волости, земли и богатства. В этом, на первый взгляд, беспорядке будто бы стихийно действовавших сил, в абсурдном, казалось бы, калейдоскопе событий на самом деле существовали свои закономерности и определённый, мало или вовсе не понятный современному историку порядок. Другое дело, что не всегда суровая и неоднозначная действительность отвечала правовым нормам — писаным (Русская Правда различных редакций) или обычным[664].
Феодальная раздробленность Древнерусского государства была диалектически противоречивым явлением. Политическая жизнь страны проходила в соперничестве сил объединения и дробления государства. Даже в условиях постепенного расширения автономии тех или иных земель и княжеств часть князей и крупных бояр была вынуждена отстаивать государственное единство и целостность Русской земли (пусть даже временами на словах). Вынуждена потому, что древнерусское общество требовало от господствующей верхушки заботиться о единстве и военной мощи страны. Простой люд, крестьяне и ремесленники, составлявшие абсолютное большинство населения Киевской Руси, видел возможности безопасной и лучшей жизни исключительно в существовании объединённого, централизованного и сильного государства, способного защитить его от врагов, прежде всего и почти исключительно — кочевников причерноморских степей.
Благодаря всему этому, высказывая, пусть и в сословно-ограниченной форме, общенациональные интересы государства, наиболее прозорливые и умные среди князей, даже, казалось бы, безвозвратно погрязшие в трясине сепаратизма, не раз публично соглашались с тем, что не годится воевать друг с другом и тем самым губить родную землю. Князья провозглашали своё стремление защищать Русь от врагов, а самые сильные и авторитетные среди них — даже демонстративно стремились к восстановлению централизованной монархии Владимира Мономаха и его деда Ярослава Мудрого.
Объединительные процессы на Руси нарастали уже с самого начала раздробленности, т. е. с 40–50‐х гг. XII в., и это при том, что внешне они часто выглядели как соперничество разных княжеских династий и феодальных группировок. Как заметил известный историк, когда потомки Мономаха (добавлю к этому, что не только они, но и другие княжеские кланы) боролись за киевский великокняжеский стол, то почти для каждого из них эта борьба была одновременной борьбой за собственный вариант единства Древнерусского государства[665] — конечно, во главе с тем, кто возглавлял эту борьбу.
Середина 80‐х гг. XII в., казалось бы, была совсем не подходящим временем для вооружённой борьбы за восстановление единства и политической целостности Киевской Руси. Воспользовавшись слабостью власти киевского князя Святослава Всеволодича, его двурушничеством в отношениях с другими князьями и заискиванием перед половецкими ханами, кочевнические орды всё сильнее и смелее наседают на Русь. Недаром творец «Слова о полку Игореве» с тоской молвил об этом времени: «А погании со всех стран (сторон. — Н. К.) прихождаху с победами на землю Рускую»[666].
Половецкий натиск на южные и восточные окраины Русской земли усилился после неудачного похода в степь новгород-северского князя Игоря Святославича в 1185 г. Но даже в те трудные времена идея восточнославянского единства, жгучее желание сплотить государство владели русскими людьми. И под их влиянием даже беспринципному и лукавому Святославу Всеволодичу киевскому приходилось, дабы успокоить общественную мысль, призывать других князей к совместным действиям. Обращаясь к сильному смоленскому князю Давиду Ростиславичу, он воскликнул: «А поеди, брате, постерези земле Руское!»[667]. А когда в 1193 г. Рюрик Ростиславич собрался в поход на Литву, бывший его соправителем в Киевской земле Святослав Всеволодич с укором воскликнул: «Брате и свату! Аже ты идешь из отчины своея на свое орудье (по собственным делам. — Н. К.), а яз паки иду за Днепр своих деля орудей; а в Руской земле кто ны ся останеть?! И теми речьми измяте путь Рюрикови»