Прежде всего, на мой взгляд, последовательность имён князей в обращении автора «Слова о полку Игореве» построена в соответствии с экономическим потенциалом и военным могуществом княжеств и местом их сюзеренов на иерархической «лествице». Первым, естественно, назван «старейший» на Руси Всеволод владимиро-суздальский, вторым — властелин южной Русской земли Рюрик Ростиславич, затем его брат, великий князь смоленский Давид. На четвёртом месте галицкий князь Ярослав Владимирович, сидевший действительно на четвёртом-пятом по значению столе в государстве: после Киева, Владимира-на-Клязьме и Чернигова, равным смоленскому, престоле. Далее идут Роман Мстиславич волынский и, в чём я убеждён, его преемник на галицком престоле (в 1199 г. Роман объединил Галицкое и Волынское княжества, перенеся свой стол в Галич), хотя и не непосредственный, Мстислав Удатный[699]. В конце обращения названо несколько второстепенных князей.
Во-вторых, по моему убеждению, певец «Слова» зовёт на помошь лишь тех князей, которые имели «части» в Русской земле и, следовательно, просто были обязаны «стеречи» её от половцев. О владениях Всеволода и Рюрика уже упоминалось. Когда в 1195 г. Рюрик был вынужден отнять у Романа Поросье в пользу Всеволода, он дал зятю другую «часть» в Русской земле: Полонное с волостью и часть Корсунской волости[700]. Давид Ростиславич долгое время сидел в одном из ближайших к Киеву городов — Вышгороде[701]. Есть основания думать, что и сделавшись смоленским князем в 1180 г., Давид сохранил за собой вышгородскую «часть». Ярослав Владимирович галицкий «держал» у киевского князя большую область в Погорине с городами Бужском, Шуйском, Тихомлем, Выгошевым и Гнойницей. Владели «частями» в южной Русской земле и другие названные в обращении «Слова о полку Игореве» князья[702].
Следовательно, призыв «Слова» к русским князьям защитить родную землю от врага доказывает общественное признание системы коллективного сюзеренитета на Руси и представляет чрезвычайно ценное свидетельство в его пользу. Обращение поэта «Слова» к Всеволоду и другим русским князьям объективно отражает государственно-политическое устройство и структуру власти древнерусского общества: общее владение князьями «Ярославова племени» Киевом и Русской землёй и обязанность защищать её за «часть» в этой земле.
Коллективный сюзеренитет как способ руководства и владения Древнерусским государством оказался в целом жизнеспособным и стойким в бурные времена удельной раздробленности. В нём, на мой взгляд, удачно соединялись тенденции местного экономического и социального развития отдельных земель и княжеств со стремлением всех классов и сословий общества (по крайней мере, его передовой части) к политическому и государственному единству. Поэтому коллективный сюзеренитет и дожил почти до монголо-татарского нашествия на Русь и возродился вскоре после него — «на заре Русского централизованного государства в Северо-Восточной Руси рубежа XIII–XIV вв. относительно Владимирского великого княжения. Феодальная раздробленность порождала тенденцию к единству»[703].
Удельная раздробленность вызревала в глубинах восточнославянского общества много десятилетий. Первые ростки её проклюнулись сразу же после кончины Ярослава Мудрого, однако тогда она не смогла распространиться, поскольку ещё не созрели объективные общественно-экономические условия для этого. Разделение относительно централизованного Древнерусского государства на автономные земли и княжества в исторически объективном смысле стало следствием её социально-экономического развития, подъёма земледелия, скотоводства, ремёсел и промыслов, а также быстрой эволюции торговли, международной и внутренней. Всё это происходило как в центре страны, в Среднем Поднепровье, так и в отдельных её частях: Владимиро-Суздальском, Смоленском, Черниговском, Полоцком, Новгородском, Галицком и других княжествах. Экономическое развитие было прогрессивным явлением, однако оно принесло Руси отрицательные последствия в общественно-политической жизни.
В течение второй половины XI–XII вв. во всех землях и княжествах Древнерусского государства выросла земельная знать. Вотчинники-феодалы сидели в своих укреплённых поместьях и замках, порой не уступавших могуществом фортификаций стольным градам удельных княжеств, имели собственные многочисленные и хорошо вооружённые отряды, способные противостоять княжеским дружинам. Вовсе не случайно наступление удельной или феодальной раздробленности совпало во времени с началом активного участия боярства в политической жизни страны. Образно говоря, боярство родило раздробленность. В отличие от князей, которые длительное время, словно перелётные птицы, свободно перемещались из одной волости в другую, бояре были крепко привязаны к своим землям. Феодалы-землевладельцы со времён наступления раздробленности перестали быть заинтересованными в общерусских походах против половцев, могущих окончиться неудачей, а то и гибелью в битве, тогда как, не пускаясь в рискованные военные предприятия, они получали постоянную феодальную ренту от зависимого населения. Так вчерашние рыцари превратились в рачительных и эгоистических землевладельцев.
Отдельные земли и княжества Древнерусского государства накануне наступления раздробленности настолько окрепли и выросли, что киевский центр власти с великим князем во главе начал препятствовать их верхушке решать по собственному усмотрению и в собственных узко-корпоративных интересах задачи внутренней и внешней политики. Князья-Ярославичи с середины XII в. разделяются на земельные династии, пускают корни на местах, обзаводятся домениальными земельными владениями и передают их в наследство. С той поры земельные интересы местных князей и бояр начинают совпадать, и все они вместе объединяются против государственного центра и порядка, всячески противодействуя ему. Поэтому в политическом плане раздробленность была отрицательным, регрессивным явлением. Она ослабила древнерусскую государственность.
Вступление восточнославянского государства в эпоху феодальной раздробленности не означало, как уже было сказано, его распада. Изменилась лишь форма монархии: из единоличной и централизованной она превратилась в федеративную, управлявшуюся кучкой самых авторитетных и сильных князей. Коллективный сюзеренитет обеспечил относительную стабильность общественно-политической жизни Древней Руси приблизительно на сто лет, пока она не рухнула под ударами превосходящей во много раз русские войска страшной силы — объединённых монголо-татарских орд под водительством внука Чингиз-хана Батыя в 1237–1241 гг.
Глава седьмая. Идейные стимулы в истории государственности на Руси
Генезис и эволюция государственности в восточнославянском обществе происходили главным образом вследствие действия различных социально-экономических и политических сил. Но не стоит сводить все эти сложные, неоднозначные и не лишённые противоречий процессы к срабатыванию названных факторов. Ведь древнерусская государственность развивалась и под давлением, пусть обыкновенно и непрямым, опосредствованным, факторов духовной, идейной и идеологической (церковной) жизни. Их роль особенно трудно выявлять и исследовать, потому что источники, а это главным образом летописи древнерусского времени, мало пишут о них. Поэтому в научной литературе обозначенная в названии этой главы проблема остаётся мало разработанной. Невольно складывается впечатление, что историки прошлого и современности избегали и избегают её. Мной предпринята попытка, возможно, несовершенная в концептуальном плане и недостаточно обеспеченная фактическими доказательствами, проследить главные идеи, которыми жило и под влиянием которых действовало восточнославянское общество XI–XIII вв.
Среди видных отечественных историков немного, но ярко и, полагаю, точно написал в начале XX в. о двух идеях, стимулировавших развитие древнерусской государственности и её народности, В. О. Ключевский. Позволю себе кратко остановиться на его мыслях, потому что они, как мне кажется, подтверждаются и свидетельствами источников, и исследованиями учёных последующего времени.
В. О. Ключевский считал широкий круг мыслей и идей, объединившихся понятием «Русская земля», элементом, который скреплял древнерусское общество. Он писал: «Пробуждение во всём обществе мысли о Русской земле, как о чём-то цельном, об общем земском деле, как о неизбежном, обязательном деле всех и каждого, — это и было коренным, самым глубоким фактом времени, к которому привели разнообразные, несоглашённые и нескладные, часто противодействовавшие друг другу стремления князей, бояр, духовенства, волостных городов, всех общественных сил того времени»[704]. В приведённых словах речь шла о Руси XI–XII вв.
Учёный выразил уверенность в том, что господствующей идеей и чувством в обществе XI — ХII вв. (добавлю, что и много позднее!) была идея Русской земли, ставшая странствующим стереотипом, который определял народное сознание и настроение. То был «коренной» факт истории своего времени. Недаром последующие поколения русских людей ещё долго «вспоминали о Киевской Руси как о колыбели русской народности»[705].
Другой ведущей идеей древнерусской этнокультурной общности, которая, вне сомнения, стимулировала вначале генезис государственности, а в дальнейшем скрепляла страну времён удельной раздробленности, была идея восточнославянского единства, которую В. О. Ключевский назвал «общеземским чувством». В отношении его он остроумно заметил, что «этого факта, конечно, не докажешь какойлибо цитатой, тем или другим местом исторического памятника; но он сквозит всюду, в каждом проявлении духа и настроения времени»