) у Городця. И разделиста по Днепрь Русьскую землю: Ярослав прия сю сторону, а Мьстислав ону»[748]. Таким образом, Ярославу досталось Правобережье Днепра с Киевом, а Мстиславу — Левобережье с Черниговом.
К концу XI в. в летописи окончательно утверждается и упрочивается узкое понимание понятия «Русская земля», охватывавшее Киевщину, Черниговщину и Переяславщину. В 1096 г., свидетельствует летописец, «Святополк (Изяславич киевский. — Н. К.) и Володимер (Мономах переяславский. — Н. К.) посласта к Олгови (в Чернигов. — Н. К.) глаголюща сице: „Поиди Кыеву, да поряд положим о Русьстей земли“»[749]. В таком же значении термин «Русская земля» выступает в статьях «Повести» за 1078, 1093 и 1094 гг.[750]
Но одновременно книжники XI в. продолжают пользоваться и понятием «Русская земля» в широком, общегосударственном значении. Так, после смерти своего брата Мстислава в 1036 г. Ярослав Мудрый «перея власть (волость. — Н. К.) его всю», посадил сына Владимира в Новгороде Великом «и бысть самовластець Русьстей земли»[751]. А под 1071 г. в «Повести временных лет» пересказывается пророчество какого-то волхва, говорившего: «Яко стати Гречьскы земли (на Руской[752]), а Русьскей на Гречьской, и прочим землям изменитися»[753]. В обоих случаях речь идёт о средневековых государствах Византии и Киевской Руси. Новгородская первая летопись младшего извода под 1060 г. ставит знак равенства между псковичами, новгородцами и Русью[754], следовательно, включает в Русскую землю северную часть государства. В этом контексте речь также идёт о государственной территории Руси.
Существуют и другие случаи употребления летописцами XI в. упомянутого термина в самом широком понимании. Однако, согласно моим наблюдениям, название «Русская земля» в памятниках письменности того времени всё же чаще выступает в его узком значении: Киевщина, Черниговщина, Переяславщина.
Начало XII в. не внесло принципиальных изменений в понимание летописцами словосочетания «Русская земля». Разве что всё чаще оно употребляется ими в узком значении — применительно к южнорусским, но без Галицкой и Волынской, землям. В 1103 г. киевский князь Святополк Изяславич и переяславский — Владимир Мономах съехались на снем, чтобы обсудить план похода на половецких ханов. Когда Святополк согласился с предложением Владимира пойти вместе на кочевников, последний молвил: «То ти, брате, велико добро створиши земле Русскей». По их призыву собрались черниговские и несколько других южнорусских князей. «Половци же слышавше, яко идеть Русь, собрашася бес числа и начата думати»[755].
Важно отметить, что в Киевской летописи времён княжения в Киеве Владимира Всеволодича Мономаха и его сына Мстислава (1113–1132) встречаем лишь узкое значение термина «Русская земля»[756]. Напомню читателю, что и Владимир и Мстислав были последними киевскими князьями, сумевшими сохранить под своей рукой все древнерусские земли. По моему мнению, узкое толкование киевским летописцем первой трети XII в. понятия Русской земли отвечало её тогдашнему политическому статусу.
Ведь Владимир Всеволодич Мономах объединил под властью Киева Древнерусское государство, обнаружившее тенденции к разделению на отдельные княжества после смерти Ярослава Мудрого. Киевский летописец правомерно рассматривает южную Русскую землю первой трети XII в. в качестве средоточия политической, общественной и культурной жизни восточных славян того времени, поэтому сосредоточивает своё внимание на ней.
Рискну высказать предположение, что в глазах книжников эта южная Русская земля (в узком понимании термина) олицетворяла Древнерусское государство. Вместе с тем следует принять во внимание тот не всегда учитываемый историками факт, что Киевской летописи XII в. вообще были присущи, в сравнении с «Повестью временных лет», определённые географическая узость и ограниченность. Киевский книжник описывает в те годы, главным образом, события, происходившие в Южной Руси.
Зато с 40‐х гг. XII в. резко изменилось понимание и использование летописцами понятия Русской земли. При внимательной проверке контекстов источников выяснилось, что распространённый в историографии тезис, согласно которому топоним и этникон «Русская земля» в IX–XI вв. применялся лишь к южнорусским землям, а в XII в. распространился на все восточнославянские территории, нуждается в коррективах. Во-первых, как было показано выше, с самого начала появления в летописях упомянутого понятия в него вкладывали самое широкое значение[757]. Во-вторых, с середины XII в. летописцы конкретизируют широкое понимание названия «Русская земля», чего раньше в источниках практически не наблюдалось.
Для IX — первой трети XII в. летописи обычно не раскрывают, какие именно княжества, города и земли (за исключением разве что южнорусских) они так называют. Если под 1134 г. Новгородская первая летопись старшего извода заканчивает рассказ об усобицах между новгородскими, суздальскими и киевскими князьями общей сентенцией: «И раздьрася вся земля Русьская»[758], то уже под 1170 г. этот же источник подробно перечисляет представителей северных и западных земель Руси, которых оно объединило под наименованием Русской земли: «В то же лето, на зиму, придоша под Новъгород суждальци с Андреевицемь, Роман и Мьстислав с смолняны и с торопьцяны, муромьци и рязаньци с двома князьма, полоцьскый князь с полоцяны, и вся земля просто Русьская»[759]. В этих словах выразительно ощущается стремление книжника подчеркнуть принадлежность выходцев из всех тех земель к Русской земле — общей для всех них державы. Отмеченная тенденция проступает и в других древних и авторитетных летописных изводах: Ипатьевском, Лаврентьевском, Московском конца XV в.
Под 1155 г. киевский летописец так рассказал о походе сына Мономаха Юрия Долгорукого из Владимиро-Суздальского княжества на юг: «Той же зиме пошел бе Дюрги в Русь, слышав смерть Изяславлю (киевского князя Изяслава Мстиславича. — Н. К.), и бысть противу Смоленьску, и бысть ему весть…»[760]. Итак, в южнорусском источнике Смоленск назван Русью. Ещё чётче под наименованием Русской земли Смоленск и Смоленщина выступают в Киевской летописи 1180 г.: «Прислаша Новгородци муже свои ко Мьстиславу к Ростиславичю (тогдашнему смоленскому князю. — Н. К.), зовуче и Новугороду Великому; он же, не хотяше ити из Руской земли, река им…»[761].
Киевская летопись второй половины XII в. называет Русской землёй и Суздаль[762], и подмосковный город Дмитров, говоря о нём: «Придоша Измаилтяне безбожнеи Половци на Русь воевать ко Дмитрову»[763].
Яркий пример конкретизации летописцем широкого понятия Русской земли находим в Суздальской летописи начала XII в. В ходе знаменитой Липицкой битвы 1216 г. между владимиро-суздальским войском, с одной стороны, и новгородским и смоленским — с другой, один из суздальских бояр воскликнул, обращаясь к своим князьям: «Не было того ни при прадедех, ни при дедех, ни при отце вашем (Всеволоде Большое Гнездо. — Н. К.), оже бы кто вшел ратью в силную землю в Суздальскую, оже вышел цел, хотя бы и вся Руская земля: и Галичьская, и Киевьская, и Смоленьская, и Черниговьская, и Новогородская, и Рязаньская, никако противу сей силе успеють»[764]. В этих словах Русская земля выступает понятием, тождественным Древнерусскому государству, потому что в них перечислены её основные составные части, за исключением разве что земли Волынской. Но для северорусского летописца, думается, она могла ассоциироваться тогда с Галицкой.
Но не следует думать, будто бы широкое толкование понятия «Русская земля» со второй половины XII в. вытеснило из летописей узкое. Вовсе нет. Последнее сохраняется, но приобретает новые оттенки, а временами и значение. С 40‐х гг. XII в. понятие Русской земли в смысле Днепровской Руси начинает противопоставляться в источниках другим древнерусским землям. Вот типичная статья летописи за 1141 г.: «Бежащю же Святославу (Ольговичу черниговскому. — Н. К.) из Новагорода, идущю в Русь к брату»[765] — Всеволоду, который княжил тогда в Киеве. Или: «Том же лете ходиша вся Русска земля на Галиць (Галич. — Н. К.) и много попустиша область их»[766]. Речь шла о войне 1146 г. между киевским князем Изяславом Мстиславичем и галицким — Володимирко Володаревичем.
С 40‐х гг. XII в. для новгородских летописей делаются характерными известия типа: «Преставися в Руси Всеволод»[767], т. е. в Киеве, или: «Иде архиепископ новъгородьскыи Нифонт в Русь»[768] — из контекста ясно, что в Киев. Однако это вовсе не означает, что новгородские книжники не считали свою землю принадлежащей Русской земле. Во второй половине XII — начале XIII в. они знали и употребляли и широкое понятие Русской земли с включением в её границы Новгорода. Под 1214 г. в Новгородской первой летописи старшего извода читаем: «И рече Твьрдислав посадник: „Яко, братие, страдали деди наши и отчи за Русьскую землю, тако, братье, и мы поидим по своем князи“»