[769]. А в записи того же источника за 1231 г., рассказав о голоде в своём городе, новгородский летописец горько замечает: «Се же горе бысть не в нашей земли в одинои, нъ по всей области Русстеи, кроме Кыева одиного»[770].
В первой трети XII в. в летописях ещё сохранялось типичное для XI в. понимание южной Русской земли как Киевщины, Черниговщины и Переяславщины. Об этом свидетельствуют записи новгородского летописца: «В се же лето (1132 г. — Н. К.) ходи Всеволод (Мстиславич, новгородский князь. — Н. К.) в Русь Переяславлю»[771] или: «Иде в Русь архиепископ Нифонт (из Новгорода. — Н. К.) з лучьшими мужи и заста кыяны с церниговьци стояце противу себе, и множьство вои»[772]. Но уже с тех же 40‐х гг. XII в. в летописях обнаруживается новая, невиданная ранее тенденция: отделение от «Руси» (как правило, в значении лишь Киевщины) других частей традиционной Русской земли: Черниговщины и Переяславщины.
Под 1140 г. южнорусский летописец рассказывает, что киевский князь Всеволод Ольгович решил изгнать из Переяславля Южного сына Владимира Мономаха Андрея и посадить там своего брата. «И Андрей тако рече, съдумав с дружиною своею:… „В Переяславли хочю, на своей отчине, смерть прияти; оже ти, брат, не досити волости, всю землю Рускую дьржачи, а хощеши сея волости“»[773] — т. е. мало тебе, что ты держишь всю Русскую землю — Киевщину, так хочешь ещё и этой, Переяславской волости.
Ещё более выразительно противопоставляется Русской земле-Киевщине Черниговская земля в рассказе южного летописца от 1151 г. о посольстве, прибывшем к венгерскому королю Андрею II от киевских князей-соправителей Вячеслава и Изяслава, которые тогда воевали с черниговскими княжескими кланами Давидовичей и Ольговичей и их союзником Юрием Долгоруким. Киевские послы молвили королю: «Гюргий есть силен, а Давыдовичи и Олговичи с ним суть…
по нас яла Руская земля вся и Чернии Клобуци»[774] — мол, нас поддерживает вся Русская земля, ещё и чёрные клобуки. Между тем из контекста сообщения ясно, что под «всей Русской землёй» послы имели в виду одну лишь Киевскую.
Приведённый текст Киевской летописи не представляет собой исключения. В этом же источнике под 1193 г. встречаемся с явным противопоставлением Черниговской земли Киевской-Русской земле. Когда киевский князь Рюрик Ростиславич собрался в поход на Литву, его соправитель Святослав Всеволодич с укором сказал ему: «Брате и свату! Ажь ты идешь изо отчины своея на свое орудье, а яз паки иду за Днепр (в свой домен, Черниговскую землю. — Н. К.), своих деля орудей, а в Руской земли кто ныся останеть?»[775]. А в описании битвы на Калке с монголами в 1223 г. суздальский летописец также отделил Черниговскую землю от тогдашней Русской земли — Киевщины: в поход на врага идут «вси князи Рустии и вси князи Чернеговьскыи»[776].
Но не только Черниговщину, даже извечную часть земли Киевской — Овручскую волость — киевский летописец 90‐х гг. XII в. перестал считать принадлежащей к Русской земле. В 1190 г. Святослав Всеволодич пребывал в Чернигове, а его соправитель Рюрик Ростиславич поехал в своё домениальное владение Овруч. Когда половцы начали «воевать Русь», Рюрик призвал Святослава не оставлять на поругание врагу Русской земли[777]. Из контекста летописного повествования вытекает, что Чернигов и Овруч столичный книжник не считал принадлежащими к южной Русской, т. е. Киевской земле. Точно так же в 1193 г. Святослав обратился к Рюрику, находившемуся в Овруче, с призывом: «Пойди в Русь (в Киевскую землю. — Н. К.), стерези же своея земли!»[778].
Следовательно, с 40‐х гг. XII в. летописцы начинают противопоставлять Русской земле в очертаниях Киевской земли все другие древнерусские земли и княжества, даже те, которые издавна считались Русью в самом узком, южнорусском значении этого топонима и этникона. Одновременно в летописях сохранилось и широкое понимание Русской земли как всей территории древнерусской народности. Отмеченные тенденции наблюдаются и в источниках первой половины XIII в. Однако отсутствие Киевской летописи этого времени, географическая и политическая замкнутость Галицко-Волынского и лапидарность Суздальского сводов лишают меня возможности доказать этот тезис на материале источников.
Считаю, что изменения в толковании летописцами понятия «Русская земля» не случайно совпадают во времени с наступлением феодальной раздробленности Древнерусского государства. Изменения в государственной структуре Древней Руси не могли не отразиться в терминологии источников. Но только ли общественно-политический аспект отразился в новом понимании древнерусскими книжниками названия «Русская земля»?!
Вероятно, нет. Значительную роль сыграли этнокультурные и идейные факторы. Ведь одновременно с ослаблением государственного единства Руси закладывались предпосылки формирования на её этнокультурной и экономической основе российской, украинской и белорусской средневековых народностей. Не стоит упрощённо понимать и представлять эти процессы. Древнерусская этнокультурная общность далеко не сразу разделилась на три происходившие от неё. Как уже знает читатель, в XII в. Киевское государство изменило свою форму и структуру: стало из единовластной, относительно объединённой монархии монархией федеративной, состоявшей из полутора десятков автономных земель и княжеств. И лишь со временем, в XIIIXIV вв. большие и малые княжества и земли начали объединяться, образуя территории восточнославянских народностей[779].
Таким образом, в новом понимании термина «Русская земля», пришедшем к летописцам с 40‐х гг. XII в. в связи с нарастанием процессов феодальной раздробленности в государстве, отразились не только политические, но и экономические, культурные, этнические и в значительной степени идейные явления. В области идеологии понятие «Русская земля» серьёзно сплачивало народность и государство как в годы его относительного единства (IX–XI вв.), так и, в особенности, в эпоху раздробленности, когда оно было одним из ведущих объединительных стимулов в стране.
2. Идея древнерусского единства в государственном и этнокультурном развитии восточных славян в XII–XIII вв
Не будет преувеличением утверждать, что идея единства восточных славян выросла (и далее шла с ней нога в ногу) в основном из идеи Русской земли, общих для всех них родины и государства, объединявшей и сплачивавшей древнерусскую народность.
Выше подробно излагались начала удельной или феодальной раздробленности на Руси. Уже к концу XI в. политическое раздробление государства сделалось объективно неизбежным. Отдельные князья начинают проявлять центробежные тенденции, что привело к нарастанию усобиц.
Современная наука отвергает традиционный взгляд на эпоху раздробленности как на времена общественного регресса, стагнации, разрыва хозяйственных связей, наконец — распада государства. На самом деле государство сохранилось, пусть в видоизменённой форме и структуре. Но из-за углубления процессов феодализации произошла автономизация отдельных земель и княжеств. Как метко выразился авторитетный учёный, «расчленение Древнерусского государства есть прежде всего результат роста отдельных его составных частей, каждая из которых стала проводить свою собственную политику, преследуя свои собственные цели»[780].
И в условиях удельной жизни государства, которой была присуща определённая политическая обособленность феодальных земель и княжеств, продолжались и нарастали процессы развития экономических и культурных связей и углубления разделения труда, которые отражали всенародное стремление к объединению разрозненных волостей в централизованном и общем для всех государстве. Исследования последних 30–40 лет выявили, наряду с сильными тенденциями феодальной верхушки отдельных земель и княжеств к обособлению, действие весомых стимулов, благоприятствующих объединению древнерусских земель и во времена раздробленности.
Развивался и стабилизировался общий для всех частей государства язык (по меньшей мере литературный), активизировались торговые взаимосвязи между отдельными территориями, а общие задачи обороны против натиска кочевников-половцев также властно призывали к объединению. Одним словом, «феодальная раздробленность порождала тенденции к единству»[781]. В подобном взаимодействии, казалось бы, противоположных по содержанию и направлению процессов и явлений и состояла диалектическая сложность и противоречивость общественного, политического и государственного развития Древней Руси эпохи раздробленности.
Отвергая однобокое понимание этой эпохи как периода всеобщего социально-политического регресса или ошибочное отождествление её с княжескими усобицами, Б. А. Рыбаков заметил, что в XII в. на смену раннему феодализму и рождённой им форме государственного устройства — единовластной империи — пришёл зрелый или развитой феодализм, который принёс с собой федеративную форму государства — также монархию. В 30-е гг. XII в., продолжал учёный, на Руси образовалось полтора десятка самостоятельных княжеств, а это определило соответствие новой федеративной формы государства достигнутому на то время высокому уровню развития производительных сил[782].
В приведённых словах выдающегося историка, сказанных почти четыре десятилетия назад, ощущается всё же определённая прямолинейность толкования явлений общественной и государственной жизни почти исключительно экономическими процессами. Это была общая черта трудов по древнерусской (и не только) истории советских времён. Вместе с тем нельзя сказать, что в научной литературе 50–80‐х гг. не изучались