оследующих столетий. Потому что источники творчества украинского, русского и белорусского народов берут начало в фольклоре эпохи восточнославянского государства и этнокультурного единства древнерусской народности. Общая в принципиальных и главных чертах древняя основа фольклора трёх братских народов была одним из важнейших факторов, благоприятствовавших тесным связям их народного творчества в процессе развития этих народов[821].
Современная фольклористика установила, что множество русских и украинских песен, в частности о татарской и турецкой неволе, имеют немало общих черт, оставаясь при этом оригинальными и национальными произведениями. Рассмотрение генезиса этих песен, их исторических связей привело известного фольклориста к выводу, что в основе этих памятников, которые принято датировать XV–XVII вв., кроются общие корни. И русские и украинские песни упомянутой тематики создавались в значительной мере благодаря развитию в новых исторических условиях давних традиций, общих для фольклора обоих народов. Так возникли, например, песни о монголо-татарском нашествии и татарском иге XIII — начале XIV в. «Эти песни не были ещё ни русскими, ни украинскими, они принадлежали русскому народу той эпохи, когда сначала определились предпосылки, а далее начался процесс образования трёх восточнославянских народностей. Песни эти достались в наследство россиянам, украинцам и белорусам»[822]. Эту мысль учёный высказывал и в позднейших своих трудах.
Идеи восточнославянской общности российский, украинский и белорусский народы поддерживали в течение последующих столетий. Русская песня о взятии Азова увековечила общий поход на эту крепость украинских и российских казаков:
У нас было, братцы, на святой Руси,
На святой Руси, на Тихом Дону,
На Тихом Дону, на Иваныче.
Сходился тут хорош-пригож казачий круг,
Донское козачье со Яицкими,
Гребенские с Запорожскими[823].
Древний фольклор продолжал жить в среде выросших из древнерусской этнокультурной общности народов. Так, былины киевского цикла сохранялись до XX в. на русском Севере. Украинский народ в своём творчестве долго хранил память о былинных героях древнерусского периода: о том же Илье Муромце, Алеше Поповиче, Добрыне Никитиче, Чуриле, Вольге и др. Это же можно сказать и о русских и белорусах. Народное творчество всех этих народов вплоть до XX в. поражает наличием в нём несметного количества богатырей. В. Г. Белинский образно воскликнул, что русская народная поэзия «кишит богатырями»[824]. Речь шла как о песнях и думах, так и о сказках, легендах и др.
Таким образом, древнерусские фольклорные произведения не только призывали к защите Русской земли и сохранению её единства, но и составили фундамент народного творчества российского, украинского и белорусского народов. Заложенная в домонгольский период нашей общей истории основа ощущается и в памятниках восточнославянских литератур XVI–XVIII вв. — прежде всего, в унаследовании ими идеи древнерусского единства.
Идея восточнославянской общности была одним из весомых стимулов, скреплявших Древнерусское государство и его народность эпохи удельной раздробленности. Эта идея серьёзно влияла на общество Киевской Руси XI — ХIII вв. и сохранилась через много веков после этого, когда Древнерусское государство перестало существовать, рухнув под ударами монголо-татарских полчищ.
Закат государственности(вместо эпилога)
Противоборство центростремительных и центробежных сил в общественно-политической жизни Древнерусского государства продолжалось и приобретало острые формы в течение всей эпохи удельной или феодальной раздробленности. Временами факторы объединительные брали верх, и это находило выражение в достижениях системы коллективного сюзеренитета или деятельности удачных дуумвиратов, а также в успешных и сплочённых действиях против половецкой угрозы. Однако на рубеже XII и XIII вв. стало очевидным, что процессы, разъединявшие русские княжества и земли, зашли слишком далеко, и возврата к прошлому не может быть. Для этого существовали весомые, исторически объективные причины, вызванные к жизни развитием древнерусского общества, прежде всего — социально-экономическим. Само это развитие было неоднозначным.
С одной стороны, Руси времён раздробленности было присуще нарастание экономических связей между городами и землями, что создавало предпосылки складывания относительно общего для всех регионов рынка. С другой — боярство на местах, крупные и средние землевладельцы, стремились к замкнутости своих княжеств и земель, как политической, так и экономической, видя в ней способ достижения более широкой автономии, а то и независимости от государственного центра. Постепенно они в той или иной степени добивались своего. Это было одно из главных противоречий общественно-хозяйственного развития Древнерусского государства середины XII — первой трети XIII в.
Другое кардинальное противоречие крылось в непоследовательности действий и программ членов правящего дома Рюриковичей. Она объяснялась всё тем же соперничеством объединительных и разъединительных сил в эволюции государственности. Князья, оседавшие на тех или иных территориях и обзаводившиеся там землями, должны были вместе с боярами-землевладельцами проводить отрубную сепаратистскую политику, ставя собственные экономические, а следовательно, и политические интересы выше государственных. Но не утихавшие феодальные свары, постоянно выливавшиеся в настоящие войны между князьями и их вассалами в государстве в целом и в его волостях, приносили им самим громадный материальный ущерб и непоправимые людские утраты. Прибавлю к этому участившиеся нападения половецких орд, подогреваемые междукняжескими «которами». Всё это вынуждало глав основных княжеских кланов и отдельных сильных государей прилагать усилия к объединению своих экономических потенциалов и войск для отражения общего врага — кочевников степей Северного Причерноморья. А это, вопреки желаниям многих, если не большинства, отдельно взятых Рюриковичей, поддерживало относительное единство государства и укрепляло его центральную власть.
К тому же князья просто не могли пренебрегать общественным мнением, пусть и неполно отражённым источниками того времени, а ещё больше — требованиями рыцарства и народа сплотиться и защищать страну от безжалостных половецких ханов. Князьям приходилось ходить, часто против воли (как это обычно бывало с традиционными сообщниками половецких ханов Ольговичами), в походы в степь и водить в них боевые дружины, верхушка которых состояла всё из того же сепаратистски настроенного боярства, объективно отстаивая этим общность и сплочённость древнерусских земель. Не один видный и авторитетный властелин, казалось бы, с головой погрузившийся в болото сепаратизма, неоднократно и публично выступал (бывало, и вынужденный к этому) за прекращение междукняжеских свар и консолидацию Руси. Однако с каждым десятилетием подобных искренних и неискренних борцов против кочевников и за ослабление княжеских «котор» становилось всё меньше. Последний этап определённой стабилизации внутриполитической жизни государства пришёлся на правление в Южной Руси дуумвирата Святослава Всеволодича и Рюрика Ростиславича.
Объективно говоря, и Рюрик Ростиславич, и, в особенности, Святослав Всеволодич не принадлежали к наделённым высокими моральными достоинствами членам рода Рюриковичей. Оба неоднократно нарушали соглашения, скреплённые «крестным целованием»; подобно прочим государям, интриговали и разжигали усобицы; предавали друзей и дружили с врагами ради достижения личных целей; наконец — не брезговали наведением половцев на родную землю. Последним особенно часто грешил Святослав.
При всём этом, создав дуумвират, оба князя под давлением общественного мнения и особенно рыцарства, наверное, ощущая ответственность за судьбы Руси, сумели, пусть и не всегда последовательно, переступать через узкоклановые интересы, личные амбиции и претензии на земли других Рюриковичей и приложили немалые усилия, дабы утихомирить княжеские свары. И даже достигли определённых успехов в борьбе с кочевниками.
Особенно трудно было пойти на это Святославу Всеволодичу, давнему другу и сообщнику половецких ханов, который в прошлом неоднократно пользовался их кровавыми услугами в соперничестве с князьями-конкурентами. Эти главы сильнейших тогда княжеских кланов на Руси — черниговских Ольговичей и смоленских Ростиславичей — смогли восстановить и поддерживать равновесие политических сил на Руси, удерживать в послушании других южнорусских князей, положительно влиять на стабилизацию положения во всём Древнерусском государстве и на полтора десятилетия пресечь братоубийственную войну за Киев между князьями и их группировками.
Святослав с Рюриком провели несколько победоносных походов против половецких ханов (1183, 1185, 1190), отбросив на время орды кочевников далеко в придонские степи. Однако временная консолидация внутриполитического положения в Южной Руси не смогла серьёзно укрепить Древнерусское государство в целом во всём его громадном объёме и прекратить в нём феодальные усобицы.
Смерть Святослава Всеволодича в 1194 г. нарушила шаткое равновесие в течении политической жизни Южной Руси и привела к ослаблению социально-экономических связей и политической стабильности в Древнерусском государстве. Казалось бы, Рюрик Ростиславич, ставший единовластным великим князем киевским, да ещё и сохранивший за собой теперь демонстративный титул князя Русской земли, мог бы чувствовать себя уверенно и независимо, считать себя по меньшей мере равным могущественному князю владимиро-суздальскому и бороться с ним за общерусское первенство. Но этого не случилось.
Как подчеркнул М. С. Грушевский, «наследство Рюрика (унаследование киевского стола. —