яко козлы, пырскать стали на меня» (379); «оборвали, что собаки» (380); «что волъчонки, вскоча, завыли» (384)25.
Есть в «Житии» Аввакума удивительное описание злодея – жестокого воеводы Пашкова, – когда из неудачного похода, еле спасшись, вернулся его раненный сын, за которого воевода очень беспокоился: «Он же Пашковъ, оставя застенокъ, к сыну своему пришел, яко пьяной, с кручины»; тут же присутствовал Аввакум, которого Пашков собирался пытать в застенке: «Пашковъ же, возведъ очи свои на меня, – слово в слово, что медведь моръской белой, – жива бы меня проглотилъ, да Господь не выдастъ! – вздохня, говоритъ… Десеть летъ онъ меня мучилъ, или я ево – не знаю, Богъ розберетъ в день века» (372). В приведенных двух сравнениях отразилось и представление Аввакума о внешнем виде Пашкова (грузный, седой); и сочувствие своему мучителю, пребывающему в «кручине» (это подметил Д. С. Лихачев); и ощущение сдерживаемой «зверскости» врага. Множественность смыслов сценки свидетельствует, что Аввакум создал полнокровный художественный образ, выразив свое живое впечатление от события.
Обозревая (конечно, крайне неполно и поверхностно) историю мотива «зверскости» злодеев в древнерусской литературе за 700 лет, мы можем констатировать следующее: бурного развития этого косного многовекового литературного мотива, в сущности, не происходило; он, как правило, допускал хоть и выразительные, но лишь эпизодические дополнения. Мотив «зверскости» злодеев, несмотря на его мелкость, – один из «стержней», скреплявших в единое целое древнерусскую литературу.
1 «Повесть временных лет» цитируется по изданию: ПСРЛ. М., 1997. Т. 1 / Текст памятника подгот. Е. Ф. Карский.
2 «Слово о Законе и Благодати» цитируется по изданию: Идейно-философское наследие Илариона Киевского / Текст памятника подгот. Т. А. Сумникова. М., 1986. Ч. 1.
3 См.: Шахматов А. А. «Повесть временных лет» и ее источники // ТОДРЛ. М.; Л., 1940. Т. 4. С. 46–47; Истрин В. М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха: Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе. Пг., 1920. Т. 1: Текст. С. 50.
4 «Повесть о святом Авраамии» Ефрема цитируется по изданию: Успенский сборник ХII–ХIII вв. / Изд. подгот. О. А. Князевская, В. Г. Демьянов, М. В. Ляпон. М., 1971.
5 «Житие Феодосия Печерского» цитируется по изданию: Успенский сборник ХII–ХIII вв.
6 «Чтение о Борисе и Глебе» Нестора цитируется по изданию: Абрамович Д. И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Пг., 1916.
7 «Поучение» Владимира Мономаха цитируется по изданию: ПСРЛ. Т. 1.
8 «Владимиро-Суздальская летопись» цитируется по изданию: ПСРЛ. Т. 1.
9 «Житие Авраамия Смоленского» цитируется по изданию: ПЛДР: ХIII век / Текст памятника подгот. Д. М. Буланин. М., 1981.
10 «Житие Евфросина Псковского» Василия цитируется по изданию: Пам. СРЛ. СПб., 1862. Вып. 4 / Изд. подгот. Н. И. Костомаров.
11 Пространная летописная повесть о Куликовской битве цитируется по изданию: Сказания и повести о Куликовской битве / Текст памятника под гот. Л. А. Дмитриев. Л., 1982.
12 «Повесть о разорении Рязани Батыем» цитируется по изданию: ПЛДР: ХIII век / Текст памятника подгот. Д. С. Лихачев.
13 «Сказание о Мамаевом побоище» цитируется по изданию: Сказания и повести о Куликовской битве / Текст памятника подгот. В. П. Бударагин и Л. А. Дмитриев.
14 Московская «Повесть о походе Ивана III на Новгород» по Бальзерову списку цитируется по изданию: ПСРЛ. СПб., 1853. Т. 6.
15 «Повесть о Тимофее Владимирском» цитируется по изданию: ПЛДР: конец ХV – первая половина ХVI века / Текст памятника подгот. Н. С. Демкова. М., 1984.
16 «Казанская история» цитируется по изданию: ПЛДР: Середина XVI века / Текст памятника подгот. Т. Ф. Волкова. М., 1985.
17 «Степенная книга» цитируется по изданию: ПСРЛ. СПб., 1908. Т. 21. Ч. 1 / Текст памятника подгот. П. Г. Васенко.
18 «Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков» цитируется по изданию: ПЛДР: Вторая половина ХVI века / Текст памятника подгот. В. И. Охотникова. М., 1986.
19 «Новая повесть о преславном Российском царстве» цитируется по изданию: ПЛДР. Конец ХVI – начало ХVII веков / Текст памятника подгот. Н. Ф. Дробленкова. М., 1987.
20 «Сказание» Авраамия Палицына цитируется по изданию: ПЛДР: Конец ХVI – начало ХVII веков / Текст памятника подгот. Е. И. Ванеева.
21 «Временник» Ивана Тимофеева цитируется по изданию: Времен ник Ивана Тимофеева / Текст памятника подгот. О. А. Державина. М., 1951.
22 «Хронограф 1617 г.» цитируется по изданию: ПЛДР: Конец ХVI – начало ХVII веков / Текст памятника подгот. О. В. Творогов.
23 «Повесть о Горе-Злочастии» цитируется по фототипическому воспроизведению рукописи в издании: Симони П. К. Повесть о Горе-Злочастии, как Горе-Злочастие довело молодца во иноческий чин, по единственной сохранившейся рукописи ХVIII века. СПб., 1907.
24 «Служба кабаку» цитируется по изданию: ПЛДР: ХVII век. Кн. 2 / Текст памятника подгот. Н. В. Понырко. М., 1989.
25 «Житие» протопопа Аввакума цитируется по изданию: ПЛДР: XVII век. Кн. 2 / Текст памятника подгот. Н. С. Демкова.
Летописные концовки и умонастроения летописцев XI–XVI вв.
Концовки летописных статей и эпизодов как знак завершения того или иного сюжета нередко имели дополнительный, литературно интересный смысл. Рассмотрим концовки примерно в десяти летописях, самых важных для нашей темы.
При всем обилии повторяющихся фразеологических концовок в «Повести временных лет» видно, что они еще не оформились у летописца в устойчивый элемент литературной поэтики произведения и поэтому были эпизодичны и далеко не всегда содержали дополнительный смысл сверх фактографического утверждения.
И все же дополнительный смысл концовок у летописца регулярно присутствовал, а сводился он к обозначению долговременности упоминаемых явлений. Так, летописная статья под 955 г. о взаимоотношениях княгини Ольги с сыном своим Святославом заканчивалась фразой: Ольга «кормящи сына своего до мужьства его и до взраста его» (64)1. Далее следуют восемь «пустых» годов и лишь затем сообщается, что «князю Святославу възрастъшю и възмужавшю», – то есть концовкой статьи под 955 г. летописец подразумевал, что долго-таки Ольга «кормила» своего сына.
Почему летописец остановился на концовке о долговременном «кормлении» Святослава Ольгой? Возможной причиной было поведение Ольги как уже христианки, которая в отличие от язычников обязана была опекать своих детей, пока они не станут взрослыми. Но для нас интереснее творческая причина – стремление летописца показать Ольгу как человека исключительно постоянного в разных сторонах ее жизни. Вот свидетельства. Во-первых, Ольга преданно любила своего сына; это летописец подтвердил не только перед концовкой своего рассказа («обаче любяше Ольга сына своего Святослава»), но и концовкой предыдущего рассказа под 947 г. («пребываше съ нимъ въ любъви» – 60; и далее семь «пустых» годов).
Во-вторых, Ольга неотступно мстила древлянам, убившим ее мужа. В-третьих, Ольга неуклонно стремилась к принятию христианства («си бо от възраста блаженая Ольга искаше мудростью все въ свете семь, налезе бисеръ многоцененъ, еже есть Христосъ» – концовка похвалы Ольге в составе статьи под 955 г., 62). В-четвертых, Ольга всегда была защищена от дьявола (ей обещано: «Христосъ … тя избавить от неприязни и от сетии его» – 61–62; и верно: Господь «защитилъ бо есть сию блаженую Вольгу от противника и супостата дьявола» – 69, концовка статьи под 969 г.). В-пятых, даже тело умершей Ольги лежало нетленно (Ольгу «вси человеци прославляють, видяща лежащю в теле за многа лета» – 68, под 969 г.). Было ли так на самом деле, мы не знаем, но, думается, Ольга как идеально постоянный персонаж был представлен летописцем.
Подобные приведенным выше «неточные» обозначения отрезков времени в других концовках летописных рассказов бывали разными фразеологически, но литературный смысл их был один и тот же – долговременность явления. Концовки с приблизительным счетом годов указывали у летописца на застылость состояния персонажей и кроме Ольги. Например, киево-печерский монах Антоний Великий «сконча животъ свои, живъ в добродетели, не выходя ис печеры лет 40 нигде же» (158, под 1051 г., первая концовка эпизода). «Лет 40» – это неопределенно долго. И действительно, по описаниям летописца, Антоний всегда пребывал в подвижническом житии: «ядыи хлебъ сухъ, и то же чересъ день, и воду в меру вкушая… и не да собе упокоя день и нощь, в трудехъ пребывая, въ бденьи и в молитвахъ» (157, концовка эпизода).
У другого киево-печерского монаха по имени Исакий, как рассказал летописец, разные состояния, сменяя друг друга, задерживались тоже надолго: то он «затворися в печере… и того створи лет 7, на светъ не вылазя» (192, концовка эпизода под 1074 г.); то затем он заболел и «за 2 лета лежа си, ни хлеба не вкуси, ни воды, ни овоща, ни от какаго брашка, ни языкомъ проглагола, но немъ и глух лежа за 2 лета» (194, концовка эпизода); то после выздоровления Исакий долго терпел преследования бесов: «се бы… за 3 лета та брань си» (197–198, концовка эпизода). Отчего так растягивались сроки? Оттого что Исакия летописец изобразил вообще очень медлительным и фантастически заторможенным человеком: до болезни Исакий сиднем сидел «въ кельици мале, яко четырь лакоть … на ребрехъ не легавъ, но седя» (192); после болезни медленно учился вкушать хлеб; затем так и не восстановил чувствительность: «все терпяше: приимаше раны, и наготу, и студень день и нощь» (196), в мороз «стояше крепко и неподвижно … яко примерзняшета нозе его г камени, и не движа