1Бегунов Ю. К. Памятник русской литературы XIII века «Слово о погибели Русской земли». М.; Л., 1965. С. 61.
2Лихачев Д. С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1989. С. 210–220.
3 Там же. С. 208, 214.
4 «Житие Александра Невского» // Бегунов Ю. К. Указ. соч. С. 171. Далее страницы приводятся в скобках.
5 «Галицкая летопись» // ПСРЛ. Т. 2. Стб. 785. Далее столбцы приводятся в скобках.
6 «История Иудейской войны» Иосифа Флавия // Мещерский Н. А. История Иудейской войны Иосифа Флавия в древнерусском переводе. М.; Л., 1958. С. 300.
7 «Киевская летопись» // ПСРЛ. Т. 2. Стб. 576. Далее столбцы указываются в скобках.
8 См.: Лихачева О. П. Летопись Ипатьевская // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1987. Вып. 1. С. 237.
9 Летопись по Лаврентиевскому списку. 3-е изд. / Изд. подгот. А. Ф. Бычков. СПб., 1897. С. 140–141. Далее страницы указываю в скобках.
10 См. схему происхождения «Лаврентьевской летописи»: Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV–XV вв. Л., 1976. С. 58.
11Лихачев Д. С. Указ. соч. С. 213.
12 Ср.: Демин А. С. О художественности древнерусской литературы. М., 1998. С. 278–285.
Парные словосочетания как экспрессивное средство в древнерусских воинских повестях ХV в.
Речь пойдет лишь об одном, притом совсем мелком, экспрессивном средстве – о парах синонимических или близких по смыслу слов или выражений. Парные (или бинарные, по терминологии Д. С. Лихачева) сочетания изобилуют уже в Библии, особенно в Псалтыри, но в древнерусских произведениях встречаются лишь эпизодически. Расцвет, то есть густота употребления, парных сочетаний, по нашим наблюдениям, приходится на ХV в., притом преимущественно в воинских повестях. Почему так? Надо бы уделить внимание этому явлению (тем более что А. С. Орлов, обозревший воинские формулы, такую мелочь вправе был презреть). Но именно с мелочей начинается литература. Мы занимаемся парными сочетаниями, потому что они принадлежат к минимальным выразительным средствам и в своей массе образуют первоначальную художественную основу произведения.
Частое употребление парных сочетаний стало характерным для повестей ХV в. на татаро-монгольскую тему. Множество парных словосочетаний содержится в «Повести о разорении Рязани Батыем», в «Сказании о Мамаевом побоище» и в «Повести о нашествии Тохтамыша».
При анализе смысла парных синонимичных сочетаний мы будем опираться на текст «Софийской первой летописи», как на характерное воплощение литературных вкусов ХV в.
Но с одним исключением: «Повести о разорении Рязани Батыем» в летописях ХV в. как раз нет. Но в нашем распоряжении есть текст этой повести в составе сборника ХVI в. Из него и станем исходить.
Парными сочетаниями автор «Повести о разорении Рязани» подчеркивал, как правило, трагичность описываемых событий. Например: князь Ингварь Ингоревич в своем горе дошел до «великого кричания и вопля страшнаго»1. Такое парное словосочетание выражало крайнюю степень горя князя, «лежаща на земли, яко мертвъ». Парными словосочетаниями автор говорил о трагичной судьбе рязанского войска: «начаша битися крепко и мужествено … крепко и мужествено бьяшеся … храбро и мужествено бьяшеся … удалцы и резвецы резанския … умроша и едину чашу смертную пиша» (188); «удалцы и резвецы … снегом и ледом померзоша … снедаема … разъстерзаемо … заидосте … отошли … изгибли … зашли … смерти … погибели» (194, 196). Парные словосочетания присутствовали в описании опустошенной Рязани: «узорочие нарочитое, богатство резанское … поимаша; … несть бо ту ни стонюща, ни плачюща» (190). Парными сочетаниями автор обозщначил отчаяние Руси: «Бысть убо тогда многи туги и скорби, и слез и воздыханиа, и страха и трепета» (196). К парным словосочетаниям автор прибегал также при описании борьбы с татарами: «Батый лстив бо и немилосердъ … и яряся, хваляся … лукав есть и немилостивъ … возярися и огорчися…» (184, 186); «бысть сеча зла и ужасна; … Батыеве бо и силе велице и тяжце» (168); «татарове же сташа, яко пияны или неистовы» (190). И т. д. и т. п. В «Повести о разорении Рязани» парные сочетания вносили исключительную напряженность в повествование. Недаром второй член пары обычно был сильнее первого члена. Ср.: «ни един от них возратися вспять, вси вкупе мертвии лежаша» (188); «кричаше велми и рыдаше … в перьси свои руками биюще и ударящеся о земля» (194) и т. п.
Автор хотел побудить читателей к скорбным переживаниям: «Кто бо не восплачетца толикиа погибели, или хто не возрыдает … или хто не пожалит … или хто не постонет…? (194). К жалостивости понуждали читателей эмоции русских персонажей повести: «воскрича в горести душа своея» (190); «жалостно возкричаша … кричаше велми и рыдаше … плачася безпрестано … воскрича горько велием гласом … жалостно вещающи» (194); «поплачете со мною… Бысть тогда многи туги, и скорби, и слез, и воздыханиа, и страха, и трепета» (196); «и плакася … на долгъ час» (198). Печаль должен был поддержать обращенный к читателям рефрен: «Сие бо наведе Богъ грех ради наших» (188, 190, 194). И растерянное вопрошание: «Како нареку день той, или како возпишу его?» (196).
Видимо, в ХV в. произошла перемена в отношениях общества к татаро-монгольскому нашествию: потрясение и ужас в момент событий перешли в печальные воспоминания о трагедии полуторавековой давности.
Обратимся к другим памятникам. «Повесть о Темир-Аксаке», «Сказание о Мамаевом побоище» и «Повесть о нашествии Тохтамыша» мы рассмотрим по «Софийской первой летописи», то есть в их официальном виде ХV в.
Парные словосочетания в «Повести о Темир-Аксаке» вполне традиционны, но в начале повести объединены в усилительные блоки, своеобразные объявления. Так, Темир-Аксак «многи брани въздвиже, многи сечи показа … многы страны и земли повоева, многи области и языки плени, многи царства и княженья покори … хотя взяти … попленити … разорити … искоренити … томити и мучити, и пещи и жещи … велми нежалостивъ и зело немилостивъ … мучитель … томитель» и пр.2 В ХV в. появилась возможность открыто клеймить татаро-монголов.
В «Сказании о Мамаевом побоище» парные сочетания были менее распространены. На первый план выдвинулись иные риторические средства. Изменилось и основное содержание парных сочетаний. Они сгруппировались вокруг трех главных персонажей – Дмитрия Донского, Мамая и русского народа. Парные сочетания образовали похвалы великому князю Дмитрию Ивановичу: «О, крепкыя и твердыя дерзости мужьства! О, како не убояся, ни усумнеся … не убояся, никако же не устрашися … въоружився и укрепися … изрядивъ полкы … со всеми ратми»3; «напередъ всехъ и передъ всеми главу свою пложити … имени его бояхуся и трепетаху» (96); «одолевъ ратныхъ, победивъ врагы своя» (97).
По отношению к Мамаю парные сочетания удлинились в тройные и даже четверные сочетания и составили обличения врага и проклятья: «поидемъ противу сего окааннаго, и безбожнаго, и нечестиваго, и темнаго сыроядца Мамая… Мамай же … възбуявся, и възгордеся, и гневаяся» (91); «възъярися…, и смутися…, и распалися лютою яростию, и наполнися … гневомъ» (93); «Мамай … виде себе бита, и побежена, и посрамлена, и поругана» (97) и пр.
Что же касается русского войска, то они проходят путь от горя («и бысть … туга велика, и плачь горекъ, и гласъ рыдания» – 93) до победы («биюще и секуще поганыхъ… и полониша богатьства много и вся имения ихъ» – 95).
Парные и более длинные сочетания в «Сказании» уже не были пронизаны живым чувством автора, а выразили стремление автора (или редактора) к риторичности повествования. Недаром автор вопрошал: «Что намъ рещи или глаголати..?» (95). Автор торжественно заверил читателей в окончательности победы над Мамаем: «Но хотя человеколюбивый Богъ спасти и свободити родъ человечьскый християнькый … отъ поганаго Мамая…» (90); «убиенъ убо бысть – тако конець безбожному Мамаю» (97). «Сказания о Мамаевом побоище» предложило читателям уже общую оценку Куликовской битвы: «отъ начала миру такова не бывала сила русьскыхъ князей» (91); «отъ начала миру не бывала сеча такова великымъ княземъ русьскымъ (94). И автор написал о ней еще не все: «здесе не все писахъ … не писахъ множества ради именъ» (96).
Наконец, «Повесть о нашествии Тохтамыша», хоть и испытала влияние «Повести о разорении Рязани», тем не менее резко отличалась от других повестей о татаро-монголах. Иным стал смысл парных сочетаний, снова многочисленных в тексте повести (в «Софийской первой летописи»). Во-первых, в парных сочетаниях выделился мотив материального ущерба от Тохтамышева нашествия: «волости и села воююще и жгуще» 4; «святыя иконы повержены, на земли лежаща; и кресты честныя … ободраны и обоиманы; … крестиянъ … лупяще, изобнаживше … многа съкровища скоро истощища и … богатьство … имение быстрообразно разнесоша» (101–102) и т. п.
Во-вторых, парные сочетания, как ни странно, содержали похвалы военному искусству татар: «ведяше бо рать … со умениемъ и … злохитриемъ» (98); «обзирающе и разсмотряюще приступовъ … зряще на градъ; … улучно, безъ прогрехи стреляху» (100).
В-третьих, парными сочетаниями автор охарактеризовал москвичей отрицательно и с досадой: «бывши же промежи ими неодиначьству и неимоверьству … мятежници, крамолници; … не стыдешася … не усрамишася» (99); «пияни суще и шатаахуся … укоризны и хулы кидаху…» (100); «ослепи бо ихъ … и омрачи … бегающе по улицамъ … рыщюще толпами … оскуде князь и воеводы ихъ и все воинство ихъ потребися» (101); «срамъ и посмехъ отъ поганыхъ християномъ» (102).
Переменились акценты в парных сочетаниях. Не просто потому, что автор осуждал москвичей за глупую сдачу Москвы Тохтамышу. Материальную состоятельность («что же изорчемъ о казне великого князя?» – 101) и военную организованность, вероятно, стал ценить автор теперь.