1 ПСРЛ. СПб., 1908. Т. 1. Ч. 1; СПб., 1913. Т. 1. Ч. 2 / Изд. подгот. П. Г. Васенко. Части и страницы указываются в скобках.
2Тихомиров М. Н. Русское летописание. М., 1979. С. 235–241, 245, 247.
3 ПСРЛ. М., 1978. Т. 34 / Изд. подгот. В. И. Корецкий и Н. Г. Савич. С. 31. Далее страницы указываются в скобках.
4Солодкин Я. Г. По поводу атрибуций Пискаревского летописца // ТОДРЛ. Л., 1990. Т. 44. С. 395–396.
5 ПСРЛ. М., 1965. Т. 30 / Изд. подгот. М. Н. Тихомиров, Л. Л. Муравьева, Л. И. Ивина. С. 148. Далее страницы указываются в скобках.
6 См.: Хазанова С. И. Пискаревский летописец: происхождение, источники, проблема авторства: Автореф. дисс. … канд. ист. наук. М., 2009.
С. 26; Новикова О. А. Новгородские летописи ХVI века: Автореф. дисс. … канд. филол. наук. СПб., 2000. С. 20.
7 Временник Ивана Тимофеева / Изд. подгот. О. А. Державина. М.; Л., 1951. С. 66.
8Державина О. А. Дьяк Иван Тимофеев и его «Временник» // Временник Ивана Тимофеева. С. 408.
9Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. М., 1961. С. 55.
«Подтвердительная» повествовательная манера «Степенной книги»
«Книга степенна царского родословия», составленная в течение 1560–1563 гг. в Москве царским духовником и протопопом кремлевского Благовещенского собора Афанасием1, – явление титаническое в истории традиционного древнерусского литературного творчества. Этот труд известен риторичностью своего повествования, разработанного по неким четким принципам, которые особенно хорошо видны по последней части книги – «Семнадцатой степени», излагающей события, только что произошедшие накануне завершения памятника, – даже 1563 г. упоминается здесь: «потомъ же въ лето 7071…»2 «Семнадцатую степень» в первую очередь и рассмотрим.
В семнадцатой части книги 26 глав, автор характеризует персонажей скупо и единообразно, обычно с настойчивым повторением прямых оценок – это одно из его главных повествовательных средств. Заголовок и первая фраза каждого отдельного рассказа в каждой главе – обычно самые резкие и экспрессивные, а дальше повторяемые автором оценки лишь подтверждают уже сказанное. Например, в главе 6-й о военных стычках русских с литовцами первую оценку литовцам содержит сам заголовок: «О сугуболукавственомъ мире литовскаго краля». Эту оценку повторяет первая фраза вслед за заголовком: «литовский же краль Жигимантъ, гордостию взимаяся, и начатъ лукавая умышляти» (631). А дальше уже довольно редки и слабы прямые нападки автора «на зачинающихъ рать»; автор лишь поддерживает первоначальный отрицательный тон высказываний о литовцах, но не более.
В главе 18-й о борьбе с ливонскими немцами тоже крайне резко первое упоминание о них: «Потомъ же богомерзцыи немьцы… самочиниемъ возгордешася» (655). Последующие оценки звучат, как эхо первого упоминания: «…восколебашася… возбеснешася… гордостнии немьцы… богомерзции же немьцы» (656–657). Но глава велика, состоит из двенадцати подглавок, и вторая подглавка добавляет свои оценки: «немьцы льстивно… умысливше, …злословесное их коварство» (656); и пятая подглавка добавляет еще: «о лукавстве немьцевъ» (658). Эти оценки тоже продолжают повторяться в последующих подглавках: «лукавии же немьцы» (658, шестая подглавка), «льстивно… лукавство ихъ» (659, девятая подглавка), «о лукавстве… ливоньскаго маистра… лукавствено коварствуя» (661, десятая подглавка), «лукавства злокозненныхъ немецъ» (661, одиннадцатая подглавка). Составитель текста опять-таки не нагнетал, а только сохранял общий отрицательный тон высказываний о немцах.
Не только о литовцах, немцах или шведах, но, например, и о татарах в такой же манере повествовал автор. Вот глава 20-я о борьбе с крымскими татарами. Заголовок с оценкой: «О лукавномъ послании крымскаго царя» (662). Первая фраза повторяет оценку: «…о злохитромъ умирении съ лукавствиемъ». Далее следуют повторы оценок дословно или вариации синонимичные: «льстиваго коварства… безбожьнаго царя» (662), «безбожьный царь… лукавнуя… его злокозненое пронырство» (663) – отрицательный тон автор не усиливал, но соблюдал его всюду.
Самые разные явления автор описывал, не ища новых слов, а довольствуясь многократными повторами уже высказанных оценок. Например, в главе 9-й о большом московском пожаре 1547 г. повторялись оценки «великий», «зельный» и пр.: «О страшьныхъ и сугубейшихъ пожарехъ… попусти Богъ были зельнейшему пожару… о велицемъ пожаре… быти великий пожаръ… пламы же зельнаго огня, великия горы… пламени же велику… отъ зельнаго огня… великий той пожаръ и огненыя пламы» (635–637). И еще – повторы «многий», «весь», «всюду» и пр.: «разыдеся огнь на многия улицы, Богу же тако попустившу… всюду… ношахуся и везде… разливахуся и многия… пожигая. И выгоре все… и вся… испепелишася… все выгоре… вся сия огнемъ потребишася… вся сия безъ вести быша… всюду палящу… всюду вся пожигающи» (636–637). В других летописях совершенно по-другому, без излишних словесных повторов сообщалось об этом пожаре (см., например, прибавления к «Хронографу 1512 г.»2).
Все эти цепи многократных словесных повторов в «Степенной книге» нельзя объяснить только так называемым литературным этикетом. Автор с исключительной настойчивостью повторял свои оценки в рассказах обычно для того, чтобы подтвердить: да, этот персонаж или это событие именно такие-то.
В сценах предсказаний и знамений это стремление автора к подтверждению рассказываемого проявилось особенно широко благодаря демонстративным фразеологическим повторам. Например, если Никола Чудотворец обещает, что «християнству не имать быти некоего же озлобления отъ поганыхъ», то так и получается: «человеколюбивый Богъ не попусти поганымъ врагомъ озлобити християньство» (672); если Никола предупреждает, что «предаетъ Богъ градъ сей Казань въ руце» российского царя, то затем дословно так и происходит: «въ руце благочестивому царю Богомъ предана быша» (646–647). Или в других эпизодах многие провидцы призывают казанских татар: «Повинуйтеся безъ лукавствия московскому государю», «поспешите умолити московскаго царя», – и дальше так в точности и случается: татары «православному царю и государю… во всемъ повинны себе творяху», «начаша молити» (640, 641, 648); когда предсказывают Казани: «быти на томъ месте… церквамъ», – это свершается тоже дословно: «еже и бысть благодатию Христовою», «на томъ месте… церкви поставлены быша» (641–647); пожелание: «Богъ… место сие да просветитъ благочестиемъ», – и результат: «вся благая, яже даруеши намъ… земля Казанъская ныне благочестиемъ просвещаема» (645 и 648) и т. д. Естественно, не только о Казани автор рассказывал с подтверждающими фразеологическими повторами. Так, во время московского пожара некто видит в видении Богородицу, «уталяющи» огонь, и тут же повествователь сообщает, что, действительно, «нача гневъ Божий уталятися и пламы огненыя умалятися» (637). Или одни из персонажей заклинает и дословно по заклинанию то же и получает: «Самъ Владыко пречистыми усты реклъ еси: «…аще кто и смертно испиетъ, не вредитъ ихъ». И выпивъ сосудъ зелия, и ста ничимъ же вреженъ… ничимъ же не вредимъ силою и действомъ святаго Духа» (665). Даже оговорка подтверждается дословно. Персонаж оговаривается мельком: «Бога… ради… аще и… раздробленъ буду», – это же и случается с ним: «кости его надробно разметаша… пострада за Христа» (649–650). Наконец, не только в сценах предсказаний, вольных или невольных, но и в сообщениях, например, о разных повелениях и просьбах автор следовал своей заверительной манере повествования и неукоснительно вводил подтверждающие повторы слов и выражений. Так, один персонаж велит другому: «звони скорее», – и другой «скоро шедъ, позвони» (643); или не крещеный знатный татарин просит митрополита, «дабы умолилъ о немъ государя царя… милости прося и… крестити бы его повелелъ. Боголюбивый же царь моления ради святительска и болярска милость показа ему и крестити его повелелъ» (650) – как будто сделана выписка из юридического документа, дотошно повторяющего формулировки для точной фиксации фактов.
И уж совсем навязчив был автор в своем стремлении к подтверждению и закреплению характеристик явлений на протяжении больших рассказов. Он, например, на одну и ту же тему целыми сериями излагал знамения и предсказания – одно за другим, с повторящимися толкованиями (если повторить, например, семь прорицаний о покорении Казани, вот тогда-то, по авторской логике, можно «разумети есть по всему», что произойдет – 639–640). Многократно повторялось у автора даже отдельное чудо или знамение: если персонаж вдруг слышит загадочный колокольный звон, то «въ коемъждо оконьце храмины своея слыша тако же звонъ – тако по Бозе благонадеженъ бывъ» (646); если вода в сосуде, стоящем на лавке, чудесным образом закипает, то и вторично сама собой закипает она и потом еще «три краты чюдесно кипяще» – «сие Божие милосердие» (652); привидевшийся персонажу Никола Чудотворец «глагола… и вторицею то же рече» – «отъ Бога посланъ» (672). Автор обязательно подтверждал богониспосланные явления многочисленными свидетелями и свидетельствами: «услышася повсюду», «мнози поведаху», «мнози виде», «многимъ людемъ показуя», «мнози узреша» и т. п.; или же делал характерную для него ссылку: «прочее же о сихъ довольно писано есть во известныхъ летописаниихъ, зде же вкратьце явлено есть великаа Божия чюдодействия» (651) – таких подтверждений тоже немало. В общем, почти в каждом своем рассказе автор последовательно стремился к определенности, подтвержденности, непоколебимости оценок и характеристик и не любил ничего «непостоятельнаго» (642), «непостояннаго» (637).