На протяжении всего XI в. шведские рунические надписи — это не только тексты, но и произведения изобразительного искусства. Как правило, эти надписи вписаны в узор причудливо переплетающихся лентообразных туловищ каких-то фантастических зверей с разинутой пастью. Узор этот — одна из разновидностей так называемого звериного орнамента. Развившийся, как предполагается, в результате импульса, полученного от римского искусства, скандинавский звериный орнамент представлен с V по XI в. целым рядом последовательных стадий развития, или «стилей». У каждого из этих стилей есть специфичная для него манера и специфичные мотивы. Лентообразные звери на шведских рунических камнях XI в. характерны для самой последней стадии развития скандинавского звериного орнамента (с распространением христианства звериный орнамент отжил свой век).
Было высказано много соображений о том, какие внешние влияния обусловили эти стили. Однако смена стилей в рамках традиционной формы в конечном счете объясняется, вероятно, не внешними влияниями, а тем, что эта форма позволяла широкое варьирование, т. е. обеспечивала возможность индивидуального творчества, и что эта возможность использовалась. Характерно, что исследователи скандинавского звериного орнамента обнаруживают в нем не только последовательные стадии развития, но подчас даже индивидуальные манеры в пределах одной стадии. Так, норвежский археолог Шетели находит в великолепной резьбе на корабле и разных деревянных предметах из погребения в Усеберге (Норвегия, IX в.) работу разных мастеров — «строгого академика», «импрессиониста» и «барочного мастера», как он их называет.
Звериный орнамент давал широкие возможности варьирования потому, что он был искусством орнаментальным, а не изобразительным в собственном смысле слова, т. е. подразумевал направленность творчества на форму, а не на содержание. Однако, хотя звериный орнамент не был искусством изобразительным в собственном смысле слова, функция его все же, по-видимому, не была чисто орнаментальной. В исландской «Книге о заселении страны» рассказывается, что языческие законы начинались с такого запрета: «Люди не должны иметь в море кораблей со звериными головами, а если они их имеют, они должны убирать эти головы прежде, чем их станет видно с земли, и не подплывать к земле со скалящимися звериными головами и разевающими пасть мордами, дабы не испугать духов хранителей страны». Высказывалось предположение, что обязательность звериных морд в орнаменте, так же как и этот языческий запрет, имели своей почвой веру в магическую силу звериных морд с разинутой пастью.
Это предположение подтверждается тем, что, несмотря на многообразные изменения, которые претерпел звериный орнамент в Скандинавии, страшные морды с разинутой пастью не только не превратились в нем в абстрактный узор, как, естественно, должно было бы произойти, если бы их функция была чисто орнаментальной, но, наоборот, развитие звериного орнамента в Скандинавии в ряде случаев заключалось именно в том, что устрашающий момент в нем усиливался. Так, в IX в. в скандинавском орнаментальном искусстве появился так называемый «хватающий зверь»— фантастическое существо с головой не то кошки, не то собаки, не то человека, круглыми, яростно вытаращенными глазами и мощными и цепкими лапами, хватающими либо другого зверя, либо самого себя, либо раму орнамента. А в X в. в скандинавском орнаменте появилось новое страшное существо — так называемый «большой зверь», что-то вроде льва, обвиваемого змеей. То, что звериный орнамент отжил свой век только с распространением христианства, и всего позднее — в Швеции, стране, где язычество держалось всего дольше, тоже говорит о магических представлениях, связанных с язычеством, как почве, в которой коренился скандинавский звериный орнамент.
Как тип творчества, а именно — творчество, направленное на форму, а не на содержание, и заключавшееся поэтому в варьировании традиционной формы (что, однако, не исключало магической действенности этой формы), звериный орнамент аналогичен скальдической поэзии, как она нам известна из древнеисландских памятников (см. подробно в главе «Скальдическая поэзия»). И подобно тому как скальдическая поэзия, т. е. искусство, в котором интерес был сосредоточен на форме, сосуществовало с эддической поэзией, т. е. искусством, в котором интерес был сосредоточен на содержании, орнаментальное искусство сосуществовало в эпоху викингов в Скандинавии с изобразительным искусством в собственном смысле слова, и содержание этого изобразительного искусства совпадало с содержанием эддической поэзии.
На одной скале в Швеции (Рамсундсбергет, Сёдерманланд, начало XI в.) есть ряд рисунков, изображающих важнейшие моменты из сказания о Сигурде, убийце дракона Фафнира: Сигурд, сидя в яме, вонзает меч в дракона (лентообразного зверя, на котором вырезана обычная для XI в. надпись в память о том, кто построил соседний мост); Регин лежит, обезглавленный Сигурдом, и рядом с ним его молот, меха, наковальня и клещи; Сигурд поджаривает на очаге сердце дракона и сует себе в рот палец — он его обжег, пробуя, достаточно ли оно поджарилось; синицы, язык которых Сигурд стал понимать, когда кровь дракона попала ему в рот, сидят на дереве, и к дереву привязан Грани, конь Сигурда, нагруженный ларем с золотом. Изображения сцен из мифологических или героических сказаний, известных по «Старшей Эдде», — Сигурд убивает дракона, Гуннар в змеином рву, Тор ловит Мирового Змея, Фенрир Волк проглатывает Одина, великанша едет верхом на волке, и поводья у нее — змеи — есть на некоторых других шведских рунических камнях того времени.
Аналогичные рисунки есть и на камнях, на которых нет рунических надписей. На острове Готланд найдены камни с аналогичными рисунками. Они относятся к началу эпохи викингов. Общепризнано, что содержание этих рисунков — сцены из мифов или героических сказаний. Некоторые персонажи эддических сказаний ясно различимы на них (Один и его восьминогий конь Слейпнир; Тор, который ловит на удочку Мирового Змея, и бычья голова служит ему наживкой; Вёлунд в кузнице и обезглавленные им сыновья Нидуда; Гуннар в змеином рву). Однако очень многое в этих рисунках остается непонятным. Кто эти воины, плывущие на корабле или шествующие с опущенными вниз мечами, эти всадники, эти летающие фигуры? Очень возможно, что сказания или мифы, изображенные на рисунках, до нас не дошли, и в таком случае возможность понять, что́ на них изображено, вообще исключается.
Аналогичное изобразительное искусство было распространено, по-видимому, по всей Скандинавии. Изображение Гуннара в змеином рву различимо в резьбе на повозке из знаменитого погребения в Усеберге. Сцены из сказания о Сигурде (Регин кует меч Сигурду, Сигурд убивает дракона, поджаривает его сердце, убивает Регина) есть в резьбе на крыльце церкви XII в. в Хюлестаде. О существовании такого искусства в эпоху викингов на западе Скандинавии известно также из письменных источников. В древнеисландской литературе есть ряд свидетельств о том, что в эпоху викингов на щитах и на стенах домов изображались сцены из мифов и героических сказаний. Драпа Браги Боддасона, норвежского скальда первой половины IX в., представляет собой описание ряда таких сцен (Хамдир и Сёрли в палатах Ёрмунрекка, битва Хьяднингов, битва Тора с Мировым Змеем), изображенных на дарственном щите. В «Саге о людях из Лососьей Долины» рассказывается о том, что Ульв Уггасон, исландский скальд X в., сочинил поэму, в которой описывались сцены, изображенные на стенах дома Олава Павлина, в «Младшей Эдде» приводятся фрагменты из этой поэмы (в них говорится о похоронах Бальдра, ловле Тором Мирового Змея и битве Хеймдалля с Локи). В единственном месте «Старшей Эдды», где говорится об изобразительном искусстве (рассказ Гудрун о том, что́ она вышивала, когда жила у Торы, во «Второй песни о Гудрун»), речь идет явно о сценах из героических сказаний:
Вышили с ней мы
конунгов подвиги,
были на тканях
воины князя,
щиты червленые,
гуннов воители,
с мечами и в шлемах
княжья дружина;
по морю струги
Сигмунда плыли —
драконьи морды
и штевни резные;
вышили мы,
как бились на юге
Сигар и Сиггейр
На острове Фюне.
Распространенность в Швеции в эпоху викингов изобразительного искусства, содержанием которого были сцены из мифов и героических сказаний, часто тех самых, которые были содержанием исландской эддической поэзии, — веское свидетельство в пользу того, что эти сказания были основным содержанием и словесного искусства в Швеции в ту эпоху, т. е. что там тогда существовала поэзия, не только по форме, но и по содержанию аналогичная исландской эддической поэзии. При этом, поскольку в Швеции тогда еще господствовало язычество, в шведской мифологической поэзии, в противоположность исландской, вероятно, еще не была устранена связь с языческим культом и теми его моментами, которые с христианской точки зрения были «непристойными». Вероятно, именно такую мифологическую поэзию имеет в виду Адам Бременский, когда он в заключение своего описания языческого культа, связанного с храмом в Упсале, говорит о «многообразных и непристойных» песнях, которые исполнялись в этом храме во время жертвоприношений. Ниже приводится все это описание, единственное в своем роде описание скандинавского язычества, сделанное современником («История гамбургских архиепископов» — произведение Адама Бременского, в котором он, в частности, говорит о язычестве в Швеции, было написано около 1075 г.).
«У этого народа есть очень прославленный храм, который называется Упсала. Он расположен недалеко от города Сигтуна (или Бирка). В этом храме, который весь разукрашен золотом, народ поклоняется статуям трех богов. Самый могущественный из них, Тор, сидит на своем престоле посредине храма. Водан [т. е. Один] и Фрикко [т. е. Фрейр] сидят по ту и другую сторону от него. Отличительные черты каждого из них такие: Тор, как говорят, владычествует в воздухе и правит громом и молнией, ветром и дождем, хорошей погодой и урожаем. Другой, Водан, что означает «ярость» [в оригинале — furor], правит войнами и вселяет в людей храбрость перед лицом врагов. Третий, Фрикко, дарует смертным мир и сладострастие. Его идол снабжен поэтому громадным детородным членом. Водана же изображают они в доспехах, как мы — Марса, а Тор со своим скипетром [т. е. молотом] кажется похожим на Юпитера. Они также иногда возвышают людей в богов и поклоняются им, за их подвиги приписывая им бессмертие, подобно тому как они сделали с королем Эриком, о чем сказано в житии святого Ансгария.