ла меня, я мог чувствовать его присутствие.
Вскоре дверь отворилась, и я вошел в полутемную комнату, наполненную ароматом цветов. Около камина, рядом с чайным столиком, стояла женщина в темном платье с блестящими светлыми волосами. Она обернулась, и я увидел ожерелье из красных камней на ее шее, а на груди красный цветок. Не было сомнений, это была леди Регнолл, впрочем, я был немного изумлен. Я ожидал увидеть строгую постаревшую леди, которую мог бы узнать лишь по цвету глаз и голосу, возможно, и по ее манерам. Но вот беда – я не заметил никаких изменений в свете ламп. Может быть, некоторая полнота фигуры, но это было даже на пользу. Может быть, немного больше важности в облике, может быть, она стала выше и величественней – вот и все.
Эти мысли мелькнули в моей голове, как краткая вспышка молнии. Затем, прошептав: «Мистер Квотермейн, ваша милость», лакей закрыл дверь, и она увидела меня.
Она быстро подошла ко мне, протягивая руки, и воскликнула своим прежним медоточивым голосом:
– Мой дорогой друг! – остановилась и добавила: – Вы ничуть не изменились.
– Ископаемые хорошо сохраняются, – улыбнулся я. – Думаю, наши мысли друг о друге схожи.
– Жестоко называть меня ископаемым, я лишь приближаюсь к этой стадии. Как я рада видеть вас, как я рада! – и она подала мне обе руки.
По правде говоря, я почувствовал желание поцеловать ее и очень удивился бы, если бы она рассердилась. Я не уверен, что она не почувствовала то же самое. В любом случае после небольшой паузы она отпустила мои руки и рассмеялась. Затем произнесла:
– Я должна сразу же сказать вам. Случилось нечто ужасное…
Внезапно мне показалось, что она забыла, что уже написала мне в письме подробности смерти своего мужа. Такое происходит с людьми, которые однажды теряли память. Я постарался выглядеть естественно, насколько это возможно, вздохнул и стал ждать.
– Не все так плохо, – внезапно сказала она, слегка качнув головой, словно прочитала мои мысли. Она умела это делать с нашей первой встречи. – Мы можем поговорить об этом позднее. Я надеюсь, что у нас будет пара дней, а сейчас должны появиться Эттерби-Смиты, да, через полчаса. Их пятеро!
– Эттерби-Смиты! – воскликнул я почему-то упавшим голосом. – Кто это такие?
– Двоюродные братья и сестры Джорджа, его ближайшие родственники. Они думают, что Джордж должен был оставить все им. Но он не сделал этого, потому что на дух не выносил их. Вы знаете, его состояние неделимо, и он все оставил мне. Теперь вся семья вообразила, что я должна все оставить им, как, возможно, я и поступила бы, не реши они приехать сейчас.
– Почему вы не отказали им сразу? – спросил я.
– Потому что не смогла, – ответила она, слегка топнув ногой. – А иначе, неужели вы думаете, они приехали бы сюда? Они достаточно умны. Телеграфировали после ланча, что сели на поезд, на котором должны приехать, но никакого адреса, кроме Чаринг-Кросс. Я подумывала уехать в дом на Беркли-сквер, но сейчас это невозможно. Вдобавок я не знаю, как удержать вас. Какая досада!
– Может быть, они очень милы, – высказал я робкое предположение.
– Милы! Подождите, пока вы не увидите их. Даже если бы они были ангелами, я не хотела бы видеть их здесь. Однако какая я, наверное, эгоистка! Проходите и давайте выпьем чаю. Вы могли бы оставаться здесь подольше, если бы не Эттерби-Смиты, которые хуже, чем все племена кенда, вместе взятые. Как бы я хотела, чтобы вернулся старый Харут! Я согласилась бы увидеть его еще раз, а вы? – Внезапно на ее лице промелькнуло хорошо мне знакомое таинственное выражение.
– Возможно, да, – ответил я в сомнении, – но я должен уехать обратно первым поездом во вторник, в восемь утра. Я уже договорился.
– В таком случае Эттерби-Смиты уедут в понедельник, даже если мне придется выставить их отсюда. В любом случае у нас будет целый вечер. Одну минуту, – она позвонила в колокольчик.
Появился лакей, так внезапно, как будто подслушивал за дверью.
– Альфред, – обратилась она к нему, – скажи Моксли (я полагаю, так звали дворецкого), что, когда прибудут мистер и миссис Эттерби-Смит, обе мисс Смит и молодой Эттерби-Смит, им надо показать их комнаты. Скажи повару, что обед должен быть готов к половине восьмого. Если мистер и миссис Скруп прибудут раньше, попроси Моксли передать им мои извинения и скажи, что я опоздаю, поскольку занята церковными делами. Ты все понял?
– Да, моя госпожа, – ответил Альфред и исчез.
– Он наверняка ничего не понял, – заметила леди Регнолл, – но он никогда не приведет Эттерби-Смитов сюда, иначе ему придется покинуть этот дом вслед за ними в понедельник утром, поэтому мне все равно. Как-то это сработает. А теперь садитесь у огня, и давайте поговорим. У нас есть час и двадцать минут. Вы можете курить, если хотите. Я научилась этому в Египте, – она взяла сигарету с камина и зажгла ее.
Час и двадцать минут пролетели как одно мгновение. Нам столько надо было поведать друг другу, что мы так и не дошли до сути. Например, я начал рассказывать ей про копи царя Соломона, а это была длинная история. А она, в свою очередь, стала рассказывать, что случилось после того, как мы расстались на берегах Красного моря. Прошел час и пятнадцать минут, когда внезапно отворилась дверь, и Альфред испуганно произнес:
– Мистер и миссис Эттерби-Смит, их дочери, мисс Смит и мистер Эттерби-Смит-младший.
Он поймал на себе взгляд хозяйки и поспешно ретировался.
Я оглянулся и почувствовал – как было бы хорошо, если бы существовала другая дверь. Однако дверной проем был единственный, и он был занят. Впереди стоял мистер Эттерби-Смит-старший, подобно быку, возглавляющему стадо. В самом деле, он был похож на быка-производителя. У него было красное массивное лицо, обрамленное, словно двумя рожками, пучками рыжих волос. Этот человек бросил на меня тяжелый взгляд.
Следом шла миссис Эттерби-Смит – воплощенная мать семейства. Казалось, она измерялась акрами; черный шелк внизу, белая кожа вверху, по ней, словно острова в океане, плыли большие зеленые камни. Ее лицо, хотя и глупое, было очень строгим и напугало меня.
Затем двигалось потомство этой дружелюбной парочки. Все отпрыски семейства были высокие, худые и такие же рыжеволосые. Девушки, чей возраст я не смог определить, были похожи друг на друга, что неудивительно, так как они были двойняшками. Их бледно-голубые глаза напомнили мне рыб. Обе они были одеты в зеленые платья и носили на шеях топазовые ожерелья. У молодого человека, которому на вид было около двадцати двух лет, тоже были бледно-голубые глаза, в одном из которых торчал монокль. Однако его волосы были слегка рыжеватые, как будто их обесцветили, расчесали на пробор и распрямили с помощью масла.
Некоторое время стояла тишина, которая произвела на меня гнетущее впечатление. Затем громким и напыщенным голосом мистер Эттерби-Смит произнес:
– Добрый день, дорогая Луна! Поскольку лакей сказал мне, что ты еще не ушла переодеваться, я настоял на том, чтобы он проводил нас сюда для небольшой приватной беседы, поскольку мы не виделись много лет. Мы хотели бы лично выразить свои соболезнования и скорбь по поводу большой потери.
– Спасибо вам, – ответила леди Регнолл, – но, по-моему, в нашей переписке мы уже обсудили, что это болезненная для меня тема.
– Я боюсь, что мы прервали приятный вечер с сигаретами, Томас, – холодно сказала миссис Эттерби-Смит, вдохнув воздух, как испуганное животное, в то время как все пятеро уставились на сигарету, которую леди Регнолл держала между пальцев.
– Да, – ответила леди Регнолл. – Не хотите ли присоединиться? Мистер Квотермейн, пожалуйста, передайте коробку миссис Смит.
Я автоматически подчинился, предложив коробку леди, которая испепелила меня взглядом, а затем каждому, кто стоял сзади. К моему облегчению, молодой человек взял одну.
– Арчибальд, – обратилась к нему мать, – ты же не хочешь, чтобы платья твоих сестер пропахли табаком еще до обеда?
Арчибальд хихикнул и ответил:
– Мам, еще немного дыма не особо повлияет на воздух в этой комнате.
– Ты прав, мой дорогой, – сказала мать и немедленно изобразила приступ астмы.
Не уверен, что могу вспомнить все, что случилось после этого. Я пробормотал что-то про то, что мне надо идти переодеваться к обеду, и поспешил удалиться из комнаты. Я бродил в поисках того, кто проводил бы меня в мою комнату, где я переждал бы время до звонка к обеду. Но даже и этот побег не прошел без неприятностей, поскольку в спешке я наступил на платье одной из сестер, уж не помню, Долли или Полли (их звали Долли и Полли). Раздался ужасный треск, как будто платье порвалось напополам. Арчибальд снова хихикнул, а Долли и Полли закричали в один голос, потому что они все делали одновременно:
– Какой неуклюжий!
В довершение моих несчастий я забыл дорогу наверх и блуждал туда-сюда, как потерянный ягненок, пока не остановился перед дверью из зеленого сукна, которая мне кое-что смутно напомнила. Я стоял и глазел на нее, пока четко не представил себе картину, в которой я следую вдоль шнурка колокольчика через эту дверь, когда ищу ныне покойного мистера Сэвиджа по какому-то срочному делу. Да, не было никаких сомнений, это тот самый шнурок, и странно, что мне пришлось снова обратиться к нему. Любопытство заставило меня открыть дверь, чтобы убедиться, что память меня не подводит и та ли это дверь. В следующий момент я пожалел об этом, потому что оказался в объятиях не то Долли, не то Полли.
– О! – вскрикнула она. – Я тут как раз привожу в порядок платье.
«А я – мысли», – усмехнулся я про себя и робко спросил, не знает ли она дорогу вниз.
Она не знала, и никто из нас не знал, пока наконец мы не встретили миссис Эттерби-Смит, которая искала дочь.
Если бы я оказался вором, она не отнеслась бы ко мне с большим подозрением. Но, как бы то ни было, она знала дорогу вниз. К моей радости, я нашел там моего старого друга, Скрупа и его супругу, оба они стали крепче и старше, но остались такими же веселыми, как и раньше. После этого семья Смитов была уже мне не страшна.