Если мы сравним надпись и изображения на стелах Джара (а также стелы из Негады и Драхабуль-Неггах во Флоренции), с памятником Тети, начавшего свою служебную карьеру в то же царствование, мы будем поражены быстрыми успехами, какие сделали фиванские мастера в столь короткий промежуток времени. Стелы Джара и др. поражают неумелостью и напоминают многие провинциальные произведения переходной эпохи с их безобразными и чуждыми каллиграфического расположения иероглифами, с их странными фигурами, нередко висящими в воздухе, с их нагромождением как попало изображаемых частностей. Но ещё более нас поразит развитие фиванского искусства при Ментухотепах. В 1903–1908 годах Навилль, производя раскопки в Дейр-эль-Бахри и исследуя знаменитый храм царицы Хатшепсут, нашёл рядом с ним другой храм, выстроенный Ментухотепом Небхепетра, также позади большого двора, с подобием террас, с частью, уходящей в массив горы. Хатшепсут, очевидно, во многом взяла его за образец, и мнение о том, будто у неё было стремление передать террасы Пунта, должно быть оставлено. Храм Ментухотепа — единственный, дошедший до нас от эпохи Среднего царства, он представляет вообще в египетском искусстве своеобразное явление. «Ех-асут» — «Сияющий по месту» — так назывался этот храм, имевший заупокойное назначение, о чём свидетельствует уже пирамида, служившая определительным знаком его имени. Пирамида, или, точнее, пирамидион (всего немногим более 22 метров каждая сторона у основания) составлял и его центр. Большой двор в 110 м ширины вёл к рампе, которая возводила на площадку, опирающуюся на колоннаду и окружающую с трёх сторон заключённую в стены квадратную залу с тройным рядом колонн (со всех сторон, кроме восточной, где двойной ряд), среди которой стояла на высоком цоколе-мастабе небольшая пирамидка. Сзади залы обнаружены шесть заупокойных ниш, а за ними — гробницы жриц Хатхор, бывших и жёнами царя, быть может, вместе с ним погребённых, и для этой цели безвременно отправленных на тот свет. Наконец, ещё далее на восток — ещё двор, украшенный портиками и упирающийся в скалу. Потайная подземная галерея, вход в которую находился далеко, вёл в Крипту — подземное святилище «Ка» покойного царя, где, может быть, находилась и его гробница. Стены за колоннами были украшены барельефами, изображавшими сцены заупокойного жертвоприношения, охот, царских побед над азиатами. Стены ниш царских жён изображали их и их приближённых, их саркофаги были украшены замечательными скульптурами, представляющими погребённых в обстановке земной жизни, за туалетом, среди домашних хозяйств и т. п. Всё это поражает своим интересом; в художественном отношении оно не равноценно, но рядом с немногими пережитками фиванской примитивной наивности, даёт образцы замечательного прогресса, не уступающие лучшим произведениям XII и даже XVIII династии. В некоторых случаях мы можем говорить о влиянии на создателей этого замечательного памятника идей, вдохновлявших художников Древнего царства. Помещение пирамиды среди обширного двора как будто напоминает солнечные храмы V династии, а скульптуры по подбору и характеру — как эти же, так и погребальные храмы царей V династии, но здесь соединены в одно храм и пирамида. Четырёхугольные и многоугольные «протодорические» колонны были вообще распространены в эту эпоху. Скульптурные работы, может быть, принадлежат современнику царя, художнику Иртисену, от которого дошла до нас хранящаяся в Лувре надгробная плита, с довольно трудною для понимания надписью, в которой он уверяет, что он и его сын были первыми скульпторами своего времени. Таким образом, у нас есть и художественное имя от этой эпохи возрождения Египта и первого расцвета Фив. В круглой скульптуре Фивы и последующих поколений также оставили интересные произведения, поражающие реализмом. Отметим страшные сидящие статуи того же Ментухотепа в позе и в костюме юбилейного торжества, когда царь отождествляется с Осирисом, и как бы умирает… Укажем на колоссы Сенусерта III в Карнаке, на голову Сенусерта IV, на несколько статуй Аменемхета III и т. п., обладающих несомненной портретностью с подчёркнутыми характерными особенностями изображаемого.
Блестящая XII династия пресеклась при неизвестных для нас обстоятельствах. На троне появлялись узурпаторы, странные личные имена которых, хотя и заключённые в царские овалы, иногда указывают на простое происхождение и отсутствие родовых традиций, хотя в «тронных» именах они старались подчёркивать своё почтение великим Аменемхетам и Сенусертам и указывать на связь с ними. Под их властью, по-видимому, оставалась одна Фиваида, да и то не всегда бесспорно. Но Фивы снова неуклонно стремятся к возвращению Египту силы и единства. Они выдвигают новую фамилию, может быть, родственную Иниотефам, во всяком случае, хранившую эти имена и связанные с ними традиции. Хотя её царям и приходилось довольствоваться одним южным царским титулом, но среди них были энергичные личности, вроде Нубхепрера-Иниотефа, от которого до нас дошёл важный декрет, низлагающий непокорного номарха соседнего к северу Копта. Этот же царь владел Абидосом и соорудил там изящный храмик. Гробницы этих царей находятся в Драгабуль-Неггахе; они часто фиванского типа, очень скромны и напоминают то, что оставили цари XI династии — неглубокие, плохо замаскированные склепы; над ними из сырого кирпича пирамидка на кубическом цоколе. Традиции этой группы царей унаследовали и следующие, вероятно, родственные им: Себекемсафы и Себекхотепы, после которых власть переходит к новой фамилии, опять вспомнившей о XII династии. Первый из них, Неферхотеп, успел сделать кое-что для расширения авторитета Фив, а его брат Ханоферра Себекхотеп короткое время даже был признаваем во всём Египте, его имя встречается и в Среднем Египте, и в Танисе. Но это не препятствовало существованию во всей стране по-прежнему множества независимых и полунезависимых князьков и не прекратило смут и катастрофы извне, известной под именем нашествия гиксосов.
Вообще, время после XII династии было одним из самых бедственных в Египте. Современные ему памятники говорят о распадении государства и войнах всех против всех, о падении культуры, законности, безопасности. Политические писания ближайшей эпохи вспоминают о нём, как о времени необычайного социального переворота, всяких потрясений и безысходной гражданской скорби о гибели родины. «Правда выброшена, беззаконие в зале совета. Попраны предначертания богов, в небрежении всё божественное, земля бедствует, повсюду плач, области и города в скорби… О, если бы у меня было сердце, способное терпеть… Приди, приди, моё сердце… объясни мне происходящее на земле… Встаёшь рано каждый день, а сердца не облегчаются от тяжести, ибо вчера то же, что и сегодня… Широка и тяжела моя скорбь…» — восклицал илиопольский патриот, старец Онху. А мудрец Ипувер рисует нам картины, которые легко можно принять за выхваченные из нашей современности: «Земля перевёрнута, как на гончарном кругу; злобные обладают богатствами… Почтенные — в горе, ничтожные в радости… Умалились люди, повсюду предатели. Но мы опустошены, враги извне идут на Египтян. Людей нет. Золото, ляпис-лазури, малахит — на шеях рабынь, а знатные женщины говорят: “О, если бы нам поесть”. Они печальны, ибо ходят в лохмотьях… Ни Элефантина, ни Тин, ни Юг не платит повинности — для чего же существует казначейство? Сын знатной особы не различается от человека простого происхождения… Все рабыни не стесняются в речах, а когда их госпожи говорят, это им не нравится. Князья голодают и страдают, а слуги имеют слуг. Зерно погибло повсюду. Люди лишены одежды, колосьев, масла. Нет ничего… Судебные законы попраны, по ним ходят, их нарушают на улицах нищие; нищие дошли до положения богов. Раскрыто делопроизводство совета тридцати. В великой зале суда толпа, чернь ходит взад и вперёд по великим палатам, а дети князей выброшены на улицу… Лишена земля царства ничтожными, беззаконными людьми… Тайны безграничной земли обнажены, дворец разрушен во мгновение. Обнаружены тайны царей… Синклит прогнан, выгнан из дома царей… Имевшие платья — в лохмотьях, не ткавший для себя — обладатель виссона, не строивший для себя лодок — обладатель кораблей, а тот, кто владел ими, смотрит на них, но они уже не его…» Другой памятник — один из папирусов Эрмитажа — переносит нас ко двору древнего царя Снофру и заставляет его выслушать пророчество об этом времени, как по берлинскому папирусу Хеопс выслушал предсказание о замене своей династии пятой, происшедшей из Илиополя непосредственно от бога Ра. Царь вернул ушедших после обычного доклада сановников и просил их привести ко двору мудреца, чтобы он мог его послушать. Те указывали на Нофр-реху, незнатного, небогатого человека, жреца богини Баст… Явившись пред царя, «он тревожился тем, что произойдёт в этой земле, вспоминая о Востоке, что придут в мощи своей азиаты, разъярятся на собирающих жатву, отнимут скот у пашущих, и сказал: мужайся, сердце мое, плачь об этой земле… Молчать теперь преступление… Князья управляют, а дела творятся, как не должно. День начинается с неправды, гибнет страна, и никто о ней не заботится… Солнце заволоклось и не сияет… жить нельзя… Я буду говорить о том, что предо мною и не возвещу того, что не наступит. Река станет сушью… южный ветер будет бороться с северным… страшная птица родится в болотах… Погибнет всё хорошее… Враги на востоке, азиаты, спустились в Египет. Я представляю тебе землю вверх дном — небывалое будет… Будут смеяться смехом страдания и уже не будут плакать из-за смерти… Сын будет врагом, брат — ненавистником, человек будет готов убить отца своего. Гибель. Будут установлены законы, чтобы умалилось сделанное и был недостаток. Будет отниматься имущество и отдаваться чужому. Господин станет простолюдином… Земля мала, а правителей много, у вельмож не будет слуг, зерна будет мало, а мера — велика. Ра удалится от людей и будет светить только час, не узнают, когда полдень, не распознают тени… Илиополь уже не будет местом рождения богов. Царь явится с юга — Амени праведный имя его. Он — сын женщины Передней земли, порождение Нехена… Возрадуются люди в его время, сын особы составит ему имя во веки веков. Склонные ко злу, замышляющие бунт опустят уста из страха перед ним, азиаты падут от меча его, ливийцы будут пов