ительности обе половины его царства были давно слиты, и он свободно переводил чиновников из одной в другую и жаловал им земли, не стесняясь их происхождением, в любой из частей своего царства. Его божественное достоинство не возбуждало сомнений и требовало этикета, приближающегося к храмовому культу, со словословиями, преклонениями, падениями ниц. Имя его не произносилось всуе; мало-помалу вместо него вошло в обычай говорить «дворец» — «великий дом» — «пер-о», откуда чрез европейскую транскрипцию получилось наше — «фараон». Но божественное достоинство обязывало — его прообразы Ра, Гор и Осирис праведны, сильны, милостивы. Лучшие фараоны понимали это и старались, чтобы их правление было благодетельно. Патриархальный характер царствования этих «деспотов» с достаточной ясностью выступает пред нами при рассмотрении их отношения к вельможам, их окружавшим при жизни — во дворце и по смерти — вокруг их пирамиды, где они с соизволения и часто на средства своего владыки строили свои гробницы. Эти вельможи были не только родовитые представители знати; среди них находилось немало и таких, которых выдвинули их дарования и честность из обыкновенных чиновников и людей незнатного происхождения. Многочисленные надписи в их гробницах дают нам перечни их должностей, иногда переходящие в автобиографические тексты, причём в некоторых случаях приводятся и подлинные особенно важные документы — письма к данному лицу царя, завещания в пользу родных и т. п. Этот драгоценный материал знакомит нас с обществом эпохи Древнего царства и сообщает много сведений фактического характера. Мы видим, что важнейшая должность в стране, соответствующая визирату на современном Востоке, по большей части замещалась царевичами, что важнейшее жречество бога Птаха в Мемфисе также по возможности сохранялось в руках родственников династии. Прежние области «номы», из которых сложилось государство, превратились в административные и податные единицы, управлявшиеся царскими губернаторами; в Верхнем Египте они назывались «вельможами Юга». Особые шесть палат ведали суд, производившийся по своду законов, до нас не дошедшему. Денег не было, хозяйство было натуральным; торговля была меновая, подати поступали натурой, и под управлением «главного казначея» была «белая палата», наполненная всякого рода продуктами и сырьём. Огромный штат подчинённых и писцов обслуживал присутственные места; письмоводство было крайне развито и обусловило появление уже в эту отдалённую эпоху происшедшего из иероглифов курсивного письма, названного условно и неточно иератическим. Таким образом, для служилого человека была необходима грамотность, достигавшаяся, при сложности иероглифического письма, далеко не легко, но открывавшая дверь в высшее правящее сословие, изъятое от трудностей жизни и невзгод нижних профессий, о чём красноречиво и откровенно говорят нравоучительные писания, восхваляющие пользу книжного учения с этой утилитарной точки зрения.
С той же утилитарной стороны оценивалось в Египте и искусство, которое находилось в тесной связи с религией. Храмы, как и везде, были жилищами божеств и в глубокой древности представляли свои дворы, среди которых помещались фетиши, или закрытые небольшие помещения различных форм для этих фетишей. Конечно, мы можем составить себе представление об этих первобытных святилищах только по изображениям их. Древнейший храм, остатки которого сохранились, — это упомянутый нами сооружённый царём V династии Ниусерра в честь бога Солнца. Кроме храмов богов, каждый фараон строил ещё вблизи своей пирамиды свой заупокойный храм. От храмов у больших пирамид IV династии сохранились лишь жалкие остатки, зато вполне возможно восстановить план и общий вид храмов царей V династии в Абусире. Эти храмы развились из жилых домов; здесь имеются открытые залы с колоннами всех видов и сокровенное святое святых; стены украшены барельефами, представляющими деяния царя; половина храма была общественной, половина, прилегавшая к пирамиде, — более интимной; ко всему сооружению вёл с берега Нила крытый ход, начинавшийся изящными пропилеями. Такими же пропилеями для заупокойного храма, по-видимому, Хефрена было сооружение у Гизэской скалы, обделанной в виде великого сфинкса, столь изящное по своей простоте и монументальности. Эти храмы уже непосредственно примыкают к тем, которые нам известны от классического времени Египта. Скульптура имеет в основе веру в тесную связь между изображением и изображаемым; статуи и барельефы жили и являлись носителями и воплощениями тех, кого представляли. На заре истории египтянин клал в гробницы грубые фигурки магического характера; веруя в необходимость для вечной жизни сохранения тела и не умея ещё в достаточной мере этого достигнуть путём бальзамирования, он прибегал к искусству для замены настоящего тела его подобием. Сначала он делал из камня в натуральную величину «подставные головы, передающие характерные черты лица погребённого», потом стал изготовлять цельные статуи, помещаемые в гробнице в особом закрытом хранилище. Портретность, требуемая самим существом дела, достигалась и бывала изумительной, правда, главное внимание художник обращал на голову и лицо, причём размеры и пропорции далеко не всегда выдерживались. Нередки семейные группы в трогательных интимных позах, фигурки и статуи секретарей, слуг и т. п., магически оживавших и служивших умершему за гробом. Такое же происхождение и назначение имели барельефы, покрывавшие стены гробниц. Они представляли покойного в его земной обстановке, среди семьи, в имении, наблюдающим за полевыми работами, в месте службы, исполняющим царские поручения, на охоте, на войне и т. п. Всё это также магически делалось реальным за пределами гроба, а для нас имеет значение первоклассного культурно-исторического материала. Со времени III династии характер египетского искусства определился, и народ нашёл свой художественный язык. Если раньше были возможны памятники, напоминавшие, например, вавилонское искусство, то теперь индивидуальность египетского искусства установилась вполне, и египетский народ выявил свои великие художественные дарования, которые в древнем мире поставили его рядом с греками. Нас поражают изумительные достижения их в области скульптуры в эпоху Древнего царства, несмотря даже на те условности, которые они допускали в своих барельефах. Так, они, несомненно, имели понятие о перспективе ещё в архаический период, и тем не менее располагали изображения ярусами, помещая отдалённые вверху, ближайшие внизу и несколько уменьшая предметы, сообразно их отдалённости. Изображение деталей господствовало над цельностью впечатления; части тела человека и т. п. изображалось в том положении, в каком они наиболее ясно видны, и это происходило не от неумения изобразить человека на плоскости, а от стремления выразить три измерения посредством двух, наиболее характерных: профильное изображение комбинируется с развёрнутыми плечами и поставленным en face глазом (проф. В. К. Мальмберг); покрывающая стол настилка из листьев изображается, чтобы быть видной, над столом, и над ней уже помещается то, что на стол поставлено и положено, и т. п. В общем, египтянин любил красивую жизнь — уютную виллу с садом и прудом, изящные туалетные вещицы, стильную мебель с резьбой и инкрустациями; всё это обусловливало большой спрос на произведения художественной промышленности и наполнило наши музеи такими памятниками, подобных которым мы не имеем от других народов. Уже в эту эпоху иногда сказывается индивидуальность художников — среди гробничных барельефов попадаются не имеющие магического значения жанровые сценки, указывающие на наблюдательность художника, который иногда не забывал изобразить и себя, и даже подписать своё имя.
Таким образом, эпоха Древнего царства была временем разностороннего культурного развития великого народа, временем его мирного труда и преуспевания. Внешние сношения его заходили далеко и охватывали огромное пространство от абисино-аравийского Пунта до Эгейского моря. И эти сношения были мирного культурного характера. У фараонов не было даже постоянного войска, т. к. стычки с бедуинами Синайского полуострова во время экспедиций в каменоломни или медные и бирюзовые рудники, а также с нубийскими туземцами не заслуживали названия войн и не требовали больших сил. Серьёзнее были отношения с ливийцами, но о них теперь мы слышим меньше. Однако, к концу эпохи Древнего царства положение на севере сделалось более грозным. Ещё в первой половине III тысячелетия началось движение из Аравии семитической волны амореев, устремившейся в Сирию и сообщившей ей имя в вавилоно-ассирийских текстах «Амурру», овладевшей затем Вавилоном и давшей ей великую династию Хаммурапи. Египту также грозила опасность, и мы видим, что уже с V династии военные экспедиции в Азию начинают делаться необходимостью. На стенах погребального храма второго царя этой династии (XXVIII в.) Сахура изображены пленные ливийские князья, возвращение победоносного флота с пленными семитическими вождями: здесь же представлены семиты — пленники и данники с дарами (сосудами, медведем и пр.). Царь изобразил себя в виде сфинкса, попирающего ливийца, пунтийца, азиата. В одной из гробниц к югу от Ираклеополя найден барельеф, изображающий падение азиатской крепости — древнейшая пока батальная картина. При царе VI династии Пиопи I (ок. XXVI в.) азиатские отношения потребовали значительного напряжения сил. Начальнику Юга Уне было поручено собрать войско из туземных отрядов, поставляемых номархами, храмами, а также из нубийцев и ливийцев. Было предпринято пять походов в страну «Обитателей Песков», так называли тогда египтяне семитов Сирии; из упоминания уничтожения виноградников и фиговых деревьев видно, что военные действия происходили уже в Палестине среди оседлого населения. Уна предпринял и морскую экспедицию до «Носа Антилопы», может быть, Кармила, в северную часть страны «Обитателей Песков». Однако, при Пиопи II другой вельможа, снаряжавший экспедицию в Пунт на Красном море, был убит во время набега «Обитателей Песков», очевидно, стучавшихся в двери Нильской долины. Они были отражены элефантинск