Но особенно сложна история представлений о самом Хоре, который, по-видимому, соединил в себе несколько разнородных божеств. В архаический период это был верховный бог солнца, победитель врагов света и царя, отец и покровитель последнего; наряду с ним существует даже не включенный в великую гелиопольскую Эннеаду Хор, сын Осириса и Исиды, богов хтонических, имеющий одной из своих форм Хора-младенца — Хорпахереда, греч. Харпократа. Отождествление этих божеств произошло, вероятно, на почве мифов. Египетская мифология была богата, но до нас дошли лишь ее случайные обрывки. Несомненно, вокруг каждого божества и в каждом религиозном центре существовал цикл священных сказаний, но до нас уцелели только намеки на них в гимнах и мифических текстах, иногда, впрочем, сохранились и отдельные мифы.
Различны были космогонические представления египтян. Мы можем найти среди них и учение о мировом яйце, и о создании словом и просто звуком («он отверз уста среди молчания; он первый воскликнул, когда земля была безмолвна; крик его обошел ее»), о гончарном круге, на котором творец вылепил людей, и т. п. В Гелиополе учили, что бог Солнца поднялся из первобытного хаоса, отца всего сущего Нуна, в виде младенца вышел из цветка лотоса; потом он сам из себя или от своей собственной тени произвел пару Шу и Тефнут, от которой естественным путем родились Геб и Нут, родившие остальных богов. Люди произошли из Ока верховного бога, от творческой силы его слез; он отверз очи свои и стал смотреть ими, тогда засиял свет для людей — светила являются глазами солнечного божества. Бог Ра царствовал над созданной им вселенной как фараон, но состарился, и люди стали непокорны, особенно, когда премудрая Исида выпытывала от него таинственное имя его и тем приобрела над ним власть. Другая богиня, свирепая Хатхор, истребила бы непокорное человечество, если бы Ра вовремя не остановил ее, а сам не удалился на небо, предоставив царство по очереди происшедшим от него парам богов, пока престол не перешел к Осирису и Исиде.
Эта благодетельная пара заботилась о насаждении среди людей добрых нравов, порядка, культурной жизни, богопочитания; Осирис получил за это имя «Уннофр» (Онуфрий), что значит «Благой». Но ему завидовал его злой и сильный брат Сетх, который, пользуясь его отсутствием, захватил власть, а после его возвращения умертвил его. Исида нашла его разрубленное и раскиданное тело, оживила его, зачала от него сына Хора, которого родила и воспитывала в болотах, скрываясь от Сетха и охраняемая благожелательными божествами. Возмужав, Хор победил Сетха и судился с ним в Гелиополе, где боги и премудрый Тот оправдали его и разделили между ним и Сетхом Египет, отдав последнему Верхний Египет, а ему Дельту. Сам Осирис не остался на земле, а сделался владыкой загробного мира, и сначала царь, а потом и всякий усопший, желавший получить вечное блаженство, должен был уподобиться ему, подвергнуться тем же погребальным обрядам, тому же бальзамированию и знать те же магические формулы, которые были применены к Осирису его погребателями — Анубисом и Тотом; всякий покойник к началу эпохи Среднего царства именовался «Осирис имя рек».
Представление об Осирисе — одного порядка с семитическими и малоазиатскими — о юном страждущем божестве живительной силы земли, выражающейся в растительности, особенно хлебных злаках. Один из гимнов в честь этого бога восклицает: «Ра сияет над телом твоим... и плачет над тобой...
Выходит Нил из пота рук твоих... и божественное то, чем живут люди — деревья, травы, тростник, ячмень, пшеница, плодовые деревья. Если копают каналы или строят храмы, дома, возводят памятники, обрабатывают поля... все это на тебе... на спине твоей... Ты — отец и мать всех людей, они живы от твоего дыхания, они едят от плоти твоей. Предвечный имя твое». Здесь Осирис выступает совершенно земным богом, но верховный бог Солнца приведен с ним в тесную связь — он плачет по нем и сияет над его телом; в другом тексте мы читаем, что «сияние лучей его покоится на нем, как бы «соединяя отца с сыном». И это было задачей египетского богословия, стремление к разрешению которой стоит в связи с монотеистическими порывами, для которых слияние бога света и бога хтонического было, конечно, трудной, но весьма важной проблемой, так как Ра был верховным богом, знаменем высших достижений, Осирис — наиболее популярный и дорогой бог народной религии. И египетское богословие пыталось даже иконографически объединить эти два центральных образа, представляя Ра в виде осирисовой мумии с головой кобчика и диском солнца на ней и именуя его Pa-Хором горизонта-Атумом-Осирисом. Помощь отчасти оказало то обстоятельство, что и в мифе Ра, и в мифе Осириса есть элемент борьбы. Ра борется с змием Апопом, олицетворением мрака, который поджидает его каждую ночь во время его путешествия в своей ладье по потустороннему миру; Осирис, в лице сына своего Хора, борется с Сетхом, олицетворением бури и непогоды; Хор, сын Осириса, смешивается с древним солнечным Хором и сопоставляется с самим Ра, да и Осирис иногда, особенно в позднее время, получает характер божества ночного солнца или месяца, сохраняя характер и хтонического, не нильского божества.
Борьба света с мраком, плодородия с неблагоприятными атмосферными явлениями, смешавшись в представлениях народа, мало-помалу из космической стала превращаться в этическую. Ра и Осирис сделались олицетворением и носителями света нравственного, покровителями правды и вообще лучших сторон человеческой души; Апоп и Сетх, первоначально безразличные в этом отношении, становятся олицетворением злого начала, своего рода диаволами. Эта дуалистическая черта в египетской религии с достаточной определенностью проявляется в довольно позднее время, но этический элемент в ней заметен уже давно и находится в несомненной связи с религией Осириса, бога семейного и общественного уклада жизни, прообраза любящего супруга и первого вкусившего неправедную смерть, как земнородный, сын бога земли, чтобы, как сын неба и солнца, снова вернуться к жизни и удостоить той же участи всех своих присных.
Необычайно обильны и плодотворны были сделанные из этих представлений выводы. Мягкость и нежность семейных отношений поражает и в искусстве, и в литературе — бесчисленные супружеские и семейные группы сидящих египтян, причем жена обнимает руку мужа или кладет свою руку на его плечо; в надписях она наделяется хвалебными эпитетами; для путника, заброшенного на остров, благодетельный дух последнего не может найти лучшего утешения, чем уверение: «если у тебя сильно сокрушение сердца, то знай — ты обнимешь твоих детей и поцелуешь твою жену и увидишь твой дом — ведь это прекраснее всего на свете». Почтение к родителям было одной из главных добродетелей.
«Должен человек подражать тому, что совершил отец его», — говорит один вельможа, который хвалится и тем, что он «дал жить именам отцов своих, найдя их изгладившимися над входами (в гробницах)... как сын изрядный, увековечивающий имена своих предков». И в данном случае прообразом почтительного сына является Хор, борец за своего отца Осириса, ожививший его тем, что самоотверженно дал ему вкусить свое собственное, исторгнутое Сетхом и с трудом найденное Око, которое с этих пор сделалось богословским термином для понятия жертвенных даров богам и приношений усопшим.
Боги милостивы и правосудны, и во всей жизни и египтянина, и его народа, несмотря на все уклонения в первой и нестроения во второй, проходит неуклонное стремление к облегчению участи меньшего брата и к правде и справедливости. «Я творил то, что боги любят и люди хвалят», «твори правду для владыки Правды» — наиболее частые изречения, свидетельствующие о связи египетской религии с нравственными требованиями; едва ли можно ставить народу глубочайшей древности упрек в том, что он не возвысился до представления об абсолютной ценности правды и до чувства долга безотносительно к их внешней оценке и воздаянию за них в сей жизни и в будущей. Среди беззакония власть имущих и неправосудия несчастный и обиженный взирает на первого царя земли — Ра и его визиря, премудрого и правосудного Тота, и повторяет: «Правда пребывает во век, она сходит с тем, кто ее творит, в некрополь; его положат во гробе и погребут, а имя его не изгладится на земле и его будут помнить за доброе», таково правило Слова Божия; слово, вышедшее из уст самого Ра: «Говори правду, твори правду, ибо она — великое, она большее, она — пребывающее. Дурное дело не приводит к цели, мой же корабль достигнет берега. Нет друга у глухого к правде, нет радостного дня для корыстолюбца». Вельможа в своей гробнице не забывал напомнить, что он был «любим отцом, хвалим матерью, возлюблен братьями, давал хлеб голодному, одеяние нагому... не говорил никогда сильному человеку ничего дурного ни про кого, ибо хотел, чтобы и себе было хорошо у великого бога», или, как говорит другой вельможа, правда, живший несколькими веками позже: «Я не говорю никому неправды, ибо я знаю, что Бог среди людей, и я ощущаю его». Еще позже высказывается один египтянин: «Я кормил людей в моем доме... я давал мои руки разбитым, чтобы дать им питание. Я не лгу и не говорю неправды... нет порока в деяниях моих. Сердце человека — это его бог; сердце мое довольно тем, что я делал; оно в теле моем; я — бог».
И в делах государственных действует тот же принцип, поскольку, конечно, его проводники оказываются на высоте положения. Царь, потомок Хора, бог на земле, полновластный владыка страны и народа, единый полноправный жрец всех богов, как своих присных, должен был быть богом не только по всемогуществу, но и по мудрости, справедливости и милосердию, и это сознавалось лучшими фараонами, которые в своих надписях старались подчеркнуть, что они были провидением для народа. И глава египетской бюрократии, всеобъемлющий по своей деятельности визирь, должен был иметь перед собой образцом бога премудрости Тота, исполнявшего обязанности визиря у Ра, когда тот царствовал над вселенной. «Должность визиря не из приятных, — говорит официальная инструкция, дававшаяся каждому вновь назначаемому на эту должность, — она не позволяет обращать внимание ни на князей, ни на сановников, не дозволяет делать рабов из кого-либо... Всякому должна быть оказана справедливость, ибо визирь у всех на виду — вода и ветер разглашают все, что он делает... Богу ненавистно лицеприятие... Князя боятся, но уважение к нему бывает только тогда, если он творит правду, ибо если кто-либо часто действует страхом, то, по мнению людей, он не совсем прав и о нем не скажут: «это — человек».