Незаконченная работа
Когда недруги были разгромлены, а вся страна склонилась перед ним, Пианхи, казалось бы, мог почивать на лаврах победителя и пользоваться привилегиями, которые давал ему царский статус. Тем не менее, как это было продемонстрировано в случае с лошадьми Нимлота, Пианхи был нубийцем до мозга костей, и родной Куш был для него милее всего. Поэтому сразу же после окончания победоносной войны 728 года он немедленно отправился домой, позволив себе остановиться только в Фивах, чтобы назначить свою дочь в качестве возможной наследницы на посту супруги бога Амона. Нубийский царь, таким образом, стремился обеспечить стабильность нубийского правления в священном городе Амона.
Принеся жертвы своему божественному покровителю, Пианхи вместе со свитой продолжил путь на родину. После четырехдневного путешествия по реке они добрались до островного города Элефантина[343], а спустя месяц достигли Напаты, приютившейся в тени величественной Джебель-Баркал. Пианхи правил в полном здравии еще двенадцать лет, и для Кушитского царства это были годы изобилия и процветания. Но на египетскую землю нога его более не ступила.
Такое отношение к Египту объясняется задачами, которые Пианхи ставил перед собой в начале войны. Если бы египетский поход был обусловлен только политическими причинами, то царь принял бы меры по укреплению своего влияния в стране, поставив на места лояльных наместников. Но его движущей силой были религиозные мотивы, а именно защита священных мест Амона от посягательства чужеземцев, т. е. ливийцев. И, как мы уже убедились, он преуспел в этом. Дальнейшая же судьба Египта его практически не интересовала — чем не преминули воспользоваться местные династии.
Поэтому стоило Пианхи вернуться на родину, как мятежные князья в Нижнем Египте начали снова поднимать голову. Так, например, Осоркон IV, по-прежнему считавший себя неоспоримым правителем Египта, в 716 году послал щедрые дары ассирийскому царю Саргону II, когда тот во главе большой армии появился на египетской границе. Аканош, оправившись от унижения, продолжал править в Себенните, а Тефнахт, заклятый враг Пианхи, как и прежде именовал себя царем. Казалось, что кушитского завоевания никогда не было. Предвестником этих событий стал отказ Тефнахта лично присягнуть на верность Пианхи. Таким образом, Саисскому княжеству принадлежала главная роль в дестабилизации политической ситуации в Нижнем Египте, поскольку Тефнахт искал способ расширить свою власть на весь регион. Пианхи стоило бы подумать об этом раньше.
Тефнахт умер в 720 году, но амбиции его оказались бессмертны. Наследовавший ему Бокхорис (египетский Бакенренеф, 720–715) был решительным и властолюбивым человеком и, кроме того, непримиримым противником кушитов. Стремясь подчеркнуть свое отношение к захватчикам, он приказал изготовить необычный кубок из бледно-голубого фаянса. На верхней части кубка изображен Бокхорис вместе со знаком своей небесной покровительницы — богини жизни Нейт. Бокхорис держит за руки богов царственности и мудрости — Гора и Тота. Над ними раскинул крылья священный гриф, сжимающий в лапах символ бессмертия. Не исключено, что здесь желаемое выдается за действительное — но это характерный образчик самоуверенности саисского князя. На нижнем же крае мы видим пленных кушитов со связанными руками, которые они держат за спиной или над головой. Пленники чередуются с обезьянами, срывающими с пальм финиковые плоды. Это была дешевая демонстрация превосходства над другим народом — совсем в духе традиций фараонов прошлого.
Шабака (716–702), наследник Пианхи, не стерпел столь вызывающего поведения. В отличие от своего брата, он вознамерился раз и навсегда привести мятежников к покорности.
Возглавив второй египетский поход, Шабака не вложил меч в ножны до тех пор, пока не захватил Бакенренефа в плен — и, как сообщают поздние источники, не сжег его заживо в качестве жертвы богам. С уверенностью можно сказать, что нубиец приложил все усилия для укрепления своей власти в Египте. Так, в Мемфисе он вмешался в процесс погребения священного быка Аписа, исправив дату у входа в гробницу с «год шестой правления Бакенренефа» на «год второй правления Шабаки». Через несколько месяцев власть кушитского фараона признала вся Дельта. Для увековечивания своих успехов Шабака велел изготовить скарабея, на котором в характерно устрашающих выражениях заявил: «он лишил жизни всех тех, кто посмел выступить против него в Обеих Странах и чужих землях»[344].
Подчинив север, Шабака обратил свой взор на юг. Фивы и прилегающие к ним земли всегда были больше пронубийскими — или антиливийскими, что в данном случае означало одно и то же. Но Шабака не собирался полагаться на случай. Несмотря на то что кушиты прочно держали в руках высший ранг в культе бога Амона, назначая на него царских родственниц (его в тот момент занимала Аменирдис I, дочь Кашты, а ее наследницей была Шепенупет II, дочь Пианхи), в жреческой иерархии были и другие влиятельные звания. Чтобы обеспечить лояльность Фив, Шабака собирался контролировать их все. Первым делом он назначил своего сына Хоремахета верховным жрецом Амона, лишив этот сан всякого политического и военного веса. Остальные высшие должности фараон отдал своим верным сторонникам. Через несколько лет другой царевич стал вторым жрецом Амона, а царская дочь вышла замуж за наместника Фив. Казалось, что кушитам удалось добиться покорности священного города.
Однако сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит. Стремление Фив к независимости оказалось слишком сильно. Поэтому фиванские номархи, внешне выражая свою преданность нубийским монархам, на деле правили Фивами как собственным удельным владением. Они ставили своих родственников на военные и административные посты, благодаря чему становились богаче и влиятельнее. Ярким доказательством этому может послужить жизнеописание Харуа. Он родился в жреческой семье в годы правления Пианхи. В зрелые годы служил управляющим в доме Аменирдис I, а после ее смерти — в доме у ее преемницы Шепенупет II. Не без претензий на образованность, Харуа на одной из статуй назвал себя «прибежищем для страждущих, соломинкой для утопающих, лестницей для тех, кто попал в бездну»[345]. Характерное отсутствие скромности проявилось и в архитектуре гробницы управляющего: она стала одним из самых масштабных частных погребений в Египте. Примечательно, что в укромном месте своего последнего упокоения Харуа наконец позволил себе выходку, которая, будь она публичной, стоила бы ему головы: статуэтка одной из его ушебти была снабжена регалиями фараона — жезлом и бичом. Очевидно, что Харуа считал себя правителем Фив, и его современники, вероятно, не стали бы это оспаривать.
Существование в годы царствования Шабаки параллельной династии, фактически правившей Верхним Египтом, отражало неприглядную реальность нубийского правления. Одному монарху, единой администрации было практически невозможно управлять обширной страной, протянувшейся вдоль Нила более чем на 1300 миль от берегов Средиземного моря на севере до Пятого порога на юге. Это был неприятный факт — но Шабака был вынужден сохранить старые политические институты в неприкосновенности, хотя и объявил об их ликвидации. Удельные правители Дельты уже оправились от унизительной капитуляции. В Атрибисе все еще правили наследные принцы, а в таких богатых городах как Бусирис (египетский Джеду), Мендес, Саммануд и Пер-Сопду были собственные династии. Даже в Саисе, этом сердце антинубийского сопротивления, ужасная смерть Бокхориса не остудила сепаратизм. Новым претендентом на царскую корону стал Нехо II, который заполнил политический вакуум.
Таким образом, за фасадом единой монархии все так же скрывался раздробленный Египет. История не просто повторялась — кажется, что само время застыло.
Назад в будущее
В еще одном важном аспекте правление XXV династии ознаменовалось возвращением к прошлому. Пианхи и его наследники, которые использовали почитание Амона как обоснование законности своей власти, намеревались защищать местные обычаи — которые ливийские предшественники или забыли, или сознательно игнорировали. Единожды спасши культ Амона от чужеземной порчи, кушитские цари отныне считали своим священным долгом восстановление чистоты египетской цивилизации. Поэтому жрецы и художники устремили свой умственный взор к седой древности, черпая вдохновение в образах классической эпохи. И очень скоро ностальгическая одержимость прошлым оказала влияние на все области творческой мысли.
Сам Шабака, чтобы напомнить современникам о героическом прошлом эпохи пирамид, принял тронное имя фараона Пепи II (XXIII век до н. э.). Его преемник Шабатака пошел еще дальше, выудив из темных глубин истории имя фараона Пятой династии Исеси (XXV век до н. э.). Сановники, следуя моде, брали себе давно устаревшие титулы, значения которых они зачастую не понимали, но были очарованы их древностью.
Особое внимание уделялось «очищению» письменной речи с целью придания ей архаических черт классического староегипетского языка. Поэтому писцов специально обучали воспроизводить в составляемых ими текстах архаический стиль. Ярким примером такой архаизации может служить т. н. «Мемфисская теология»[346] — богословский трактат, в котором повествуется о роли мемфисского бога Птаха в сотворении мира. Заказ на это сочинение исходил от самого Шабаки; в тексте утверждалось, будто его скопировали с более древнего источника — «изъеденных червями» папирусов, которые в течение сотен лет пылились в неизвестном храмовом хранилище. Стоит ли удивляться, что «древний стиль» мемфисской теологии ввел в заблуждение не одного исследователя[347]. На самом же деле «камень Шабаки», как и другие памятники «кушитского возрождения» — это произведение VII века до н. э., составленное таким образом, чтобы походить на памятники далекого прошлого. Но такое идеализированное прошлое существовало только в сознании фанатичных царей-кушитов.
Новое возвышение Птаха наряду с Амоном означало, что к Мемфису вернулся статус царской столицы — то есть тот статус, которым он обладал до распада государства. И причина тут была не только в стратегически важном расположении города, который изначально мыслился как «сердце Двух Земель». Немалую роль сыграло преклонение кушитов перед фараонами Древнего царства, чьи гробницы были разбросаны вокруг древнего города. Пианхи видел эти пирамиды во время северного похода (в 728 году) и был ими сильно очарован. Поэтому, вернувшись в Нубию, он велел и собственную усыпальницу возвести по египетскому образцу, навсегда изменив вид нубийской погребальной архитектуры[348]. Для большего сходства в пирамиду Пианхи поместили и другие элементы погребального египетского инвентаря: статуэтки-ушебти, выполненные в стиле Нового царства, копии текстов «Книги мертвых» и «Текстов пирамид». Но даже в вопросе погребения Пианхи остался верен своим корням, приказав дополнить свою гробницу погребальной камерой для лошадей.
Эта причудливая смесь египетских и нубийских черт дала жизнь новому стилю в искусстве, оживившему деятельность царских мастерских. В области скульптуры мастера вернулись к пропорциям Древнего царства. Приземистые и мускулистые мужские фигуры прекрасно соответствовали образу кушитских царей. Столь полюбившиеся им плотно облегающие царские шапки, видимо, тоже были выбраны из-за их древности. Все царские портреты объединяют общие черты, характерные для кушитского типа: негроидные лица, толстые шеи, огромные серьги и шейные украшения, выполненные в форме бараньей головы.
Великолепные и одновременно парадоксальные статуи Шабаки и его наследников отразили внутренний конфликт кушитской монархии. Эти цари из Верхней Нубии наивно полагали, что, следуя древним египетским традициям, станут настоящими египтянами — но под маской скрывались чужаки, рожденные и воспитанные в принципиально иной, африканской, культуре. И эту неприглядную правду не всегда удавалось скрыть от подданных.
Временем непростого расцвета XXV династии стало правление фараона Тахарки, сына Пианхи (690–664), который продолжил эклектичную архаизацию, начатую его предшественниками. В частности, наземную часть его собственной пирамиды скопировали с образцов Древнего царства, а ее подземные камеры, как и в гробнице «преданного слуги» Харуа, воспроизводили святилище Осириса в Абидосе (египетский Абджу). При Тахарке развернулась широкомасштабная реставрация храмов по всему Египту, от Мероэ на дальнем юге Нубии до Таниса на северо-востоке Дельты. Из всех проектов самым дорогим его сердцу был, похоже, храм в Гем-па-Атоне — пограничном городе на восточном берегу Нила, который располагался на великом сухопутном пути, начинающемся в Напате.
Строительство этого храма началось еще при Аменхотепе III и продолжилось при Тутанхамоне. Храм в Гем-па-Атоне служил напоминанием о золотой эре Египта и олицетворял для кушитов все то, что они жаждали вернуть к жизни. Тахарка не пожалел для реставрации храма средств, пригласил из Мемфиса лучших зодчих и художников. На их стиль большое влияние оказало знакомство с погребальной архитектурой Древнего царства — чего, несомненно, и добивался Тахарка. Так, например, одна из сцен, изображающая фараона в образе сфинкса, попирающего ливийцев, напоминает похожую сцену в поминальном храме Пепи II, созданную на 1600 лет ранее. Однако и та сцена, в свою очередь, была скопирована с настенных изображений, украшавших поминальный храм фараона Саура, правившего за три века до Пепи. Как мы видим, «повторное использование» прошлого было давней египетской традицией.
Если поклонением древним богам Египта Тахарка стремился снискать их благосклонность, то они, судя по всему, услышали его молитвы. На шестой год царствования, когда царь испрашивал у неба разлива Нила, то «небо пролилось даже на Нубию и озарило все горы»[349] и уровень реки «поднимался значительно каждый день»[350]. В Ипет-Суте он достиг рекордной отметки в 21 локоть. Еще более впечатляющими оказались последствия великого разлива Нила:
«Дал он местности красоту во всю ширь ее; уничтожил вредителей и змей, находящихся в ней, отразил пожирание ее саранчой; не дал обобрать ее южным ветрам»[351].
И так поразили царя эти «четыре прекрасных чуда», что он велел запечатлеть их для потомков на стеле в Гем-па-Атоне, а копию памятника установил в Танисе. По случаю празднования этого события в Египет прибыла мать Тахарки, царица Акалука, проделавшая долгий путь из Напаты. Это был первый визит царицы с момента вступления ее сына на престол, и это имело для него важное значение.
«Разлучился я с ней, будучи юношей 20 лет, когда отправился я с царем [Шабакой] в Нижний Египет. И вот прибыла она, плывя на север, чтобы увидеть меня спустя много лет»[352].
Глубокая связь между матерью и сыном на мгновение прорвалась сквозь привычную для августейших семейств сдержанность.
Унаследовав от своих предков воинственный дух, Тахарка тяготился падением авторитета Египта на Ближнем Востоке. Особенно его беспокоил тот факт, что Сирия и Палестина перестали посылать дары храму Амона-Ра в Ипет-Сут. Поэтому царь нуждался в крепкой и дисциплинированной армии, способной нести его волю соседним народам, как встарь. Для достижения этой цели он приложил все усилия, изнуряя воинов долгими забегами. Вот как это описывается в «пустынной стеле» Тахарки:
«Царь восседал на лошади, наблюдая, как его воины бегут, когда они [приступили к] упражнениям в пустыне возле Мемфиса в девятом часу вечера. Они достигли Великого озера [Биркет Карун] в час восхода солнца и вернулись в казармы в третьем часу пополудни»[353].
Это был впечатляющий результат, если учесть то обстоятельство, что за шестичасовой ночной марафон новобранцы преодолели около 60 миль. Такая высокая выносливость скоро окупилась сторицей[354]. Впервые за четыре века ливийский поход принес египтянам значительную военную добычу для Ипет-Сута. За ним последовала череда военных экспедиций в Палестину и Ливан, в результате которых Тахарка установил свою власть над прибрежными территориями вплоть до Кебни. И хотя эти результаты не сравнимы с завоеваниями, которые вели фараоны-воители Нового царства, это было неплохое начало.
К несчастью для Тахарки, полномасштабное возрождение Египетской державы оказалось несбыточной мечтой, так как не входило в завоевательные планы другого могущественного царя.
Волк в овечьем загоне
Царство Ассирия, историческое ядро которого располагалось на берегах Тигра, впервые столкнулось с Египтом в начале XV века до н. э. Завоевательная политика Тутмоса I на Ближнем Востоке способствовала установлению настороженного равновесия между двумя государствами. Известно, что после победы Тутмоса III при Мегиддо ассирийцы направили щедрые дары фараону-победителю и старались поддерживать со двором Эхнатона дипломатические отношения — которые, правда, носили натянутый характер. Однако, как и в случае с Египтом, правление слабых царей вызвало серьезное ослабление Ассирии, территория которой к 1000 году ограничивалась коренными землями вокруг Ашшура и Ниневии.
В X и VIII веках до н. э. Египет и Ассирия пережили одинаково периоды подъема и упадка. Около 740 года, когда кушиты подчиняли себе долину Нила, царь Тиглатпаласар III взял курс на усиление Ассирийской державы. Методы, которыми пользовался Тиглатпаласар, были жесткими и решительными. Во главе завоеванных областей он ставил губернаторов, деятельность которых контролировалась царскими надзирателями. Около четверти миллиона людей были насильно расселены по просторам Ассирийской империи. Такая политика преследовала своей целью разрушение родственных и этнических связей у покоренных народов. Когда на престол египетско-нубийского царства взошел Шабака, большая часть Ближнего Востока стонала под ассирийской пятой.
На первых порах Шабака старался поддерживать мирные отношения с таким грозным противником. Первым испытанием его выдержки стал момент, когда один из самых мятежных вассалов Ассирии, правитель Ашдода, бежал в Египет в поисках политического убежища. Шабака без лишних колебаний выдал его преследователям.
Несмотря на это, мир с Ассирией продлился недолго. Когда Синаххериб, внук Тиглатпаласара, начал укреплять свою власть в западных областях, Шабака решил, что тайная поддержка мятежников лучше послужит интересам Египта. Поэтому он начал подбивать правителей ближневосточных городов-государств на мятеж. Такая закулисная игра имела для Египта довольно неожиданные и неприятные последствия. Когда Синаххериб вторгся в Палестину, иудейский царь Хизкия (Езекия) обратился к Шабаке с просьбой о помощи, на которую тот немедленно откликнулся. Он призвал из Нубии своего племянника Тахарку, тогда еще двадцатилетнего царевича, и поставил его во главе похода.
В 701 году две армии встретились возле Эльтеке, который расположен в 10 милях от Ашдода[355]. Египетско-нубийское войско было окружено и потерпело сокрушительное поражение. Отступив, царевич улучил момент и попытался ударить ассирийской армии в тыл, когда та преследовала Езекию, укрывшегося за стенами Иерусалима. Но Синаххериб был опытным полководцем и не дал себя поймать на такую уловку. Он снова нанес Тахарке поражение, вынудив того отступить с остатками разбитой и деморализованной армии на территорию Египта. Таким образом, кушиты не только столкнулись с противником, который оказался им не по силам, но и привлекли его внимание к Египту.
Воцарение Асархаддона в 680 году означало закат Кушитской династии. Новый царь, не уступающий честолюбием и беспощадностью своему отцу Синаххерибу, был решительно настроен на покорение долины Нила. Первую попытку завоевания ассирийский царь предпринял в 674 году. Однако Тахарка, оправившийся от прежних поражений, одержал верх над противником. В то же время он понимал, что ассирийцы не откажутся так просто от своих планов, и его тревожность проявилась в том, что он открыто упрекал богов, отказавших ему в поддержке в час великой нужды.
Его опасения оказались не напрасны. В 671 году ассирийская армия, которую вел лично царь, напала на Палестину и подошла к границам Египта. Осадив Тир, правитель которого был главным союзником Египта в регионе, ассирийцы совершили молниеносный бросок на Мемфис. Тахарка был вынужден бежать, оставив свою жену и семью на милость врага. После штурма, длившегося всего полдня, царская твердыня пала. Победителям досталась богатая добыча: сотни «украшенных змеями» золотых венцов, 8 тысяч талантов серебра и 50 тысяч лошадей.
Асархаддон не мог удержаться от удовольствия полностью унизить поверженного врага: «Жена, наложницы, наследник Ушанхура и остальные дети, а также все имущество, лошади, скот и овцы без числа — все это я отправил в Ассирию как добычу»[356]. Чтобы морально уничтожить противника, Асархаддон приказал установить победную стелу, на которой кушитский царевич изображен с веревкой на шее, униженно пресмыкающийся перед своим новым владыкой. На обратном пути Асархаддон повелел высечь еще две наскальные надписи, одна из которых, в Нар-эль-Кейбе (Ливан), — какая ирония судьбы! — соседствовала с победной надписью Рамзеса II.
Ассирийское вторжение оказало сильное влияние и на внутренние дела Египта. Городам в Дельте были даны новые, ассирийские имена. Асархаддон назначал «новых царей, губернаторов, служащих, портовых надзирателей и прочих чиновников»[357]. Среди них был хитроумный правитель Саиса, Нехо, которому за год удалось добиться своего признания в качестве «царя», по крайней мере, у одного из князьков Нижнего Египта. Поэтому когда Тахарка вернулся в Мемфис в 670 году, он столкнулся не только с угрозой извне, но и с врагами внутри расшатанного государства. Осенью 669 года Асархаддон выступил в третий по счету египетский поход — но настигшая его в пути смерть остановила ассирийскую армию. Это было лишь временной передышкой для зажатых в угол кушитов.
В 667 году новый царь Ассирии, Ашшурбанипал, продолжил дело предшественника. Ашшурбанипал вошел в историю как последний великий царь Ассирии. Это был беспощадный и жестокий человек, а поскольку этот поход был его первым крупным деянием как нового царя, то о поражении не могло быть и речи. И он сокрушил Египет: «Когда Тарку [Тахарка по-ассирийски] в Мемфисе услыхал о поражении своих воинов, то… он обезумел… покинул Мемфис и для спасенья жизни своей бежал в Фивы»[358]. Там ему пришлось заняться подавлением мятежа, который вспыхнул в южных провинциях.
Ашшурбанипал тем временем приступил к утверждению своей власти над всей страной, требуя от удельных правителей как Верхнего, так и Нижнего Египта присягнуть ему на верность и назначая ассирийских губернаторов. Египет превратился в одну из провинций Ассирийской империи.
Единственной надеждой для кушитов стало то самое внутреннее устройство Египта, которое прежде препятствовало объединению. Стоило Ашшурбанипалу покинуть страну, как многие из местных правителей вошли в сговор с Тахаркой, чтобы восстановить независимость страны, естественно, на выгодных для них условиях. Однако благодаря хорошо налаженной работе ассирийских агентов безопасности, заговор был раскрыт, и ассирийские губернаторы быстро пресекли его:
«Они арестовали этих царей и заковали их руки и ноги в железные оковы… А людей Саиса, Мендеса, Таниса и прочих городов, всех, кто замышлял зло с ними — от мала до велика — предали мечу. Тела их повесили на столбы, содрали с них кожу и покрыли ею стены городов»[359].
Волна публичных казней, прокатившаяся по Верхнему Египту, должна была послужить жестоким уроком для тех, кто вздумал бы еще бунтовать против новой власти. Всех предводителей мятежа отправили в Ниневию, где им предстояло потешить Ашшурбанипала своей смертью. Только правителю Саиса, Нехо, удалось не только избежать гибели, вовремя продемонстрировав преданность царю, но и получить обратно свою вотчину. Кроме того, его сын Псамметих взял ассирийское имя и получил в управление город Атрибис, правитель которого был казнен за участие в мятеже. Снова хитроумный Нехо сумел выйти сухим из воды и даже укрепить свои позиции. Как в свое время Тефнахт был главным соперником Пианхи, а Бокхорис — Шабаки, так же и правители Саиса намеревались оспорить у фараонов XXV династии власть над Египтом.
Разбитый и подавленный Тахарка умер в 664 году. Несмотря ни на что, сменивший его Танутамон (664–657) сделал последнюю попытку отбить у ассирийских угнетателей долину Нила. Объявив своим покровителем Амона, он придал своей борьбе характер богоугодного дела, восстанавливая разрушенные храмы, делая щедрые жертвоприношения и возвращая жрецам те звания, которых их лишили захватчики. Идея была ясна: священная война снова спасет страну от безбожников. Но на этот раз противником были не разрозненные удельные правители, а хорошо вооруженная и закаленная в боях армия захватчиков.
Выступив на Мемфис, Танутамон одержал первую, идеологическую победу. «Восстали дети мятежа, и царь убил их без числа»[360]. Главный союзник ассирийцев Нехо был схвачен и казнен, прочие же царьки Дельты, поддерживающие его, без боя отступили за стены своих городов, подобно «крысам, прячущимся в норах»[361]. Танутамон вступил в Мемфис, где намеревался дождаться сдачи противников.
Через несколько дней к царю явился наместник Сопду, которого мятежники избрали своим представителем, и униженно принялся вымаливать прощение. Танутамон смилостивился и не стал прибегать к репрессиям. Из соображений практической пользы он освободил всех врагов и позволил им дальше править в принадлежавших им городах. Таким образом, по возвращении домой он мог с гордостью заявить, что восстановил благополучие Египта:
«Ныне жители юга и севера отправляются в место, где проживает владыка, и несут ему самые лучшие дары Верхнего Египта и все, чем богат Нижний Египет»[362].
Но это была последняя похвальба, которую мог позволить себе кушитский царь.
Сладостная месть
Успех египетской авантюры Танутамона был кратковременным. Ашшурбанипал не оставил без внимания кушитское вторжение и казнь верного сторонника. Уже в конце 664 года он выступил во второй поход на Египет. Мемфис без боя открыл ворота перед ассирийцами, чему способствовали стойкие антинубийские настроения и двуличие номархов, превыше всего заботящихся о личном благополучии. Но не Мемфис был главной целью Ашшурбанипала, а Фивы — религиозный центр и давний союзник кушитских царей.
После сорокадневного марша ассирийская армия достигла стен великого города. Танутамон едва спасся бегством, прежде чем свирепые ассирийские солдаты ворвались в Мемфис и принялись грабить храмовые сокровищницы, которые наполнялись в течение четырнадцати веков.
«Серебро, золото, драгоценные камни… льняные одеяния с пестрой отделкой… и два обелиска из чистого золотого сплава, стоявшие у ворот храма»[363].
Весть о разграблении Фив произвела страшное впечатление на современников. Итог своему успеху Ашшурбанипал сухо подводит в следующих строках: «Я сделал горьким Египту и Нубии мое оружие»[364].
Нубийцы навсегда покинули Египет, который признал власть нового властителя. Но Ашшурбанипал зря надеялся, что ассирийское правление в Египте будет долгим, так как он не принимал во внимание хитроумных правителей Саиса, способных пережить любые неприятности. Малонаселенные районы западной Дельты с малоплодородной почвой никогда не представляли особой ценности для Египта — но, как мы уже видели, отсюда могли выйти такие честолюбивые личности, как Тефнахт. Сейчас Псамметих увидел возможность возвысить свой род и объединить под эгидой Саиса не только Дельту, но и весь Египет.
В 671 году ассирийцы поставили его во главе Атрибиса и Гелиополя, а через семь лет он наследовал своему отцу в Мемфисе и Саисе. Благодаря этим четырем ключевым владениям сын Нехо получил власть над обширными территориями и стал бесспорным лидером среди ставленников Ассирии в Дельте. Важно учитывать и то обстоятельство, что, будучи пленником Ашшурбанипала в Ниневии, Псамметих имел возможность досконально изучить искусство дипломатии, сполна переняв нездоровую амбициозность своего покровителя. Теперь он был готов показать, насколько хорошо освоил эту науку.
Трагическая гибель отца стала тем горьким опытом, из которого Псамметих усвоил, пожалуй, самый главный урок — политические притязания безосновательны, если не опираются на военное превосходство. Оставаясь формально подданным ассирийского царя, он параллельно приступил к созданию собственной армии. Вести подобную деятельность в Египте, под самым носом у ассирийцев, было не самым лучшим решением, а недавние поражения египтян показали, насколько они уступают своим врагам в вооружении и тактике. Для создания боеспособной армии Псамметих нуждался во всем самом лучшем, и он знал, где достанет это.
Задействовав свои связи в Средиземноморье, будущий фараон привлек на свою сторону ионийских и карийских наемников с эгейского побережья Малой Азии. Нанятыми войсками он укомплектовывал гарнизоны, располагавшиеся на важных участках границ Нижнего Египта. Кроме того, благодаря союзам с Лидией и Самосом, Псамметиху удалось увеличить численность и мощь флота. Проникновение греков в управленческий аппарат армии оказывало негативное влияние на воинское сословие, в массе своей состоявшее из ливийцев. Но в сложившейся ситуации не было другого выхода — уж слишком важная задача была поставлена перед Псамметихом.
Результаты его деятельности красноречивее любых слов. За несколько месяцев власть Псамметиха признали два из четырех ливийских княжеств Дельты, а вскоре их примеру последовали и другие два. Благодаря этому Псамметих контролировал большую часть центральной и южной Дельты. Следующими покорились правители Смендеса и Сопду. Против гегемонии Саиса выступил только номарх Таниса, который был прямым потомок Шешонка I, а потому считал себя единственно законным царем Египта. Однако в 656 году до н. э. и он смирился с неизбежным.
Теперь оставалось подчинить только Верхний Египет.
Разграбив Фивы, ассирийцы покинули город, оставив правителем юга Монтуэмхета. Близкий родственник Харуа, не уступающий ему во влиянии, Монтуэмхет был преданным слугой фараонов XXV династии и даже женился на кушитской принцессе. Пока Египтом правил Тахарка, это помогало ему продвигаться по служебной лестнице. В нынешней же ситуации родство со старой династией стало в какой-то степени помехой на его пути. Однако Монтуэмхет быстро приспособился к изменившимся условиям. Чтобы укрепить свое и без того сильное положение, он принялся восстанавливать разрушенный и разграбленный ассирийцами город, в первую очередь храмы, стараясь вернуть Фивам былое великолепие. Особое внимание он уделял собственной гробнице, размерами не уступающей среднему храму.
Когда работы по украшению подходили к концу, Монтуэмхет решил дипломатично напомнить о существовании своей жены. Но чтобы его не заподозрили в измене, он изобразил ее не как нубийскую принцессу, а как воплощение египетской женственности. Именно благодаря своей изворотливости этому человеку удавалось оставаться фактическим правителем всего Верхнего Египта и при кушитах, и при ассирийцах, и при саиссцах.
Такая двуличная игра продлилась и первые восемь лет царствования Псамметиха: официальные документы Фив продолжали датировать скончавшейся XXV династией. Дочери Пианхи и Тахарки по-прежнему оставались на высоких постах «супруги Амона» и «божественной почитательницы Амона» соответственно, и едва ли какой-то ливийский князек был в состоянии бросить вызов величию древних традиций. Поэтому Псамметих понимал, что эффективное управление югом полностью зависит от того, насколько ему удастся подчинить себе фиванское жречество. И не просто понимал, но и знал, как этого добиться.
2 марта 656 года внушительная флотилия покинула Мемфис и взяла курс на Фивы. Здесь были и посыльные, и транспортные суда, а возглавляла ее барка фараона, сверкающая золотом в лучах весеннего солнца. Экспедицию, которой предстояло преодолеть дистанцию почти в 600 миль, возглавлял князь Гераклеополиса и главный корабельщик Сематауитефнахт. Он был мужем дочери Псамметиха и его главным доверенным лицом. На него была возложена ответственность за планирование поездки и снабжение продовольствием за счет правителей тех областей, через которые пролегал их путь. Так же, как и в процессиях Гора на заре египетской истории, такая практика преследовала двойную цель: во-первых, экономила средства царской казны на столь разорительных мероприятиях и, во-вторых, давала возможность подданным фараона превзойти друг друга в демонстрации преданности. Самой большой драгоценностью, которую вез Сематауитефнахт, была молодая дочь Псамметиха, царевна Нейтикерт (по-гречески Нитокрис). Она покинула царскую резиденцию, покорная судьбе, намеченной ее отцом, который вознамерился сделать дочь наследницей божественной супруги Амона.
Через шестнадцать дней флотилия достигла своей цели и бросила якорь в гавани Фив. На берегу собрались толпы зевак, желающих поглазеть на сошедшую с корабля царевну. Не успела она освоиться в новой обстановке, как встречающие чиновники тут же забрали ее и сопроводили в Ипет-Сут, в храм Амона-Ра, где ее ожидал оракул бога.
Когда было покончено со всеми формальностями, Нейтикерт представили Шепенупет II и Аменердис II. Какими же странными египетской царевне из Дельты должны были показаться эти две чернокожие женщины! Тем не менее они были готовы взять ее под свою опеку. Псамметих продемонстрировал свою дальновидность. Вместо того чтобы насильно сместить божественную супругу и ее наследницу, тем самым спровоцировав Фивы на неповиновение, он пошел дипломатическим путем, добиваясь принятия своей дочери в качестве наследницы. Такая позиция сослужила хорошую службу в деле объединения страны и гарантировала успех Саиса в крупнейшем религиозном центре Юга. Это был ловкий политический ход.
Кроме того, это был и экономический выигрыш. Между строк соглашения, составленного в письменной форме, чтобы предупредить возможное отступничество фиванцев, отчетливо просматривались финансовые интересы. Согласно этому соглашению, Нейтикерт (то есть ее отец) получала все имущество, которое принадлежало божественной супруге «как в сельской местности, так и в городе». Кроме того, самые влиятельные фиванские чиновники обязались неукоснительно поставлять ей провизию изо дня в день, каждый месяц. Список дарителей возглавлял Монтуэмхет, который обещал поставлять хлеб, молоко, сладости и травы каждый день, а также трех быков и пять гусей на месяц — в общем, он взял на себя значительные обязательства. Вместе с ним свою преданность новой династии в качестве дарителей выразили жена-нубийка и сын Монтуэмхета.
На исторической встрече 656 года в Ипет-Суте присутствовали все влиятельные фигуры недавнего прошлого. Монтуэмхет был последней значительной личностью из старой фиванской аристократии. Шепенупет и Аменердис вместе с Хархебисом, верховным жрецом Амона и внуком Шабаки, представляли старую династию. Сематауитефнахт воплощал новую власть на севере. И наконец, за виновницей торжеста, юной царевной Нейтикерт, стояли саиссцы, новые владетели Египта. Церемония значила не меньше, чем смена караула.
Чтобы укрепить только что обретенную власть в Верхнем Египте, Псамметих отправил в Фивы одного из своих лучших полководцев. Его задачами было: сдерживать центробежные настроения, сформировать новый гарнизон в Абу и следить за событиями в Нубии. Дипломатия, подкрепленная силой, была отличительной чертой Саисской династии, и новые фараоны не собирались позволить Танутамону, его наследникам и сторонникам затевать новую смуту на юге.
Однако гордость и самолюбие не позволяли нубийцам смириться с потерей. После смерти Танутамона (653) новые правители Куша снова обратили хищные взоры на север. Восстановив силы и усовершенствовав стратегию, они терпеливо ждали случая вернуть потерянные земли. Такая возможность представилась в 593 году. Недавно взошедший на египетский престол Псамметих II (595–589), внук Псамметиха I, казалось, был занят событиями на Ближнем Востоке. Нубийцы собрали в Нижней Нубии огромную армию и готовились нанести удар. Это была грубая ошибка. У Псамметиха II была одна черта, которая решительно отличала его от деда: у него не было ни нужды, ни желания потворствовать претензиям кушитов. Верхний Египет вот уже как полвека находился в сфере влияния Саиса. Нейтикерт наконец стала божественной супругой, а все высокие должности в фиванской иерархии заняли сторонники новой династии. Впервые за почти пять веков долина Нила вновь была объединена под властью одного фараона. И нубийцам уже не под силу было изменить это.
Чтобы предупредить готовящееся вторжение, Псамметих II немедленно отправил на юг войска и лично вел их до Абу. Передовые отряды, состоящие из карийских, ионийских и иудейских наемников, остановились в храме Абу Симбел, где на ногах колосса Рамзеса II высекли свои имена. На своем пути они захватили и разрушили до основания Пнубс, находящийся на месте древней столицы, Кермы. Пробираясь через горы трупов, воины Псамметиха, как говорят, «брели в крови, как в воде»[365]. Египетская армия не остановилась, пока не достигла Напаты. Египтяне разграбили и сожгли царский дворец, а также разбили царские статуи, символически отомстив кушитам. Вернувшись в Египет, Псамметих II приказал стереть со всех статуй, даже принадлежащих частным лицам, имена Пианхи, Шабаки и других нубийских фараонов вплоть до Танутамона. Он преследовал цель посредством и силы, и магии стереть память о кушитах со страниц египетской истории. После 135 лет взаимной вражды между Саисской и Кушитской династиями, когда больше половины этого времени баловнями судьбы были последние, месть и впрямь была сладка.
Кратковременный расцвет
Ассирийцы были не из тех, кто с легкостью отпускал захваченные земли. На покорение Египта Ашшурбанипал затратил немало усилий, и факт усиления Саиса должен был обеспокоить его. Однако Псамметиху удалось избавиться от ассирийской зависимости, а Ниневия никак не отреагировала. Причиной этого были неурядицы, начавшиеся в самом сердце Ассирии, а именно — новый подъем ее давнего врага, Вавилона. После смерти Ашшурбанипала на трон Вавилона взошел энергичный царь, который собирался вернуть обратно все земли, завоеванные ассирийцами. Ассирии пришлось поступиться имперской гордостью и перед лицом новой опасности заключить союз с Египтом.
Поначалу союзникам сопутствовал успех. Псамметих I дошел со своей армией до Кархемиша — древнего города на берегах Евфрата. Впервые со времен Рамзеса II египтяне продвинулись так далеко. Казалось, что разгром Вавилона лишь вопрос времени — но колесо истории, вознесшее ассирийскую державу на вершину могущества, готовилось низринуть ее во тьму веков. Поэтому, несмотря на помощь союзника, в 609 году Ассирия была разгромлена, а год спустя включена в состав Нововавилонского царства.
Теперь египтяне были вынуждены защищаться сами. В 605 году египетское войско вновь подступило к Кархемишу; они предприняли отчаянную атаку на вавилонян, но потерпели поражение. Так Египет потерял последний плацдарм на Ближнем Востоке и беспомощно наблюдал за гибелью своих союзников, сраженных вавилонским мечом. Тир, Иерусалим и прочие города-государства были сметены военной машиной Вавилона. К 586 году, несмотря на ожесточенное сопротивление, Сирия, Ливан и Палестина были стерты с карты как независимые государства, Иудея порабощена — и евреям, переселенным в Вавилон, не оставалось ничего другого, как оплакивать свою судьбу.
Египет столкнулся с угрозой вторжения. Уахибра (по-гречески Априй, 589–570), сыну Псамметиха II, в 582 году удалось остановить наступление вавилонской армии. Однако он прекрасно понимал, что для защиты Египта ему потребуются союзники. Как и отец, Априй ориентировался на греческий мир и позволял карийским и ионическим наемникам занимать высокие должности в египетской армии. Те с отличием служили при Псамметихе I и Псамметихе II и готовы были сделать это снова.
Хотя при нынешних обстоятельствах такая политика была необходимой, у военачальников-египтян она вызвала неприязнь, так как по сравнению с удачливыми чужеземцами те чувствовали себя обделенными. Последней каплей, которая переполнила чашу их терпения, стало катастрофическое поражение в Ливии в январе 570 года. Выжившие остатки египетской армии подняли массовое восстание. На подавление мятежа Априй послал Яхмоса, одного из лучших полководцев. Но тот, вместо того чтобы навести порядок, возглавил восставших. Они провозгласили его царем.
Вернувшись в Египет во главе мятежной армии, Яхмос двинулся на Саис, захватил его и вынудил Априя отступить в сильно укрепленный дворец в Мемфисе. К августу вся западная часть Дельты признала мятежника фараоном под именем Яхмоса II. В октябре Априй решил вернуть себе трон и двинулся в поход на Саис. Яхмос выступил ему навстречу и нанес сокрушительное поражение. Спасаясь, Априй бежал… в Вавилон. Царь Навуходоносор нарадоваться не мог такому счастью, и он-то уж не упустил превосходной возможности вмешаться во внутренние дела Египта и посадить на трон Гора свою марионетку.
Осознавая масштабы надвигающейся опасности, Яхмос II (570–526) принял срочные меры, обеспечивающие защиту от готовящегося вторжения. Он заключил союз с Киреной, греческой колонией на северном побережье Ливии, основанной в VII веке, а греческий гарнизон в восточной Дельте, который подозревал в симпатиях к Априю, удалил. То было время прагматиков, а не идеологов. В 567 году вавилонские войска, возглавляемые свергнутым царем, попытались напасть на Египет с суши и с моря, но потерпели поражение. На этот раз Априю не удалось спастись — его пленили и предали смерти.
Несмотря на постыдное поведение Априя в последние годы, Яхмос-победитель похоронил его с царскими почестями. Новый фараон уверенно держал руку на пульсе общественного мнения; хотя в сатирических текстах его и именовали «простецким парнем» (разумеется, чтобы обеспечить поддержку египтян-военных), он изо всех сил старался публично позиционировать себя как благочестивого и законного правителя.
Однако тех, кто поддержал Яхмоса, ожидая, что он покончит с засильем греков, постигло разочарование. Верный своей антивавилонской политике, Яхмос открыто заигрывал с греческими полисами. После опустошительного нашествия «народов моря», греки в течение IX века создали ряд независимых городов-государств (полисов). В VII–VI веках греки основали ряд колоний на побережье Средиземного и Черного морей. Основой их благосостояния была свободная торговля, из-за чего усиление Вавилонского царства они воспринимали как угрозу своему процветанию.
Кроме политического, у фараона был и военный интерес в союзе с греками, поскольку греческие наемники высоко ценились на Ближнем Востоке. Фараон совершал щедрые пожертвования греческим храмам (например, выделил большую сумму на восстановление Дельфийского храма, пострадавшего в результате пожара) и даже женился на греческой принцессе. Но основной целью его политики было привлечение в Египет греческих купцов. Переселенцы с ионического побережья стали обживать Дельту еще при Псамметихе I. Наемники превратились в предприимчивых дельцов, и многие из них разбогатели на торговых операциях, ввозя из Греции оливковое масло, вино, а самое главное — серебро. В свою очередь, они экспортировали египетское зерно в Грецию.
Такое прибыльное занятие не могло не привлечь внимания фараона, и Яхмос хотел получить свою долю прибыли. Под предлогом «предоставления» грекам зоны свободной торговли он принял закон, ограничивающий их торговую деятельность городом Навкратис, который удобно располагался всего в 16 км от Саиса. Это позволяло ему контролировать торговлю с Грецией и получать с нее прибыль, одновременно создавая ему образ просвещенного спонсора.
Благодаря покровительству со стороны правительства и праву самоуправления Навкратис очень быстро превратился в самый оживленный порт в Египте. К тому же это было космополитическое место, где киприоты и финикийцы жили бок о бок с уроженцами Милета, Самоса и Хиоса. У некоторых греческих общин были собственные храмы. Так, хиосцы поклонялись Афродите, а самосцы — Гере. Был даже общеэллинский храм — так называемый «Элленион», где представители разных общин могли собираться, чтобы почтить греческих богов.
Но у этого показного благочестия была и обратная, порочная сторона. Во всем греческом мире Навкратис славился доступностью своих женщин. Как верно подметил Геродот, это было «хорошим местом для красивых куртизанок». Одна из них, уроженка Фракии по имени Родопа, была выкуплена Хараксом, братом знаменитой поэтессы Сапфо.
При мудром и изворотливом Яхмосе II Египет пережил кратковременный ренессанс. Процветающее и уважаемое соседями государство вновь могло претендовать на роль лидера в регионе. Видевший сначала ассирийцев, затем вавилонян Египет в конце концов добился статуса ключевого игрока в хитросплетениях международной политики. К тому же он сильно изменился, став более полиэтническим и мультикультурным, чем был раньше. Долина Нила, магнитом притягивающая чужестранцев, неизменно ассимилировала их, постоянно становясь сильнее. И египтяне свято верили, что заслуга в этом принадлежит их богам.