Конец невинности (2175–1541 годы до н. э.)
Наш образ Древнего Египта в основе своей сформирован сохранившимися памятниками. Древнее царство с его пирамидами и Новое царство с его храмами и гробницами оказывают сильное влияние на воображение обывателя, в то время как период, лежащий между ними и почти не оставивший следа в архитектуре — это забытые темные века, чье существование лишь признается.
Тем не менее социальные и политические события, имевшие место в течение этого полузабытого периода, глубоко и долго влияли на ход истории Древнего Египта. Слабость наследственной монархии, угроза голода, связанная с изменением климата, опасность безудержной иммиграции и непредсказуемые последствия тесных связей с другими государствами — благодаря этим жестоким урокам до сознания египтян дошло, что в развитии их цивилизации настал переломный момент. Эти жестокие уроки, не раз приводившие многие цивилизации на грань краха, пришлось усвоить и египтянам.
Тем не менее среди этого хаоса в Египте во второй раз наблюдается значительный культурный расцвет. Среднее царство было золотым веком литературы, когда появились многие произведения великой классики. От героической «Повести о Синухе» до удивительных сюжетных переплетений «Сказки о потерпевшем крушение», от открыто пропагандистских «Пророчеств Неферти» к тонкой риторике «Красноречивого поселянина» и от метафизической «Беседы разочарованного с его душой» к пародийной «Сатире ремесел» — литературные произведения Среднего царства показывают древнеегипетское общество во всей его сложности и противоречивости. Археологические находки прозаичны и не затрагивают чувств, тогда как сохранившиеся литературные творения древних египтян позволяют нам включить воображение, увидеть мир таким, каким они видели его. Поэтому Среднее царство кажется более близким нам, более материальным, чем многие другие периоды египетской истории. Мы можем ощутить его аромат.
Это было также время непревзойденного мастерства ювелиров и скульпторов, время торговли с соседями и завоеваний. Фивы, прозябавшие в провинции, выросли и стали городом общенационального значения. Большая часть Нубии была завоевана и захвачена. Египет вышел на мировую арену, обещая в дальнейшем вырасти в империю. Конец эпохи пирамид и крах центральной власти в Первый переходный период, возможно, предвещали очередное падение Древнего Египта. Однако вместо этого произошло возрождение, хотя и сопровождавшееся весьма жестокими переменами.
Во второй части нашей работы описаны головокружительные взлеты и падения египетской цивилизации на протяжении шести веков между концом Древнего царства и началом Нового. Положение фараонов в государстве, дворцовая культура и жизнь обычных египтян сменялись как на американских горках: от политической раздробленности и гражданской войны к восстановлению централизованного контроля и возрождению культуры, а затем — к вторжению чужеземцев и угрозе полного исчезновения. В эти бурные времена были безжалостно разрушены иллюзии египтян о том, какое место они занимают в мире. Тем не менее цивилизация фараонов была далека от краха, а всеобщая потеря уверенности в том, что раньше казалось незыблемым, стала плодородной почвой для новых идей.
Несомненно, в этом также сыграли роль усиление регионов и влияние местных традиций. В этой атмосфере нововведений верования, связанные с загробной жизнью, и в частности похоронные ритуалы, претерпели глубокие изменения. То, что ранее предназначалось лишь для царей, теперь стало достоянием более широких слоев населения — а затем было адаптировано, переработано и зафиксировано в виде законов. В мире, где ни в чем нельзя быть уверенным, обещание загробной жизни для всех давало толику спокойствия. Конечным результатом стал ряд принципов и методов, которые переживут историю Древнего Египта и окажут влияние на более поздние религии, включая христианство.
Если говорить о политической сфере, то потрясения гражданской войны и ее долговременные последствия вызвали введение жестких мер безопасности и репрессий повсюду в долине Нила. Деспотическое, авторитарное правление — вот что более всего определяло дух времени Среднего царства. Этот период более, чем какой-либо другой в истории фараонов, бросает вызов нашему образу Древнего Египта, увиденному сквозь розовые очки.
Глава 6. Гражданская война
После нас — хоть потоп
Смерть Пепи II в 2175 году, после правления рекордной продолжительности, вызвала династический кризис — более серьезный, чем все трудности, с которыми Египет сталкивался со времен основания государства, то есть почти за тысячу лет. В эпоху Древнего царства споры о престолонаследии тоже вспыхивали время от времени, но даже после дворцовых переворотов влиятельным консервативным силам при царском дворе всегда удавалось вернуть прежний порядок и восстановить статус-кво.
На сей раз все было иначе. Назначенный преемником Пепи его сын Немтиэмсаф II взошел на престол, но его правление было недолгим. Должно быть, он был уже очень стар, когда умер его столетний отец. Следующим правителем был Нейтикерт Сиптах, чье право на наследование было сомнительно. Нельзя даже уверенно судить о том, какого пола был этот человек: судя по имени, это мужчина, но более поздняя традиция идентифицировала Нейтикерт как правящую царицу![46]
Это показательный пример беспорядка, который теперь творился в царской семье, правительстве и во всем Египте. Государственные стройки прекратились, это же касалось и экспедиций, которые отправлялись за его пределы на поиски добычи. Нерешительное, озабоченное внутренними проблемами правительство не жаждало затевать рискованные предприятия за рубежом. На отдаленной заставе Эйн-Эсил в оазисе Дахла, который на протяжении поколений был защитой от вторжения чужеземцев, поджог опустошил дворец губернатора и разрушил северную часть города. Заставы в пустыне были покинуты — а с ними и передовые оборонительные рубежи Египта. Цивилизация строителей пирамид достигла низшей точки своего развития.
После Нейтикерта (который не оставил ни памятников, ни даже надписей) трон переходил от одного слабого правителя к другому. Почти каждый, в чьих жилах текла хотя бы капля царской крови, — и, несомненно, несколько человек без капли таковой — заявлял свои права на престол. На протяжении двадцати лет после смерти Пепи II — меньше поколения — Египет стал свидетелем прихода и ухода семнадцати царей. Период правления десяти из них совокупно охватывает жалкие шесть лет. Неудивительно, что более поздние летописцы были откровенно сбиты с толку и в итоге изобрели совершенно фиктивную VII династию.
Да и VIII, эти семнадцать эфемерных «монархов», наследовавших Немтиэмсафу II, вряд ли были достойны звания династии. Пятеро из них безуспешно пытались произвести впечатление законных наследников, используя тронное имя Пепи II (Неферкара) как собственное. Другой сослался на еще более древнего правителя V династии. Однако все они быстро уступили конкурентам. Большинство записей о правителях, которые дошли до нас из этой безумной фазы древнеегипетской истории, датированы первым годом правления каждого из них. Как будто зная, что его правление вряд ли продлится долго, каждый новый правитель принимался за работу как можно быстрее, понимая, как мало ему остается править, прежде чем власть снова ускользнет из его рук. Так ничем более не прославившийся царь Ити снарядил экспедицию в карьеры Вади Хаммамат за камнем для пирамиды, которая никогда не будет построена. Другой правитель, Иемхотеп, отправлял такие экспедиции, как будучи наследным принцем, так и став царем, — но также не оставил после себя памятника.
Единственным правителем VIII династии, которому удалось выполнять свои обязанности больше года — если точно, два года, один месяц и день — и оставить своего рода памятник, был Иби. Начиная с Пятой династии, египетские монархи, кажется, испытывали любопытную слабость к именам, которые кажутся нам ребяческими, — от Изи и Ини до Тети и Пепи, Неби, Ити и Иби. Это поневоле наводит на мысли об атмосфере изнеженности в царских покоях.
Легко представить, какая лихорадочная деятельность охватила двор и то, что осталось от царских мастерских, когда новоиспеченный царь объявил о своих планах — построить пирамиду в Саккаре, где со времен Неджерихета традиционно хоронили монархов. Недавний опыт показал: время стоит дорого. Исходя из политического положения, архитекторы предложили Иби мемориал, который мог быть достроен прежде, чем колесо фортуны повернется снова, приведя к власти очередного правителя. В результате появилась конструкция, которую с трудом можно назвать пирамидой. Хотя ее нарочно возвели поблизости от пирамиды Пепи II, по меркам Древнего царства она была крошечной. В ее основании — квадрат со стороной в 103 фута (60 древнеегипетских локтей, или 31,4 метра). С высотой всего шестьдесят футов по проекту, она имеет тот же размер, что и пирамиды жен Пепи II — истинное унижение для того, кто объявил себя сыном Ра. Чтобы обеспечить строительство в минимальные сроки, ядро пирамиды делалось из глины, булыжников и обломков известняка — едва ли это был рецепт устойчивости и долговечности. Ведущий вниз коридор и подземная погребальная палата покрыты резьбой с отрывками из «Текстов пирамид», а против восточной стороны пирамиды возведена часовня из сырцового кирпича, которая служила поминальным храмом. Но наружную облицовку даже не начали укладывать: время догнало Иби. Все же он был единственным прямым преемником Пепи II, который хотя бы попытался построить свою пирамиду.
И в других областях жизни правящие круги, бросая вызов собственному бессилию, продолжали действовать так, словно ничто не изменилось. Самые замечательные документы, которые сохранились от VIII династии, — это царские указы из храма Мин в Гебту на восточном берегу Нила в Верхнем Египте. С доисторических времен Гебту процветал, будучи воротами к Восточной пустыне и ее богатым источникам полезных ископаемых. Местный бог изобилия, Мин, был признан национальным божеством еще на заре египетской истории, и центр его культа получил поддержку царей с самого начала Первой династии. К концу Древнего царства Пепи I и Пепи II достроили храмовые здания и пополнили их сокровищницы. Их преемники из поздней VIII династии поддержали эту традицию, но итог был иной.
К примеру, царь Неферкара выпустил три указа и выставил их на всеобщее обозрение в храме. Их цель состояла не в том, чтобы преумножить достояние храма или освободить его служителей от государственной службы. Она была в целом более практической и политической: объявить о назначении царского слуги, Шемаи, на должность губернатора Верхнего Египта — что подразумевало ответственность за все двадцать две области от Первого порога до предместий Мемфиса — и утвердить право его сына, Иди, наследовать должность номарха (губернатора провинции) Гебту. Слабые правители VIII династии нуждались в любых союзниках, каких могли собрать, и были не прочь воспользоваться правом царя продвигать и награждать своих сторонников в регионах.
Это снижение роли монархии еще более заметно у преемника Неферкара, Неферкахора. В течение единственного дня — вероятно, это был день его вступления на престол (ок. 2155), царь издал целых восемь указов, которые были представлены в храме в Гебту. Все восемь также касались продвижения Шемаи и членов его семьи. Сам Шемаи был назначен на должность визиря, в то время как его сыну досталась должность губернатора Верхнего Египта (хотя со значительно менее обширной сферой компетенции). Второй сын Шемаи был назначен на должность в штате храма — решение, ознаменованное тремя отдельными указами, каждый из которых был адресован отдельному члену семьи мужского пола. Еще одним указом Шемаи и его жене назначались жрецы, отправляющие похоронные обряды — привилегия, ранее доступная лишь членам царской семьи. Столь же характерны и их погребальные памятники, вновь открытые в наше время, — они сделаны из красного гранита, материала, тесно связанного с солнечной символикой и считавшегося исключительной привилегией царской семьи.
Причина всех этих почестей разъяснена в первом из указов Неферкахора, где перечислены звания и почести жены Шемаи — Небет. Она была, ни много ни мало, «Старшей дочерью царя и его единственной любимицей». Едва получив трон, Неферкахор явно решил использовать краткий период своего правления, чтобы осыпать ближайших родственников царскими почестями и дарами. Классическое поведение мелкого диктатора.
Последний из «указов Гебту», датированных периодом правления преемника Неферкахора, Нефериркара, запрещал кому бы то ни было повреждать погребальные памятники Иди, сына Шемаи и Небет (ныне выдвинутого на должность визиря) или покушаться на его подношения. Хотя указ был издан в столице, он стал последним вздохом мемфисской монархии. Его малодушный фаворитизм сигнализировал «о почти презренной зависимости фараонов в Мемфисе от лояльности влиятельной землевладельческой знати Верхнего Египта»[47].
Несмотря на кажущееся установление экономической стабильности и связанное с ней процветание таких местных культов, как культ Мина в Гебту, царская власть стремительно слабела. В лице Нефериркара, который получил имя в честь прославленного монарха V династии, но в действительности был правителем разрозненных клочков земли, система царского правления, которая служила Египту на протяжении тысячелетия, нашла свой бесславный конец. Политическая элита и страна в целом оказались совершенно не подготовлены к тому, что могло за этим последовать.
Великие люди, великие идеи
С крахом центральной власти Египет распался по границам регионов, возвратившись к порядку, который имел место перед образованием государства тысячу лет назад. Как и прежде, главным определяющим фактором оставалась география долины Нила — в особенности распределение ирригационных зон. Три самых южных области сформировали одну естественную единицу, четвертая и пятая области — другую, и так далее вниз по реке. Логическим продолжением политического и экономического усиления номархов (этот процесс начался несколькими веками ранее) стало появление различных местных правителей, которые де-факто добивались независимости.
Однако царский титул как модель правления настолько укрепился в душах египтян, что замена его чем-то другим была философски и теологически невозможна. Таким образом, один из этой новой когорты правителей, пусть даже властвующий над ограниченной территорией, неизбежно должен был заявить претензии на звание царя, а собратьям-вождям пришлось бы признать его, хотя и против воли, своим сюзереном — или, скорее, первым среди равных.
Сильной личностью, которой удалось достичь подобного признания, стал Хети из города Гераклеополис (ныне Ихнасья эль-Мадина), что в Среднем Египте. По утверждению позднего египетского историка Манефона, он был ужаснее, чем кто-либо из предшествующих правителей; возможно, это мнение отражало тот факт, что указанный принц подкрепил свои претензии на престол силой, заставив противников подчиниться путем устрашения. «Дому Хети» предстояло править в течение полутора веков (2125–1975), но это было лишь правление, а не господство. Даже в своей собственной области новая династия не была признана или одобрена всеми.
В самом центре территории, подвластной Гераклеополису, местный правитель, тоже претендующий на титул «царь Хуи», построил крупную кирпичную гробницу, равную по размерам многим из пирамид Древнего царства: этот акт смелого lese-majeste[48]был совершен буквально в двух шагах от Саути (современный Асьют) — города, самого лояльного к династии Гераклеополиса. В соседних алебастровых карьерах Хатнуба номархи оставили указания о своих экспедициях, помеченные годами собственного правления, избегая каких-либо упоминаний царской власти. В своих гробничных автобиографиях в Бени Хасан и в других местах чиновники крайне редко упоминали царя и были примечательно скромны в рассказах о собственной карьере — это совершенно нехарактерно для древних египтян и служит верным признаком того, что их лояльность пошатнулась. При такой непопулярности в самом сердце страны Хети и его потомки жили бы в мире грез, считай они, что их номинальную власть долго никто не станет оспаривать.
Однако смертельный удар династии нанесли не враги, а ее неспособность исполнить основную обязанность, возложенную на царя, — накормить людей. Ряд низких паводков Нила ослабил государственную экономику еще во время господства Пепи II. Теперь, в отсутствие эффективно действующей центральной власти, начали сказываться отдаленные последствия нехватки воды на полях. На страну обрушился голод, бросая вызов способности провинциальных губернаторов заботиться о собственных гражданах. Некоторые, несомненно, использовали кризис для дальнейшего продвижения во власти: выступив в это трудное время в роли спасителей, они завоевали как поддержку местного населения, так и более широкую славу. Человек по имени Мерер хвастался: «Я хоронил мертвых и кормил живых всюду, куда бы ни шел, когда случился этот голод»[49]. Его современник Ити стал известен тем, что «в годы боли» накормил свой родной город Имитру и «дал Верхнему Египту ячмень для Иуни и Хефата, [но лишь] после того, как насытил Имитру»[50].
Анхтифи, губернатор третьей области Верхнего Египта со столицей в Хефате (современный Моалла), пошел еще дальше, заявляя, что распорядился направить припасы в помощь пострадавшим территориям от Абджу на севере до Абу на юге. Он объявил себя природным властелином семи самых южных областей — той самой территории, которая была назначена губернатору Верхнего Египта в последние дни VIII династии. Если он оказался способен позаботиться о населении, когда «весь Верхний Египет умирал от голода»[51], то он, конечно, был подготовлен к тому, чтобы стать их политическим лидером. Но долгосрочные устремления Анхтифи простирались далеко за пределы его собственной территории. На своей гробнице в Хефате, которая устроена на склоне естественного холма, имеющего форму пирамиды (единственное подходящее место упокоения для настоящего египетского правителя), он описал детали своей карьеры, чтобы потомки помнили его успехи.
Анхтифи рано продемонстрировал умение рассчитывать свои маневры. Еще до получения высшей должности он пригласил членов Совета надзирателей Верхнего Египта, который базировался в Тьени, чтобы те посетили вверенную ему область с инспекцией. Несомненно, это дало ему возможность подольститься к правительству Гераклеополиса и одновременно оценить его сильные и слабые стороны. Определив возможности вероятной оппозиции, Анхтифи начал уверенное восхождение к власти — как только преуспел на посту номарха. Во-первых, он захватил соседнюю провинцию Джеба под предлогом спасения ее от неумелого руководства (что всегда было удобным оправданием захвата земель). По его собственной версии, он сместил предыдущего губернатора, Хуу, руководствуясь божественным провидением:
«Гор привел меня в провинцию Джеба ради жизни, процветания и здоровья, чтобы привести ее в порядок… Я нашел Дом Хуу… во власти смятения, управляемым негодяем. Я позволил человеку схватить убийцу своего отца, убийцу своего брата, чтобы привести в порядок провинцию Джеба… всякое зло, которое ненавидят люди, было уничтожено»[52].
Затем Анхтифи продолжил формировать стратегический союз (который, несомненно, держался на угрозе применения силы) с областью Абу, обеспечив себе эффективный контроль над тремя самыми южными областями. Вместе они сформировали прекрасный трамплин для более широких территориальных устремлений Анхтифи — хотя публично он все время заявлял о верности царю Гераклеополиса.
Однако в то время как Джебу и Абу ему удалось склонить на свою сторону относительно легко, четвертая и пятая области, со столицами в Фивах и Гебту, занимали прямо противоположную позицию — не в последнюю очередь потому, что образовали оборонительный союз именно на случай подобного нападения.
Сосредоточив силы на своей северной границе, Анхтифи напал на территорию Фив. Его армия разрушила гарнизонную крепость в Иуни и чувствовала себя как дома в пустыне западнее Фив, у «черного хода» города. Фиванцы отказались выйти и вступить в бой с врагом и выжидали. Анхтифи принял это бездействие как признак слабости, но просчитался. Уже через несколько лет все три области, где правил Анхтифи, подпали под власть Фив. Фивы, а не Хефат, стали стартовой площадкой для кампании национального воссоединения.
Возвышение Фив
Губернаторы фиванской провинции также были лишь формально верны своим повелителям из Гераклеополиса. Современник Анхтифи, Интеф Великий из Фив, публично именовал себя «возлюбленный царем». Он даже согласился представлять Фивы на большом собрании номархов, созванном властями Гераклеополиса — возможно, в ответ на военную агрессию Анхтифи. Примечательно, что Интеф не прибыл сам, вместо этого отправив на совет главнокомандующего своей армией. Таким образом Интеф передал коллегам-номархам и царю Гераклеополиса тщательно рассчитанный намек: есть правитель с достойной уважения личной армией, и у него есть более важные и неотложные дел, на которые он готов тратить свое время, чем сидеть вокруг стола с простыми провинциальными губернаторами.
Заверения в верности были принесены легко. Но они не отменяли того факта, что Интеф был плотно занят стратегическими маневрами, призванными усилить Фивы и поставить их во главе великого союза. Ясным сигналом, говорящим об истинных намерениях Интефа, стало принятие им звания «Великий повелитель Верхнего Египта» — не только Фив. По меньшей мере одна из областей, а именно Иунет, поняла это послание и приняла сторону Интефа, признав его политический вес в регионе.
Это отступничество было серьезным ударом по царству Гераклеополиса. Со времени возвышения Дома Хети провинция Иунет стойко сохраняла верность династии. Ее губернатор гарантировал долгую преданность не только в своей области, но и в двух соседних. Теперь, когда Фивы становились влиятельной силой, Гераклеополис столкнулся с расколом во всей южной области.
Его реакция была политичной и потенциально провокационной: в провинцию Гебту, зажатую между Фивами на юге и Иунет на севере, назначили лояльного губернатора. В действительности выбор был невелик, необходимо было пристально наблюдать за намерениями фиванцев. Новый назначенец, Усер, признал важность этой задачи и перенес столицу своей провинции из Гебту, где она находилась традиционно, в город Иушеншен (современный Хозам), прямо на границе с провинцией Фивы. Отсюда он мог в буквальном смысле наблюдать за врагом собственными глазами.
Провинция Гебту имела большое стратегическое значение. Мало того, что это были ворота в Восточную пустыню. В юрисдикцию ее правителей входили также дороги, проходящие через Западную пустыню. Они вели от определенного пункта на западном берегу Нила, непосредственно напротив Иушеншена, к оазисам Сахары. Усер и его царственный господин отлично знали, что Фивы уже установили военное присутствие в Западной пустыне в рамках оборонительного союза против Анхтифи, направив туда контингент своих солдат. Было жизненно важно не позволить им укрепить этот опорный пункт. Если Фивы получат контроль над караванными путями Западной пустыни, их правители будут в состоянии обойти любую преграду в долине Нила и получить прямой сухопутный доступ к священному городу Абджу — драгоценному камню в короне Гераклеополиса и резиденции губернатора Верхнего Египта. Такое бедствие, конечно, стало бы началом конца Дома Хети.
Ответом Интефа из Фив на эту ситуацию стал новый идеологический ход, как всегда, тщательно рассчитанный: он продемонстрировал свои намерения, пополнив растущий список своих титулов еще одним (в этом плане он был типичным представителем древних египтян). Назвав себя «доверенным лицом царя при узкой двери Южной пустыни»[53], он, по сути, напрямую оспаривал полномочия Усера, наместника Гебту, как «Смотрителя Восточных и Западных пустынь». Союз Фив и Гебту, который изначально был не более чем «браком по расчету», теперь был фактически расторгнут. Вместо этого теперь обе области открыто конкурировали за контроль над важными путями через пустыню.
Вскоре конкуренция титулов переросла в прямой конфликт. Фивы совершили набег через границу и разрушили город Иушеншен. Гебту ответил яростным сопротивлением, отбросив захватчиков и захватив в плен их воинов. Верховный жрец Гебту приказал восстановить Иушеншен, но мало кто сомневался, что это было лишь первым приступом затяжной кампании фиванских агрессоров. Люди Гебту вооружались для битвы, которая, как они знали, должна была прийти на их землю.
Среди пленных, захваченных войсками Усера во время нападения на Иушеншен, выделялись «люди Меджи и Уавата» — нубийские наемники, которые служили в фиванской армии[54]. Начиная с египетских кампаний, направленных против «жителей песков» во времена ранней VI династии, солдаты-нубийцы играли важную роль в египетской военной стратегии, особенно славились нубийские стрелки благодаря своей храбрости и мастерству. Многие молодые нубийцы знали, что смогут достичь богатства и славы, присоединившись к иностранной армии, а не оставшись на обедневшей родине. Поучительная современная параллель — роль непальских гуркхов в британской армии.
Хотя в ходе конфликтов Первого Междуцарствия, видимо, все стороны в той или иной степени пользовались услугами нубийских наемников, лишь фиванцы сделали их основным элементом своих ударных сил. Целая колония нубийских солдат разместилась в Инерти, на южной границе провинции Фив. Переняв египетские погребальные обычаи, они, тем не менее, сохранили сильное чувство своей национально-культурной уникальности — необычное исключение из правила полной ассимиляции. Статус бравых воинов явно усиливался самим фактом их этнической принадлежности. Во время войны старые предубеждения рассеиваются. Египетская цивилизация менялась изнутри самыми неожиданными способами.
Когда приходит время, приходит человек. Преемник Усера на посту номарха Гебту, некто по имени Тьяути, был тем решительным лидером, лучше которого его повелителям было не найти. Деяния Тьяути по сопротивлению фиванской экспансии стали известны лишь недавно, когда были обнаружены надписи на отдаленном склоне в Западной пустыне. Надпись гласит о героической борьбе, которую он вел, чтобы сохранять доступ Гераклеополиса к дорогам в пустыне, и о его непримиримом противостоянии Фивам. Назвавшись «доверенным лицом царя при узкой двери в пустыню Верхнего Египта»[55] — звание, которым он сознательно противопоставлял себя Интефу и его претензиям, — Тьяути открыто бросал вызов своему противнику из Фив.
Обе стороны знали, что дороги через Западную пустыню, позволяющие сократить маршрут по большой излучине Нила близ Кены, — ключевая цель: окажись они в руках Фив, и Абджу, и весь Средний Египет стали бы уязвимы для нападения; окажись они в руках Гераклеополиса — и опасности подверглись бы главные населенные центры западных Фив.
Должно быть, боевому духу Гебту был нанесен горький удар, когда преемник Интефа Великого на посту правителя Фив, еще один Интеф (популярность этого имени создает серьезную путаницу), захватил контроль над горой, позволяющей наблюдать за главной дорогой через пустыню и успешно перекрывать движение по ней. Ответ Тьяути был незамедлительным и вдохновенным: он просто построил другую дорогу параллельно этой — немного севернее, с конечным опорным пунктом на востоке, на территории Гебту, где было уже безопасно. Как говорил он сам, «Я сделал это, чтобы пересечь холмистый край, который закрыл для нас правитель другой области»[56].
Но успех Тьяути был недолгим. Как ни странно, его решительные действия по строительству новой, улучшенной дороги через пустыню стали причиной его собственного краха. Всего в нескольких ярдах от его памятной надписи мы видим другой, намного более короткий текст. Вот все, что он гласит: «Сын Ра, Интеф». Это означало, что фиванцы захватили новую дорогу Тьяути — несомненно, в результате стремительного марш-броска одного из гарнизонов, обосновавшихся в пустыне. Теперь, когда Гебту больше не контролировал Западную пустыню, ничто не стояло между Фивами и Абджу, административной столицей Верхнего Египта и древним местом погребения царей. В этом контексте новый титул Интефа — «сын Ра» — очень показателен. В отличие от предшественников, ему было недостаточно титула и положения провинциального губернатора или даже правителя области. Теперь он стремился к царскому трону. Требуя от вассалов называть себя древним титулом «царь», Интеф открыто бросал вызов Дому Хети. На кону был ни много ни мало трон Гора.
На линии фронта
Как бы ни были фиванцы уверены в себе, но их противники не собирались отдавать царский трон без боя. После того как гражданская война в Египте была формально объявлена, она тянулась больше века (2080–1970 годы до н. э.), оказывая влияние на жизнь четырех поколений. Военный характер этой эпохи ярко отражается в памятниках. На стенах гробниц мы часто видим сцены с участием воинов; на стелах (плитах, установленных в честь памятных событий) изображено множество людей с луком и стрелами в руках; погребальный инвентарь часто включал настоящее оружие. Никогда прежде египетское общество не было настолько военизированным. Примечательно то, что многие памятные надписи, сделанные обеими сторонами конфликта, позволяют нам восстанавливать ход войны с ее победами и поражениями — как Гераклеополиса, так и Фив.
Обретение контроля над пустынными дорогами через излучину Кены, похоже, стало основным достижением царя Интефа I. В любом случае господство этого самозванца продлилось чуть больше десятилетия — но он, по крайней мере, добился решающего стратегического преимущества, обеспечив основу для дальнейшей экспансии Фив. Его сын и преемник, Интеф II, не терял времени — он принял эстафету и возобновил военные действия с прежней интенсивностью. Его очевидное обаяние и лидерские качества вызывали фанатическую преданность среди его самых близких сподвижников-военачальников. Один из них, Хени, хвалился, что вхож к своему господину «днем и ночью». Такая преданность позволяла сплотить силы для борьбы и обещала скорый успех.
Но прежде, чем Фивы могли обрести уверенность, что одолеют силы противника к северу от Абджу, необходимо было обеспечить южный фланг. Таким образом, первая цель состояла в том, чтобы упрочить контроль Фив над бывшей политической базой Анхтифи. В конце жизни номарха либо вскоре после его смерти местное население уловило зловещие предзнаменования и решило связать свою судьбу с Фивами. Возможно, этому способствовали все еще свирепствовавший голод и общее обнищание. Люди ясно чувствовали, что их будущее будет более безопасным (или менее сомнительным), если они станут преданными сторонниками Интефа II.
В то же время Фивы преуспели в том, чтобы расширить сферу своего влияния на север, захватив три соседних области — Гебту, Иунет и Хут-сехем. Воплощая в жизнь то, на что претендовал его дед, Интеф Великий, Интеф II теперь действительно стал великим повелителем Верхнего Египта и был признан всюду как «Владыка Юга» — семи самых южных областей от Абу до границ Абджу.
В результате к середине царствования Интефа II (около 2045 года до н. э.) северная граница сферы влияния Фив проходила рядом с Абджу. Тавер (провинция Тьени) стал новой линией фронта в гражданской войне, и дороги через пустыню, которые обеспечивали прямой доступ от Фив к Абджу, наконец-то были использованы по назначению. Один из сторонников фиванцев описывает военную экспедицию, которая движется «в пыли», чтобы атаковать Тавер[57], в то время как другой рассказывает о последующем сражении и изгнании губернатора, верного Гераклеополису: «Я вошел в Абджу, который был [под контролем] мятежника. Я заставил его уйти в [свои] места из сердца города»[58].
Всё это говорит о том, что фиванцы уже перешли от соперничества к реставрации: идея гегемонии Фив могла оказаться гораздо куда более привлекательной, если бы ей удалось объявить династию в Гераклеополисе (которая считала себя законной преемницей монархии Древнего царства) «мятежниками». В этом случае экспансию Фив можно было подать как борьбу с попранием святынь, за восстановление порядка. Представлять власть воплощением благочестия всегда было любимой уловкой пропагандистов Древнего Египта.
Чтобы закрепить военную победу, Фивы обложили налогами всю территорию до Тавера и вернули доход Фивам. Окрыленный этим успехом, Интеф II использовал свой контроль над Абу, чтобы ударить по югу, по Нижней Нубии — впервые, спустя больше века, восстановив египетскую власть над землями дальше Первого порога. Казалось, продвижение Фив не остановить.
Но у событий есть свойство обращаться против тех, кто представляется себе неукротимым. В Саути, в Среднем Египте, семья номархов, особо тесно связанная с правителями Гераклеополиса, теперь подняла верноподданническое знамя, чтобы бороться против фиванского выскочки. Прежде, накануне гражданской войны, городом Саути управлял человек, названный Хети — в честь своего суверена. Он был воспитан в кругу царских приближенных как «ученик царя» и даже учился плавать вместе с царскими детьми. Достигнув высшей должности, Хети посвятил себя тому, чтобы улучшить положение своего народа, распорядившись провести по всей вверенной ему территории обширные ирригационные работы, чтобы справиться с самыми серьезными последствиями голода: «Я позволил разливу затопить старые насыпи… Всякий, кто испытывал жажду, мог напиться вволю благодаря паводку. Я дал воду его соседям, чтобы он был доволен ими»[59].
Преемник Хети, Итиби, обнаружил, что оказался перед лицом еще большей проблемы — агрессии со стороны Фив, но был также полон решимости одержать победу над бедственной ситуацией. Поэтому он ответил на набег Интефа II на Абджу яростной контратакой. Она достигла главной цели — вернуть контроль над Тавером, — но страшной ценой: священное место Абджу было осквернено во время сражения. Такой акт кощунства стал печальным пятном на царской мантии, оскорблением богов, в котором правителю Гераклеополиса пришлось впоследствии раскаиваться. Этот случай даст о себе знать позже и в итоге склонит чашу весов в пользу Фив.
Но все же его непосредственным результатом стала победа сил Итиби. Была отражена атака фиванцев, и этот новый успех вселил в Итиби уверенность. Он направил прямое послание «Владыке Юга», в котором угрожал снова применить силу, если непокорные области не склонятся перед ним и не проявят лояльности. Но собственная автобиография Итиби свидетельствует о том, что произошло дальше. Та часть стены, где было записано его вызывающее послание южным номам, впоследствии была заштукатурена — чтобы скрыть его и, таким образом, не допустить фиванских репрессий в отношении горожан Саути за то, что дали убежище такому решительному противнику. Было ли это тактичное переписывание истории выполнено по заказу самого Итиби или его потомков, но оно позволяет предположить, что через недолгое время после знаменитых побед маятник снова качнулся в сторону Фив.
Такой переменой фортуны Фивы обязаны не в последнюю очередь мастерству Интефа II как военного стратега. Он быстро понял, что Тавер станет трясиной, в которой завязнет его армия: попытка захватить и удержать Абджу могла легко связать войска на многие годы, позволяя войскам Гераклеополиса усилиться и перегруппироваться. Фланговый маневр, смелый и опасный, был единственным выходом из тупика. Как только Тавер оказался бы отрезан от остальной сферы влияния Гераклеополиса, умиротворить его стало бы намного легче.
В последние десять лет своего долгого 50-летнего правления Интеф II привел свой план в исполнение. Пользуясь контролируемыми им дорогами через пустыню для маневров в окрестностях Тавера, Интеф оборудовал новые опорные пункты в двух провинциях на севере. Лишенные поддержки, Тьени и Абджу оказались намного более легкими целями и были быстро завоеваны. Чтобы отметить победу, Интеф отправил письмо своему сопернику в Гераклеополисе, обвиняя царя Хети в том, что тот «поднял бурю» в Тавере. Послание было ясным: оказавшись не в состоянии защитить священные места Абджу, Хети утратил свое право на царский сан.
В отличие от Хети Интеф был полон решимости показать, что он является не только могущественным завоевателем, но также справедливым правителем. Жестокий в сражении, великодушный в победе, он продемонстрировал свое намерение выиграть сражение за сердца и умы, распределив продовольственную помощь по десяти провинциям своей новой территории. Таким образом, один из его близких соратников смог утверждать, что стал «великим кормильцем родины в год лишений»[60]. Конечно, такие заявления были в изрядной мере психологической игрой. Но благочестие Интефа, кажется, было неподдельным. Великолепная погребальная стела, установленная в его скальной гробнице в Фивах, примечательна не списком боевых отличий (события гражданской войны, что характерно, не упоминаются), но прекрасным гимном Ра, богу солнца, и Хатор, богине-защитнице, которая, как полагали, проживала на фиванских холмах. Стих намекает на человеческую слабость и страх перед смертью, которые скрывает личина великого военачальника:
Поручите вечерним часам:
Пусть они защитят меня;
Поручите раннему утру:
Да окружит оно меня защитой;
Я — питомец раннего утра,
Я — питомец вечерних часов[61].
Смерть царя всегда была моментом великого волнения. Насколько же сильнее, должно быть, волновались фиванцы, когда их покинул герой войны, царь такого калибра, как Интеф II! Записи о моментах смены правителя довольно редки; однако мы располагаем отчетом царского казначея Тжетжи (Tjetji), в котором отмечается, что переход от предыдущего правления к следующему проходил спокойно: «Дважды царь, Сын Ра, Интеф, который вечно живет подобно Ра… отбыл в мире к своему горизонту. Ныне, когда его сын занял его место… я последовал за ним»[62].
Фактически новому царю, Интефу III, суждено было наслаждаться лишь кратким периодом правления — оно продолжалось восемь лет (2018–2010). Господство Фив над пустынями принесло дань от «правителей Красной Земли» (вождей пустынных племен) — и голоду, который опустошал Верхний Египет более пятидесяти лет, кажется, пришел конец.
Но в то время, как экономика процветала, ход войны стабилизировался. Похоже, на поле битвы установилось что-то вроде шаткого перемирия. Господство Фив над восемью южными провинциями было безраздельным; господство Гераклеополиса над Средним и Нижним Египтом оставалось неоспоримым. И так бы все могло оставаться и впредь — но в рамках древнеегипетского мировоззрения раскол страны был проклятьем. Царь, достойный своего титула, должен был быть Правителем Двух Земель, а не просто провинциальным властелином.
Воссоединение и усмирение
Завершающее противостояние не заставило себя ждать. За Интефом III следовал молодой, энергичный правитель, который унаследовал тактическое мастерство и решительность своего деда. Нового царя, Ментухотепа, недаром назвали в честь фиванского бога войны, Менту (или Монту): он был полон решимости соответствовать ожиданиям. Он выбрал в качестве своего Горова имени фразу Санх-иб-тауи — «тот, что приносит жизнь сердцу Двух Земель». Это ясно указывало, что его самым главным стремлением было повторное объединение Египта.
Ментухотепу чрезвычайно помогли беспорядки в сердце вражеских земель. Новый номарх Саути, Хети II, столкнулся с серьезной оппозицией на собственной территории. Только демонстрация сил короны и личное присутствие царя Гераклеополиса Мерикара позволили губернатору приступить к исполнению своих обязанностей. Население Саути начинало подумывать о немыслимом, взвешивая, какие преимущества принесет переход на сторону Фив. Номарх, готовый к бою, отплыл на юг во главе большого флота — эта демонстрация силы была адресована отчасти фиванцам, отчасти собственным подданным, потерявшим покой.
Позже, на четырнадцатом году правления Ментухотепа (около 1996 года до н. э.), Тавер — вечная заноза в боку Фив — снова восстал. Это была последняя капля. Армия Фив устремилась на север, сокрушила Тавер и двинулась в центр территории, подвластной Гераклеополису. Саути пал, его номарх бежал. Ничто теперь не стояло между Фивами и их главным призом, каковым был сам Гераклеополис.
Когда армия Ментухотепа достигла столицы Дома Хети, фиванцы дали выход своему гневу, начав громить гробницы на городском кладбище. Чтобы убедительно продемонстрировать свою позицию, царь Фив немедленно назначил своим личным представителем в Гераклеополисе одного из своих наиболее доверенных последователей, поручив его заботе самое важное здание города — тюрьму. Это напоминало всем, что за судьба ожидала любого «мятежника», который был столь неудачлив, что не погиб в бою.
Безжалостность Ментухотепа не ограничилась стенами Гераклеополиса. В Тавере, источнике проблем, он посадил «надзирающего за силами правопорядка на воде и на земле»[63], требуя от него применять суровые меры в отношении жителей этой самой непокорной области. Еще один из приближенных Ментухотепа хвалился тем, что ради своего господина обложил налогом «Тавер, Тьени и [даже] дальнюю часть десятой провинции Верхнего Египта»[64]. Все это явно выглядело карательными экономическими санкциями против некогда враждебной территории.
Сторонников царя Гераклеополиса, которые попытались избежать возмездия, скрывшись в оазисах, безжалостно выслеживали. Они забыли, как хорошо фиванцы знают пустынные дороги. Царь Ментухотеп лично обратился к своим победоносным войскам, призвав их преследовать «нарушителей спокойствия», и отправился дальше — захватывать оазисы и Нижнюю Нубию. Гарнизон, размещенный в крепости Абу, служил Ментухотепу базой для кампаний против Уавата, в то время как экспедиции в Западную пустыню позволяли эффективно перекрывать возможные пути снабжения врага и уничтожать любые остаточные очаги сопротивления.
Теперь, когда его внешние границы были защищены, царь мог обратить внимание на вопросы внутреннего управления. Город Фивы, расположенный на восточном берегу Нила, в месте, где сходились дороги из Восточной и Западной пустынь, занял особое положение еще в конце эпохи Древнего царства. Будучи удобным перекрестком путей сообщения, он естественным образом стал столицей Верхнего Египта. Роль, которую правящий дом Фив сыграл во время недавней гражданской войны, сделала их претензии на особый статус еще более весомыми.
Сам город был все еще довольно невелик и окружен массивной кирпичной стеной. Улицы, плотно застроенные жилыми зданиями, зернохранилищами, конторами чиновников и мастерскими, образовывали сеть вокруг небольшого храма Амона-Ра в Ипет-Сут (современный Карнак). Как и любая столица провинции, Фивы имели собственные органы администрации. Во главе стоял градоначальник, которому помогали чиновники, ответственные за такие существенные правительственные задачи, как регистрация земли, ирригация и защита от наводнений, налогообложение.
Поскольку это был торговый центр определенной значимости, причалы вдоль реки переполняли торговцы, выгружая свои товары для покупки представителями властей и частными лицами: гончары, плотники, ткачи и кожевенники, мясники, пекари и пивовары… Улочки Фив были полны образов, звуков и запахов ремесел и стряпни — по большому счету, как и улочки любого египетского города в наши дни.
Большинство жителей были крестьянами, которые жили в простых домах из сырцового кирпича и проводили свои дни, работая в поле, как бесчисленные поколения их предков. Но город также принимал все больше богатых семей и представителей зарождающегося среднего класса — торговцев и мелких чиновников, — они строили дома побольше и в более приятных районах. Будь Фивы обычным провинциальным центром, их перспективы, возможно, так и остались бы ограниченными, но в городе, который стремился к национально значимому положению, возможности для карьеры возникали как грибы после дождя. Наступали хорошие времена.
При Ментухотепе город, где правила его династия, был формально объявлен новой столицей страны, и знатные фиванцы получили назначения на все наиболее значительные государственные посты. За административными реформами вскоре последовали теологические. Чтобы отметить заключительную стадию гражданской войны, царь изменил свое «Горово имя» на «Нетжери-хеджет», «Божество Белой короны» и теперь начал радикальную программу саморекламы и самообожествления, призванную возродить и восстановить идеологию божественности, которая основательно пошатнулась в годы междоусобиц. От Абджу и Иунета до Нехеба и Абу Ментухотеп поручил возвести ряд красивых культовых сооружений — как правило, посвященных ему самому как избраннику богов. В Иунете он принял невиданный ранее титул «живого бога, первого среди царей». Обожествление правящего монарха при жизни ознаменовало новую стадию в развитии идеологии царской власти. Ментухотеп определенно не был сторонником полумер.
Помимо прочего, он использовал эти памятники как недвусмысленное политическое послание любым оставшимся потенциальным мятежникам в северных областях Египта. На посвященной ему часовне в Иунете царь изображен в традиционной позе сокрушающего врагов — но символическая жертва представлена в виде переплетенных стеблей папируса, символизирующих Нижний Египет. Сопроводительная надпись подчеркивает эту мысль, добавляя «болота» к традиционному списку врагов Египта. На рельефе святилища Ментухотепа в Инерти, центре фиванской территории, это выглядит еще более явно. Здесь изображены в ряд четверо коленопреклоненных пленников, уныло ожидающих исполнения своей участи — быть до смерти забитыми царем. Трое из них (вполне ожидаемо) — нубиец, азиат и ливиец. Но первым стоит египтянин, представитель «вождей Двух Земель». Для нового царя Египта национальная безопасность начиналась дома.
После десятилетий войн и превентивных операций с целью полного уничтожения оппозиции Ментухотеп чувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы заявить о своем бесспорном статусе правителя воссоединенного Египта. Он сделал это типично египетским способом, приняв новое имя, третью версию своего «Горова имени»: Сема-тауи, «Тот, кто объединяет Две Земли». Фракционность и внутреннее инакомыслие «времен бедствия» остались в прошлом. Египет снова мог гордо держать голову как единая, миролюбивая страна, которой управляет бог-царь. Началась эпоха Среднего царства.
Сохранившийся мемориал Ментухотепа воплощает его намерение вновь утвердить культ правителя и представить себя самого монархом, который очистил запятнанную репутацию царственности. В ложбине между холмов, близ западных Фив, — тех самых холмов, которые впервые обеспечили его предкам преимущество в войне, — Ментухотеп приказал начать работы по возведению пышного погребального монумента. Как и приличествует гробнице объединителя, правителя эпохи возрождения, она воплотила в себе и старые, и новые идеи. Архитектурный стиль остроумно соединяет элементы гробниц его фиванских предков и мемфисских пирамид Старого царства в небывалом, новаторском замысле. Художественное оформление включает сцены сражений наряду с более традиционными изображениями царской семьи. Вокруг гробницы царя подготовили могилы для его самых близких советников и самых верных соратников. Это было намеренным напоминанием о знаменитом кладбище придворных IV династии в Гизе: придворные должны были окружать своего монарха и после смерти, как они делали это при жизни.
Но самой потрясающей частью погребального комплекса стала простая, ничем не украшенная яма, выдолбленная в скале рядом с огромной царской гробницей. Эта часть великого замысла Ментухотепа была завершена одной из первых. Яма содержала в себе обернутые в полотно тела не менее чем шестидесяти мужчин, сложенные друг на друга. При жизни они были в возрасте между тридцатью и сорока, сильными и высокими — средний рост 5 футов и 9,5 дюйма[65]. Несмотря на силу, всех их постигла одна и та же участь: раны на их телах были главным образом нанесены стрелами и тяжелыми, грубыми предметами, упавшими с большой высоты. Эти люди были рядовыми воинами, убитыми в сражении при штурме укрепленного города. Шрамы у некоторых указывают, что это были закаленные в боях ветераны. Но то, с чем они столкнулись в своем последнем испытании, было не рукопашным боем, а осадой. Стрелы и метательные снаряды, которые градом сыпались на них с зубчатых стен, сразили некоторых наповал — их плотно завитые волосы представляли собой жалкую защиту. Других воинов, раненных, но еще живых, безжалостно добили на поле боя, размозжив им черепа дубинками.
В пылу сражения их тела были брошены на растерзание стервятникам. Лишь после того, как битва была выиграна и город взят, оставшиеся в живых смогли подобрать своих мертвых, снять с них окровавленную одежду, осмотреть тела, очистить их от песка и спеленать, чтобы приготовить к погребению. Никто не попытался мумифицировать эти трупы, и для покойников не делали особенного различия по чинам. Лишь двоих военачальников спеленали чуть более тщательно и поместили в простые, ничем не украшенные гробы. Наконец, перед погребением имена покойных были записаны чернилами на льняных пеленах: обычные фиванские имена вроде Амени, Ментухотеп и Интефикер; семейные имена вроде Сенбеби («брат Беби») или Са-Ипу («сын Ипу»), а также такие, как Собекхотеп, Собекнахт и Сехетепибсобек — которые указывают на происхождение из мест, далеких от Фив, близ северных центров культа бога-крокодила Собека.
Учитывая, что эти павшие бойцы удостоились редкой чести — церемониального погребения, представляется вероятным, что они участвовали в решающем сражении гражданской войны, последнем штурме самого Гераклеополиса. Некоторые из них, возможно, были местными жителями, выступившими, тем не менее, на стороне фиванской армии против собственных правителей, и потому были отмечены особым образом.
Для царя Ментухотепа, завоевателя Гераклеополиса и объединителя Египта, сооружение братской могилы солдат рядом с его собственной было блестяще рассчитанным пропагандистским ходом. Это послужило бы ярким напоминанием и современникам, и потомкам о жертвах, которые Фивы принесли в ходе конфликта. Это заставило бы навсегда запомнить Ментухотепа как великого военачальника. И, в предвидении способа правления его преемников, это должно было укрепить легенду о царе и его «братьях по оружию» как защитниках страны.
Воинское захоронение стало предвестником и кое-чего еще: впредь для многих в «дивном новом мире» Среднего царства славная смерть стала заменой радостей жизни.