Согласно надписям на глиняных табличках, обнаруженных в Уре, который во времена правления династии Ларса[100] являлся главным портом, через который грузы по водным маршрутам попадали в Месопотамию, мореплаватели, возвращавшиеся из Телмуна, или Дилмуна, – можно почти наверняка утверждать, что так назывался остров Бахрейн в Персидском заливе, – продавали часть своих товаров в храме богини Нингал, среди которых было золото, серебро, большое количество меди, ляпис-лазурь, бусы из камня, гребни и другие изделия из слоновой кости, косметика, некоторые виды дерева и, возможно, жемчуг («рыбий глаз»). Но в то время Телмун являлся в основном центром посреднической торговли, где приезжавшие из Ура торговцы обменивали по бартеру свой товар на товар, привезенный из Маккана и Мелухи, – что стоит за этими названиями, можно только предполагать. Однако такая практика имела место не всегда. Как стало известно, во времена правления царя Саргона в Аккаде[101] суда, прибывавшие из Мелухи, Маккана и Телмуна, причаливали к берегу в гавани, находившейся рядом с Уром; откуда же отправлялись обратно. По крайней мере, часть торговых операций велась с ними напрямую, и Телмун в этом случае играл роль перевалочного пункта, а не торгового посредника. Позднее, во время правления третьей династии Ура[102], торговля с Макканом и Телмуном по-прежнему сохранялась, в то время как прямой торговли с Мелухой уже не было, хотя оттуда продолжали поступать медь, камень, дерево, изделия из слоновой кости и некоторые виды животных. Позднее, во времена правления династии Ларса, Телмун монополизировал роль торгового посредника; а где-то в период падения династии Ларса и упадка династии Хаммурапи Телмун утратил связь с центрами добывающей отрасли и источниками товарных поставок Маккана. Эта постепенно угасающая торговля указывает на то, в какой географической последовательности располагались Телмун, Маккан и Мелуха от Месопотамии. Если к этому добавить, что из Мелухи поставлялись слоновая кость, дерево и медь, вполне возможно, что под этим названием скрывается один из городов цивилизации в долине Инда, поскольку на охватываемой ею территории располагались леса, водились слоны и имелись запасы меди (в Раджастхане). Это подтверждается и археологическим материалом. Обработка слоновой кости являлась одним из ремесел, характерных для индской цивилизации; одна из жертв последней для Мохенджо-Даро резни была убита в тот момент, когда пыталась унести бивень слона. Раскопки в Месопотамии показали, что больше всего предметов индской цивилизации было обнаружено в слое, относящемся к правлению династии Саргонов, когда велась прямая торговля с Мелухой; в слое же, относящемся к правлению династии Ларса, когда прямая торговля не велась, этих предметов меньше. С учетом на протяжении многих столетий традиционно развитой в Древней Индии морской торговли можно представить себе, как многочисленные суда, перевозящие дерево, металл и слоновую кость (а почему также и не обезьян и павлинов, которых часто изображали в своих работах индийские мастера?), выходили из индийских портов, как в период расцвета индской цивилизации, так и позднее, во времена длительного периода ее постепенного угасания. Последнее выражалось как в уровне жизни людей, так и в общем уровне общества в целом, так как упадок сопровождался сокращением внешних связей как по географическому охвату, так и по общему объему. И сохранившиеся исторические источники, и археологические данные подтверждают данное предположение.
Эти факты согласуются и с результатами раскопок, проведенных недавно датской экспедицией во главе с д-ром П.В. Глобом на острове Бахрейн. Древнее поселение располагалось в северной части острова в районе Рас-аль-Калаа, где имеются источники особенно хорошей пресной воды. В ходе раскопок был обнаружен город качественно выполненной, но очень простой застройки, что говорит о том, что это было исключительно местом для торговли и оказания различных услуг. Ряд предметов указывал на связь города с Месопотамией и индской цивилизацией, особенно крупные стеатитовые печати с выпуклой и обработанной тыльной стороной и проделанными отверстиями для ношения[103], напоминавшие индские. Поскольку во время раскопок было найдено всего пять таких печатей, можно предположить, что они вряд ли местного изготовления. На них изображены как животные, так и другие предметы – бык с короткими рогами и головой, слегка повернутой в одну сторону, квадратная решетка, чем-то напоминающая ясли для корма домашних животных, – все это хоть и напоминает хараппскую культуру, но не идентично образцам среднего периода индской цивилизации, для которой круглые печати вообще были исключением. Они больше напоминают круглые печати, которые время от времени находят в Уре и других городах Месопотамии; эти печати также были явно не местного происхождения. На некоторых печатях обнаружены символы индской письменности, по которым можно догадываться, откуда происходили их владельцы. Таким образом, печати типа найденных в Бахрейне и Уре нельзя отнести ни к тем, которые использовались в городах, расположенных во внутренних районах долины Инда, таких, как Мохенджо-Даро, ни к происходящим из Шумера. Скорее мы должны связывать их с очагами начинающей просматриваться прибрежной культуры, формировавшейся вдоль морского побережья от Камбейского залива до входа в Персидский залив (скажем, остров Файлака)[104]. Для того чтобы отличать их от печатей индской цивилизации, я дал им название «печати побережья Персидского залива». На одной из них случайно сохранилось точное обозначение года, что соответствует 1923 г. до н. э.
Каким образом индская цивилизация завершила свое существование? Очевидно, что основные города, составлявшие ее сердцевину, пришли в упадок и постепенно вымерли, но насколько всеобъемлющим и всеохватывающим был упадок и насколько резким было падение, невозможно охарактеризовать лишь общими словами. Можно предположить, что упадок столь развитого и занимающего столь большую территорию общества происходил в различных местах по-разному; то же самое можно сказать о прекращении существования самой цивилизации или ее возрождении в новых формах. Что же касается Мохенджо-Даро, то здесь картина достаточно ясна: упадок был длительным, конец – катастрофическим.
Сначала об упадке. Раскопки более поздних слоев Мохенджо-Даро повсеместно показывают ухудшение как уровня культуры, так и уровня жизни в целом. Стены и полы зданий становились более ветхими, старые здания разделялись внутренними перегородками, и даже внутренние дворики, игравшие в жилище основную роль, разделялись, причем весьма неаккуратно. Крохотные домишки вырастали на развалинах пришедших в негодность общественных зданий и выходили на улицы, чего раньше не наблюдалось. То, что это продолжалось довольно долго, видно на следующем примере. Уровень основных зданий, примыкающих к северной части центрального хранилища со стороны цитадели на 6 метров, ниже сегодняшнего уровня равнины и на 3,6 метра ниже минимального уровня воды в самые засушливые периоды. Продвигаясь к этому уровню во время раскопок 1950 г., я последовательно прокапывал целый ряд строений, расположенных выше уровня цитадели и кирпичного фундамента примыкавшего к ней хранилища. Здания, расположенные в нижних слоях, были довольно хорошего качества, а по мере удаления от хранилища и цитадели, то есть в более поздних слоях, здания, причем как изнутри, так и извне, становились все более ветхими. Здания, обнаруженные на самой вершине холма на слое обломков и развалин, находятся на расстоянии минимум 12 метров от обнаруженного основания холма. В пересчете на время это означает несколько веков.
Какой бы точки зрения ни придерживаться относительно трактовки этого процесса, следует учитывать два следующих важных момента. Первый состоит в том, что в силу ежегодных разливов Инда уровень суши, охватываемый разливами, постоянно поднимается, а соответственно и поднимается уровень воды. Сегодня район Мохенджо-Даро может существовать лишь благодаря регулярному выделению средств на создание защитных сооружений и плотин. Соответственно уже во времена строительства города на затапливаемой рекой равнине значительные средства вкладывались в возведение защитных сооружений. Однако и они время от времени разрушались полноводной рекой, к тому же ситуация усугублялась тем, что помимо ежегодных разливов происходили разливы и наводнения, вызванные движениями земной коры, которые изменили нормальное направление течения в низовьях реки Синд[105]. Поэтому дома приходилось строить на безопасных возвышенностях, а не поверх слоя, нанесенного разливом, или же на платформах из глины и кирпича (такого же подхода придерживались при строительстве Лотхала, расположенного на прибрежной равнине полуострова Катхиявар). Люди, которым постоянно приходилось бороться с враждебной стихией, постепенно изматывались и в конце концов просто устали, что часто происходит с человеческими сообществами, находящимися под постоянным воздействием стресса. В совокупности эти причины и привели к быстрому упадку города.
Другой момент заключался в следующем. На строительство в Мохенджо-Даро ушли миллионы хорошо обожженных кирпичей. Миллионы тонн дерева были использованы для их обжига. Следствием этого стало обезлесивание близлежащих территорий, несмотря на возможности доставки древесины из районов верхнего течения Инда. Высаживание сельскохозяйственных культур являлось лишь частичной компенсацией ущерба; в результате это привело к уменьшению испарения влаги и сокращению количества осадков. А если на это накладывались ослабление энергии и дисциплины и ненадлежащий уход за ирригационно-защитными сооружениями, то общий упадок мог быть очень существенным. Пустыня подступала все ближе. Мохенджо-Даро, попросту говоря, в силу ли лености или излишнего рвения, разрушал ту среду, в которой жил. Город начал умирать задолго до того, как последовал завершающий удар.