Мантия, что была на Салли, позаботится о её ранении, пока у Салли не появится время заняться ею как следует.
Она потянулась к ампуле, введенной в камеру.
– Осторожнее! – сказал Том.
Она посмотрела наверх. Он посерел: не то от боли, не то от шока, не то от того и другого сразу, но был в сознании.
– Доктор Калиостро хотел испробовать это на мне, разъясняя каждый свой шаг. Это вирус, который заставляет тебя поддаваться внушению. Его наниматели… или, может, тот блондин сам по себе… платили ему за разработку вируса. Потом они собирались велеть мне забыть об этом и позволить тебе спасти меня… И я бы начал его распространять.
– Вполне в их духе, – угрюмо отозвалась Салли. – А защита от него есть?
– Вакцина, – ответил Бекворт.
Из-за двери вышла Тейюд и стала разглядывать ветеринара, наклонив голову набок.
– Вы ужасно старый и хилый, – сообщила она. – Сопротивляться пыткам бессмысленно.
Салли тонко улыбнулась, пока пыталась разобраться, как открывается камера. Бывали случаи, когда ей нравился ход мыслей марсиан.
Салли Ямашита зевнула, допив свою алкогольную эссенцию со вкусом клубники и манго. Световые шары в её квартире были приглушены. Тому требовалось выспаться.
– Я оптимальный канид, – сонно произнес Сатемкан, сворачиваясь на коврике.
Салли снова зевнула.
– Точно-точно, – согласилась она. – Лучше тебя канида на всем Марсе не сыщешь.
Мэри Розенблюм
Мэри Розенблюм, одна из самых популярных и преуспевающих новых писательниц девяностых годов, продала свой первый рассказ журналу «Asimov’s Science Fiction» в 1990 г. и с тех пор стала основным его автором, регулярно публикуя там все новые и новые произведения – на сегодняшний день их вышло более тридцати. Кроме того, её работы появлялись в «The Magazine of Fantasy & Science Fiction», «The New Space Opera», в «Книге Драконов» и во многих других журналах и антологиях. Серия повестей Розенблюм «The Drylands» («Иссушенная земля»), о юго-западе Америки, ставшем необитаемым из-за длительных засух, признана одной из самых популярных в «Asimov’s Science Fiction» – и, увы, сегодня актуальна, как никогда. В 1996 г. её повесть «Gas Fish» («Газовая рыба») получила награду по итогам голосования читателей журнала «Asimov’s Science Fiction» и в том же году была отмечена премией Небьюла.
Первая повесть писательницы – «Иссушенная земля» появилась в 1993 г., сразу завоевав престижную награду Compton Crook как лучшая повесть года; вскоре за ней последовала и вторая – «Chimera» («Химера»), а затем и третья – «The Stone Garden» («Сад камней»).
Первый сборник рассказов Розенблюм – «Synthesis & Other Virtual Realities» («Синтез и другие виртуальные реальности») – был очень тепло принят критиками и назван одним из лучших в 1996 г.
Розенблюм также является автором четырех детективных романов, вышедших под именем Мэри Фримен. Последние ее работы включают новый крупный фантастический роман «Horizons» («Горизонты»), а также переписанную и расширенную версию романа «Иссушенная земля» и небольшие повести под общим названием «Water Rites» («Водяные ритуалы»).
Мэри Розенблюм закончила мастерскую писателей-фантастов Кларион-Уэст и живет в Портленде (штат Орегон).
Пронзительный рассказ, который следует ниже, позволяет почувствовать, как сложно и больно порой жить между двумя мирами, особенно если ты – единственный, кто способен видеть один из них.
Мэри РозенблюмЗалежи
Маартин Зай стянул с крюка у двери комбинезон, проверил запас кислорода в респираторе и направился вперед по улице, к общему шлюзу, что находился ближе всех к садовым куполам. Снаружи, как обычно, кружили полуденные ветра, поднимая песчаные вихри над охряно-желтой равниной, протянувшейся за куполом, – ее ограничивали лишь шпили скал по краю канала. Полдюжины таких вихрей пронеслось над тусклой, зеленовато-коричневой массой циановых полей, оставляя за собой тонкие полосы красной пыли.
Там сейчас был отец Маартина, с другими взрослыми: они расширяли циановые поля, делая посадки в тех местах, где, глубоко внизу, удавалось найти достаточно воды. Так производят кислород.
Но даже папа не видел, как всё обстоит на самом деле. Никто из них не видел. Маартин не спеша пошел по направлению к садовому куполу – пока не оказался за пределами видимости шлюзовых камер; он чувствовал вкус Марса на своих губах, пусть его легкие и наполнял воздух из респиратора. Вихри изменили свой путь и веселыми зигзагами направились к нему – мальчик улыбнулся. Соре, заведовавшая весовой, прошлой ночью пила с папой Маартина пиво и жаловалась, что пылевые вихри постоянно кружат вокруг поселка, что они ее преследовали. Папа над ней посмеялся.
Соре была права, только Маартин ей ничего не сказал. А то она и так наболтала отцу, что его сыну, видать, слишком сильно повредило голову при взрыве.
Выйдя за пределы видимости камер, мальчик направился в сторону от приземистых садовых куполов. Надо будет зайти туда и проверить систему орошения на обратном пути. Но не сейчас. Передняя пара песчаных вихрей слилась в один, когда он вышел к краю цианового поля, – донеслось их сухое шуршание в разреженной атмосфере. Маартин остановился, внутренне приготовился, когда они принялись кружить вокруг него. И позволил своему зрению затуманиться…
Он оказался посреди мозаичной площади – ослепительные изразцы цвета изумруда, рубина, темной лазури складывались в закрученные дуги, разбегавшиеся от нескольких хрустальных бассейнов. В центре каждого из бассейнов вверх била струя воды – капли падали вниз со стеклянным звоном, вода переливалась через края, стекала на площадь извилистыми ручейками. Перед мальчиком стояли двое марсиан. Маартин улыбнулся, узнав их. Про себя он называл их Роуз и Шейн, потому что эти имена ему нравились. Он не был уверен, что те поймут, что значит «имя». Ведь говорили они не с помощью слов.
Высокие и стройные, словно деревья зимой, какие Маартин видел в фильмах с Земли, они кружили вокруг мальчика, купая его в лучах своих улыбок. То есть чего-то подобного улыбкам. И он кружился с ними, смеялся, не раскрывая рот, – потому что лишь такой смех они могли услышать. Поначалу лица марсиан казались мальчику странными: у каждого от середины лба к подбородку спускался гребень, по обеим сторонам которого располагались вытянутые, затуманенные, глубоко посаженные глаза. Рты у марсиан были круглыми, словно буква «о», бледные губы чаще сжаты, хотя время от времени и раскрывались – за ними он замечал лишь темную глубину и ничего похожего на зубы. Маартин понятия не имел, что они едят, – он ни разу не видел марсианина за едой.
Они помахали ему длинными шестипалыми руками, и мальчик последовал за ними к каналу, вдоль длинной, изогнутой улицы, вымощенной лазурными изразцами в серебре, – она блестела в свете солнца призрачной картиной, наложенной на охряную пыль и камни. Вытянутые, крученые шпили зданий высились по обеим сторонами, и высокие, изящные марсиане то заходили в них, то выходили оттуда – причем пространство между строениями они преодолевали по узким, изогнутым хрустальным лентам, словно грациозные канатоходцы, которых Маартин видел в фильмах про цирки прошлого. Только в тех цирковых видео было заметно, что канатоходцы боятся упасть вниз.
Здесь же никто ничего не боялся.
К ним присоединились еще пять марсиан, усиленно жестикулировавших, продолжая свой путь по лазурному пути в призрачном мерцании. Одеяния до колен трепетали на ветру, словно разноцветная радуга, переливающаяся воздушная пленка. Здесь вдоль дороги выстроились маленькие растения, с шипами и розовыми бутонами (в блеске полуденного солнца они были почти неразличимы), и народу внутри шпилей было поменьше. Маартин остановился, зачарованный, когда одно из растений вдруг принялось раскачиваться вперед-назад. Медленно оно извлекло из земли свои толстенькие корешки. Корешки, розовые и мясистые, сжимались, словно пальцы, растягиваясь и удлиняясь, отдаляясь от дороги, чтобы снова зарыться в красноватую почву. Постепенно корешки стали сокращаться, вытягивая растение из аккуратного ряда, выстроившегося вдоль пути.
Вдруг подоспел какой-то марсианин, неистово размахивавший длинными пальцами одной руки. В другой у него была тонкая черная палочка. Марсианин воткнул конец палочки в землю, куда растение перенесло свои корешки. Корешки выскочили из почвы и плотно свернулись под покрытыми шипами ветвями растения. С угрожающим шуршанием оно покачало тусклыми зелеными листьями и медленно направило все свои шипы туда, где стоял марсианин с палочкой. Марсианин пальцами погрозил растению и вновь воткнул палочку в землю. Медленно вытянулись корешки с другой стороны растения, и оно начало подтягиваться обратно к дороге, к оставленному им месту между своих соседок. Прямо как непослушный мальчишка в школе! Маартин скрыл улыбку: когда он двигал губами, марсианские друзья пальцами хохотали над ним. Казалось, растение смирилось с поражением: листья у него чуть привяли, да и шипы опустились.
Что-то подтолкнуло его, словно поторапливая, и Маартин поднял голову. Марсиане остановились и смотрели на мальчика, ожидая. Роуз сделала шаг к нему. Это от нее исходило ощущение того, что надо торопиться. От нее. Маартин пожал плечами, поспешив вперед, чтобы не отстать от них. Он чувствовал, что Роуз – это «она». Маартин точно не знал почему. Хотя она ничем не отличалась от Шейна, а Маартин ясно ощущал, что Шейн – это «он».
Впереди перед ними разворачивался канал. Вдоль чуть подернутого рябью волн пространства ввысь взмывали грациозные башни. На воде покачивались медленно двигавшиеся баржи. Когда Маартину удавалось незаметно убежать сюда из купола в сумерках, вода казалась почти настоящей, но в ярком свете солнца сквозь баржи и волны просвечивало пустое каменистое русло. Разноцветные навесы хлопали на ветру, и в их тени марсиане, полулежа на подушках с ножками, беседовали, непрестанно шевеля пальцами. Трое из них стояли на носу одной из барж, дуя в начищенные, блестящие, изогнутые трубы, разветвлявшиеся на несколько раструбов. Маартин ничего не услышал, но из труб вылетел мягкий синеватый дым, и вдруг мальчика наполнило чувство удивительной нежности: как когда-то по вечерам, когда мама приходила подоткнуть ему одеяло и сказать спокойной ночи. Он сглотнул, и Роуз приблизилась, пошла рядом, чуть касаясь земли длинными пальцами, словно почти ничего не весила. Она взмахнула перед ним рукой и опустила голову, ненадолго приоткрыв рот.